Homme еn habit rouge. (Вспомним заодно, что она была посвящена юному музыканту Франсуа Вертхеймеру, который имел обыкновение в ее доме в Преси ходить обнаженным. Тогда она и “одела” его в знаменитые духи Герлен Habit rouge.)
Сказочная история гораздо сложнее. Появившийся, как Венера из пены морской, прекрасный Анджело влюбляется и в таинственный город, и в странную Женщину ночи, и в вампира-Солнце – и в безжалостной схватке (ее яростно, брутально поставил Бежар) убивает его. Потом Солнце (на самом деле это, конечно, символ искусства) воскреснет и погубит самого Анджело, и Женщина ночи отвезет его на гондоле все на тот же остров Сан-Микеле. Прибавьте музыку Вагнера и Бетховена, танцы бежаровской труппы прямо перед Дворцом дожей, сума– сшедшую пластику Хорхе Дона и песни нашей героини. Сначала она, аккомпанируя себе на черном рояле, поет Amour magicien (“Магическая любовь”) – их с Брелем любовную партию из “Франца”. Судя по всему, Бежар особенно любил эту песню – в своем балете “Брель и Барбара” он использовал фрагмент из фильма, и в то время как артисты танцевали, на огромном экране катились на своих велосипедах куда-то в будущее Брель и Барбара, и все взоры, поверьте, были устремлены на них.
Ты больше ничего не можешь изменить,
Магическая любовь,
Иди своей дорогой.
В конце моей жизни
Погасли бумажные фонарики
И завершился праздник.
Будет еще танго —“Кумпарсита”, им в том же 1976-м покорили весь мир наши фигуристы Пахомова и Горшков. Анджело приглашает Женщину ночи на танец – и надо видеть, как двигается Барбара! Для тех, кого он любил, Бежар ставил гениальные танцы. Она появляется под звуки настраивающегося перед концертом оркестра вся в длинном черном, переливающемся блестками платье. В ней столько шика и элегантности, столько эротики, и прощания с молодостью, и упоения этой молодостью, которая на самом деле вечна. Да только от ее рук нельзя оторвать глаз – неслучайно Хорхе Дон ревниво смотрит откуда-то сбоку. И все венецианские кошки на набережной багоговейно внимают ей – замечательный кадр… А главное: сам Бежар откровенно любуется ею. Для него она так же прекрасна, как сама Венеция. Пусть она просто ходит, что-то говорит, даже не обязательно поет – так смотрели на экранных див большого кино влюбленные в них режиссеры.
В своих мемуарах она ничего не успела сказать о Бежаре. А он, по словам Михаила Барышникова, всегда носил в своем портмоне две фотографии – Симоны Синьоре и Барбары. Неизвестно, знала ли она об этом.
История ее знакомства с Барышниковым подробно описана им самим. Впервые он услышал ее голос в 1970-м: пластинку подарила его поклонница-парижанка в Лондоне, где проходили тогда гастроли Кировского театра. Он вернулся с этой пластинкой в Ленинград, в свою коммуналку на Петроградской стороне, поставил ее на проигрыватель, “и в этот момент что-то во мне оборвалось”. “Мне очень хотелось понять, о чем она поет. И тогда я стал учить французский с утроенным усердием. Подвигла меня на это только она”. Прошло много лет, в 1974-м Барышников на гастролях в Канаде принимает решение остаться на Западе, и вот он уже снимается в Лондоне в фильме “Белые ночи”. Композитор – Мишель Коломбье. Слово за слово, танцовщик признается в своей любви к Барбаре. “Тут повисла неожиданная пауза. «Так это я сделал аранжировки всех ее песен. Барбара – моя самая близкая подруга». Мы еще долго про нее говорили. И вдруг он меня спрашивает: «Можешь мне дать свой номер телефона?» Я дал, даже не предполагая, что он собирается дальше делать. А он набрал Барбару и попросил ее мне позвонить. Мол, есть такой русский парень, танцовщик, любит твои песни. Никогда тебя не видел. Говорит немного по-французски. Поговори с ним. Она ведь и имени моего не слышала. В три часа ночи у меня в отеле звонок. Голос в темноте. Кто это? – Барбара. Она не говорила ни на одном языке, кроме французского… я дико напрягся. Чувствую, что уши красные. Боюсь перепутать слова. А она: «Да говорите, как умеете, я пойму». Собственно, весь разговор вертелся вокруг одного вопроса: «Почему я? Почему вы выбрали меня?» Я пытался ей объяснить, как умел. Может быть, тембр голоса. Половину слов я по-прежнему не понимал. Лирика Барбары сложна. При внешней бардовой простоте, она – поэт сложный, многое шифрующий в слове, играющий словом. На первый взгляд она совсем не метафорична, все просто, и вдруг какой-то обрыв в вечность, в философию, в какую-то немыслимую глубину, куда и заглянуть страшно”.
Надо ли говорить, что после таких слов – абсолютно точных, кстати, – ему было обеспечено место в ее сердце. Она даже пригласила его к себе в Преси, где он однажды прожил целых пять дней. Но, что любопытно, никогда, несмотря на многочисленные приглашения, не бывала в Париже на его выступлениях: боялась разочароваться и испортить дружбу? Тем не менее 28 июня 1986 года она летела в Нью-Йорк, чтобы выступить вместе с ним на сцене Метрополитен опера в гала, посвященном столетию знаменитой статуи Свободы, которую, как известно, Америке подарила Франция. Участвовали также Рудольф Нуреев и американские и французские артисты балета.
