Тогда она первый раз исполнила вместе с Жоржем Мустаки знаменитую впоследствии песню La dame brune (“Дама с темными волосами”) и представила L’amoureuse (“Влюбленная”).
О последней надо сказать подробнее: похоже, это самая необычная песня о любви в мире. Потому что она о смерти.
Та, которая доверчиво протягивала руки навстречу,
Которая так сильно любила,
Хотя и не понимала, кого она так любит, —
Сожжена, проклята.
В этой трагической балладе рассказывается о том, как девочка сначала любила ветер – но он улетел, потом море (“Которое, в платье из пены, подмигнуло ей зеленым глазом и бросило в ее спутанные светлые волосы лунные блики”) – но оно ускользнуло, как и кусочек ночи, который она хотела поймать. Все было столь зыбко, непостоянно, что, когда появился мужчина и обнял ее, она подумала – он не уйдет, он будет верен. И когда он, конечно, ушел, она пронзает ножом саму эту невыносимую всеобщую неверность – а на самом деле себя.
Она была невинной,
Она была безумной,
Но теперь уже об этом никто никогда не узнает.
В 1949 году во Франции вышла книга Симоны де Бовуар “Второй пол”, имевшая небывалый успех и буквально перевернувшая общественное сознание. Там на волне эйфории, пришедшей с Освобождением Франции, утверждалось, что гендер – это не природное, а культурное явление, что ключевая и неоспоримая ценность для человека, независимо от его пола, – это свобода, а счастье – это вопрос исключительно индивидуального сознания и не нужно во имя ложно понимаемого общественного блага навязывать женщине традиционные модели поведения. Симона, как и Жан-Поль Сартр, с которым она была неразрывно связана, отрицали институт брака и моногамию. Считая высшей ценностью творческое развитие человеческих способностей, Бовуар сказала в одном из интервью: “Мне очень повезло. Я счастливо избежала большинства ограничений женщины: материнства и жизни домохозяйки”. Неслучайно католическая церковь поместила “Второй пол” в черный список, а в Америке книга сразу же разошлась миллионным тиражом.
Думаю, что Барбара, конечно, читала эту книгу, не могла не читать. Так или иначе, именно ее жизнь может служить иллюстрацией к одной из глав “Второго пола”, – этой библии для каждой думающей и стремящейся к совершенству женщины, – главе под названием “Независимая женщина”. Неслучайно Бовуар пишет там, что больше всего под это определение подходят актрисы и певицы. Итак, никакого брака. Никаких детей (как, кстати, и у Бовуар с Сартром) – мы сейчас не будем лить слезы по поводу того, каким это было несчастьем для Барбары, полагаю, это был совершенно осознанный выбор, как у Айрис Мердок или Майи Плисецкой, например. Жизнь – это творчество. “Женщиной не рождаются, а становятся”, – писала Симона. Главное – стать свободной личностью, а в чем ты себя реализуешь – это уже второстепенно.
Именно поэтому любовные песни Барбары – философская трагическая картина мира, где гибнет любое нежное и ранимое, поэтическое сердце, а вовсе не “вопль женщин всех времен – “Мой милый, что тебе я сделала?””. Со времен Юбера она уже не обращается к конкретному мужчине, и даже интимное À peine (“Едва”), написанное вместе с Романелли, – это просто благодарность за краткий миг счастья, который скользнет лучом утреннего солнца по телам любовников в постели и исчезнет навсегда. До нее на французской эстраде женщины пели о любви, обращаясь к мужчинам, – Барбара стала петь и для женщин тоже. Может быть, к ним в первую очередь она и обращалась, неслучайно дружила со многими знаменитыми женщинами, и желтая пресса иногда позволяла себе известные намеки. Жюльет Греко, Мин Верж, Франсуаза Саган, Мари Шэ – сколько любви они видели от нее! А преданные поклонницы певицы, как, например, знаменитый фотограф Беттина Раймс, ездили за ней по всей Франции, потому что она рассказывала им про их жизнь что-то такое, чего больше никто не мог сказать и объяснить. Этим женщинам жизненно необходимы были и “Второй пол” Симоны де Бовуар, и песни Барбары. Прекрасно их понимаю. В России книга Бовуар впервые появилась только в 1998 году, спустя полвека после выхода в свет! И это в стране, где якобы не существовало дискриминации по признаку пола. А если бы посчастливилось познакомиться с этим в молодости, то наверняка удалось бы избежать многих ошибок и разочарований.
…Через год, в феврале 1969 года, она дала в “Олимпии” уже 16 представлений подряд! Все они проходили под ласковым надзором Кокатрикса, которого Барбара теперь называла “дядюшка Брюно”. Вместе с ней в этот раз выступали не только верные Роланд Романелли (аккордеон), Мишель Годри (контрабас), Мишель Портал (саксофон) и Мишель Санвуазан (блокфлейта), но и оркестр Мишеля Коломбьера: он открывал концерт, исполняя мелодии ее песен, ставших классикой. (Как мы помним, именно Коломбьер откажется выступать с ней в “Пантене”, испугавшись необычного пространства.) Тридцать песен, шутливых и трагичных, легкомысленных и мрачных, превратились в спектакль, не увидеть который было нельзя. Тогда же, в феврале, в “Олимпии” был записан альбом, состоящий из двух дисков, – “Один вечер с Барбарой”. Его украшал ее знаменитый черный “птичий” силуэт, устремленный ввысь, – блестящая работа фотографа Жана-Пьера Лелуара, прославившегося своими портретами джазовых и рокзвезд в пятидесятых-шестидесятых. Предисловие к альбому написал давний друг Барбары Клод Дежак, продюсер и артистический директор: “Имя Барбары сияет на фронтоне «Олимпии». И уже неважно, левый это берег Парижа или правый, – перед нами настоящая звезда. Песни, которые она пела дебютанткой, и песни, которые она сочиняет теперь, сочиняет как дышит, предстали перед нами во всей красе. Это больше чем выступление, это больше чем сольный концерт, это великий момент нашей жизни, который мы проживаем вместе с Барбарой”.