У них с Барышниковым был свой номер, когда она должна была играть на рояле вместе с оркестром Метрополитен и петь три песни – Une petite cantate, Le mal de vivre и Pierre, а он при этом бы танцевал. Проблемы начались уже на репетиции: он пригласил свою подругу хореографа Марту Кларк поставить танец. Та зачем-то предложила ему выходить на сцену с корзиной, в которой лежит батон багета. Очевидно, посчитала, что это будет очень по-французски. Барбара пришла в ярость: “Уберите эту женщину”. “В результате я придумал какую-то импровизацию вокруг ее рояля, а последняя часть набирает темп, она такая вальсовая. Барбара вскакивала, я подхватывал ее, мы начинали кружиться, и так в этом вальсе уходили за кулисы. Но на самом шоу какие-то микрофоны начали предательски трещать, какие-то провода и шнуры все время попадались нам под ноги. Слава Богу, что мы там не рухнули на глазах у всего Нью-Йорка. Но она, конечно, расстроилась. Я пытался ее отвлечь и развлечь. Повез ее в ресторан. Как-то ее немножко отпустило ощущение неуспеха. На следующее утро Клайв Барнс написал о нас в «Нью-Йорк таймс» что-то очень едкое, мол, я не понял, что эти двое делали вчера на сцене Метрополитен. Но я хорошо запомнил, что, когда мы репетировали, все артисты Парижской оперы, и звезды, и кордебалет, стояли, замерев в кулисах. Барбара была для них божеством. Абсолютным божеством”.
По счастью, она не читала газет, тем более по-английски. Да и вообще: она еще не остыла от “Лили Пасьон”, прошло немногим больше месяца со дня последнего спектакля в Риме, ей было нестерпимо больно, что кончилась эта история, и она очень хотела ее продолжить. Барышников познакомил ее со своей приятельницей графиней Хельдой де Мюррей, друзья звали ее Билли. Так вот об этой Билли, которая единственная из всего барышниковского окружения говорила по-французски, Барбара с огромной теплотой пишет в своих мемуарах: та подала идею сыграть “Лили” вместе с Депардье на сцене Метрополитен. Идея вполне утопическая, но как же схватилась за нее Барбара! Барышников тогда подарил ей три пары своих балеток – и она бережно хранила их в Преси. Билли говорила, что носит такие же, когда болят ноги, что привело Барбару в ужас: как можно надевать то, в чем он танцевал?! Когда она уезжала из Нью-Йорка, Мишель Коломбье спросил, была ли у нее когда-нибудь “американская мечта”? Конечно, нет, у нее была только одна мечта – петь.
Михаилу Барышникову она посвятила в одном из своих альбомов, куда входили диски ее лучших песен, две из них – Le mal de vivre и Pierre. Он купил этот альбом в Париже вскоре после ее смерти. Музыкальный магазин на Елисейских Полях украшал ее огромный портрет. И прямо на улице впервые прочел – Dédié à Mikhail Baryshnikov (“Посвящается Михаилу Барышникову”). “Выхожу на ватных ногах из магазина. И понимаю, что не могу идти. Стою посередине Елисейских Полей, и у меня градом льются слезы. Какая-то проходящая старушка подошла, обняла меня: «Ça va?» – «Ça va, ça va…» А сам плачу. И мы стоим обнявшись, она меня утешает, а нас обтекает парижская толпа, спешащая по своим делам. В этот момент я окончательно понял, что никогда больше не увижу мою красавицу-ворону, мою подругу, мою Барбару”.
Тот магазин на Елисейских Полях недавно закрыли. Старушка давно умерла. А сам гениальный Барышников теперь не только танцует, но и с успехом играет в драматических спектаклях. Один он посвятил другому своему близкому другу, Иосифу Бродскому. Странная рифма судьбы: Барбара похоронена в семейном склепе Бродских – это фамилия ее матери и многочисленных родственников.
Осень в Преси
После своего самого последнего концерта… я оказалась в прострации – но с вашей любовью, вашими взглядами и протянутыми ко мне руками. И, несмотря на мое одиночество, на долгую печаль, которая тогда только начиналась, в конце своего прекрасного и длинного пути номады я была счастливой женщиной.
Солнечным утром 30 октября 2015 го– да мы ехали из Парижа, из Гар дю Нор, в ту самую деревушку Преси-сюр-Марн, где она прожила ни много ни мало двадцать четыре года, а последние три так и вовсе почти безвылазно. Пригородный поезд мог довезти нас только до станции Mitry-Claye, оттуда надо было брать машину. Париж сиял голубым небом, сладкий запах круассанов мешался с горьким ароматом последних астр, и ничто не предвещало той страшной трагедии, которая разразится на этих улицах через две недели. Хотя один знак был подан даже нам, туристам.
Где-то минут через сорок пути поезд вдруг остановился и продолжал стоять довольно долго. Наконец по громкой связи объявили, что произошел accident (авария), нам всем надо выйти на следующей станции и ждать автобусов. Ближайшей остановкой оказалась