И вот гром среди ясного неба – после небывалого успеха в “Олимпии” Барбара заявляет: “Я ухожу”. Ей кажется, что путь исчерпан и дальше будет только повторение, только эксплуатация того, что уже открыто. Она не хочет обманывать свою публику. Она идет по стопам близкого друга – Жака Бреля, который оставил сцену тремя годами раньше, на вершине славы. Она объявляет об этом в день последнего концерта, 17 февраля, – и даже ее музыканты поражены не меньше зрителей, они ничего не знали. И вот она уже вынуждена объясняться в интервью журналисту Иву Мурузи: “Я сказала, что прекращаю песенные туры, но это не значит, что спектакль окончен. Просто это ужасно – из года в год повторять одно и то же, превратиться в функционера песни. Творчество – это авантюра, это удел сумасшедших, удел номады, и я вдруг почувствовала необходимость заняться чем-то новым…”
До следующего, последнего выступления в “Олимпии” – долгих восемь лет. Конечно, она пела – она не могла не петь. Выпускала новые альбомы, ездила по всему свету. Были еще попытки найти себя на драматической сцене (не очень удачные) и в кино (более удачные – о них расскажем в связи с режиссерами фильмов). За это время многое произошло. Самоубийство ее “крестного отца” в “Олимпии” Люсьена Морисса. Попытка номады перейти на оседлый образ жизни – покупка дома с садом в Преси-сюр-Марн, восточном пригороде Парижа.
Из этого тоже, в сущности, ничего не вышло. Сил было мало, и в какие-то моменты она, безусловно, была там счастлива, но… В ночь с 3 на 4 июня 1974 года, накануне своего дня рождения, она бредит: “Кто-то хотел унести меня туда, по ту сторону зеркала, и я соглашалась…” На рассвете два жандарма, проходившие мимо, – чудо, что они оказались в это время в такой глуши! – слышат крики. На звонок в дверь никто не отвечает. Благодаря соседке разыскали ее помощницу, которая помогла открыть дом, – хозяйка лежала без сознания. В ногах валялась снятая телефонная трубка, на столике возле кровати – семь упаковок барбитуратов. Сильное наркотическое снотворное, вызывающее привыкание и требующее увеличения дозы. Дальше был госпиталь в ближайшем городке Мо, где ей четыре раза промывали желудок, а на другой день – Американский госпиталь в Нейи, обладающий незавидной славой места, где не раз приводили в чувство после подобных ситуаций представителей шоу-бизнеса. Там ей предстоит и закончить свой путь через тринадцать лет, но она, конечно, об этом еще не знает.
Заголовки парижских газет кричали: “Барбара: суицид от любви!” Гадали, кто причина: Серж Реджани, Ив Монтан или Жорж Мустаки? Никто не хотел понять, что она уже много лет почти не спит: творческие люди знают, что это такое, когда после небывалого напряжения на концерте или на съемке невозможно прийти в себя еще долгое время. Не все современные артисты могут это понять – но Барбара почти впадала на сцене в транс, это видно даже на записи с концертов, почему и пробивала своей энергией самых неподатливых слушателей, а поклонников приводила в экстаз. Со своей Les Insomnies, “Бессонницей” (эту песню она любила исполнять), разговаривала весело:
Но утром я вижу у своей кровати
парижских пожарных…
– Господа, что вы тут делаете?!
– Мадам, мы охраняем вашу бессонницу.
Выдвину свою версию демарша после триумфальной “Олимпии” 1969 года: она по-прежнему инстинктивно боялась больших залов. Ее голос, нежный, обволакивающий, который хотелось слушать как пение птиц, как журчание ручья в лесу, не был сильным. Да, иногда он походил на крик и казался громовым, но достигалось это небывалым напряжением и “уходом” из реальности туда, в песню. Она смертельно боялась его потерять: ему была отдана вся жизнь. Вспоминает певица Кристиана Легран, сестра знаменитого композитора Мишеля Леграна: “Ее голос был безупречным. Лирическое сопрано, поднимающееся очень высоко и легко опускающееся вниз. Я попросила ее сесть за фортепьяно. Вдруг ее лицо исказила судорога. Она вытягивала голову, напрягала шею, но не могла издать ни звука. Тогда она рассказала мне свою историю. Она теряла голос, она это чувствовала. Первый раз приступ афонии случился в театре «Жимназ» в Марселе в 1971 году…” Тогда врачи прописали кортизон – гормональные средства всегда у них под рукой на все случаи жизни. Слава Богу, она еще от них не располнела, как это часто бывает. Та же Кристиана Легран пыталась помочь ей иными способами: заставляла двигаться, они искали ту позу, в которой ей легче всего было петь. Убеждена, что, выходя на сцену, она немедленно про это забывала.