Наконец, она достигла верхушек деревьев — острых, как пик, и, ныряя между ветвями, полетела еще ниже, освещая дорогу своим неярким светом и разыскивая того, кто же тут плачет.
Темный лес тревожно и грозно гудел, шумел и шуршал, заглушая прочие звуки; и все же звездочка продолжала свой путь. И, чем больше становилась звездочка уверенной в том, что справится, тем ярче она светила. Перепрыгивая с ветки на ветку, словно крошечная светящаяся птичка, звездочка, наконец, нашла плачущую девочку. И вот, подлетев к девочке, звездочка начала кружиться над ее головой, предлагая следовать за собой. И девочка пошла за ней. Звездочка чуть отлетала вперед, затем возвращалась, освещая дорогу. Затем и вовсе опустилась в протянутую к ней ладошку. Девочка к тому времени вовсе перестала плакать и лишь слегка шмыгала носом, топая вперед по дороге, которая вела к ее дому. Звездочка в ладошке девочки приятно грела, не давая больше замерзнуть, и разгоралась все больше и ярче. Свет ее не ослеплял, а тепло не обжигало; и вообще звездочка была похожа на пушистого цыпленка, который вдруг озарился изнутри мягким теплым светом.
Наконец лес кончился, и девочка увидела впереди дорогу, ведущую к ее городку, впереди светились окна домов. Обрадованная девочка побежала к дому. А маленькая звездочка, словно бабочка с цветка, вспорхнула с ее ладошки и полетела обратно в небо. И чем выше она поднималась, тем ярче разгоралась, становилась все крупнее.
И вот с тех самых пор сияет в небесной вышине большая яркая звезда. Она частенько глядит на землю, ища тех, кому нужны тепло и поддержка, а найдя, спускается вниз и помогает заблудившимся, отчаявшимся, замерзающим и одиноким. Оттого и зовут эту звезду — Звездой Надежды и Помощи.
А сама Звезда, бывшая когда-то маленькой слабой и неяркой звездочкой, невидной за прочими светилами, нередко вспоминает маленькую девочку, благодаря которой обрела уверенность в себе. И прилетает на землю, чтобы посветить в окошко и нашептать сказку уже детям бывшей маленькой девочки. Просто так, даже если ее не просят.
Конец
Соловей
Соловей жил в ветвях большого куста, растущего на берегу пруда. Соловей был невзрачен на вид — маленькая птичка с серо-зеленоватым оперением, которое так хорошо скрывает среди густой листвы от разного рода хищников — кошек, крупных хищных птиц и мальчишек, частенько желающих запустить камнем в безобидную пичугу просто так — озорства ради. Но днем, как уже было сказано, прятал родной куст, а ночью все мальчишки спали, кошки предпочитали охотиться на мышей поближе к человеческому жилью, а сов и других ночных хищников здесь не водилось.
Когда на землю опускалась ночь, соловей начинал свой концерт. Его переливчатая трель была похожа на тонкое хрупкое кружево, которое оставляет мороз на оконных стеклах, но было живым и теплым.
Соловей пел звонко и громко, и ему подпевали лягушки из пруда, кузнечики в траве, сам куст, где жил маленький певец, шелестел листвой. И соловей был рад этому; ведь он знал, что все живое поет по- своему от всей души; и был благодарен и лягушкам, и кузнечику и кусту за их поддержку. Соловей знал, что своим пением они дарят немного иную, но тоже красивую нотку его пению
В гнезде на кусте соловей жил не один, а с женой. А еще — сначала в гнезде лежали пять крохотных зеленовато-коричневых яичка, а после из них вывелись птенцы. Весь день малыши пищали, требуя еды, и мать с отцом целый день носили им всяких мошек, букашек и жучков. Трудно приходилось соловью. Ведь нелегко весь день искать пропитание птенцам, а ночью — петь. Очень уставал бедный соловей, но все же не бросал своих ночных концертов. Ведь его пение дарило ночи красоту, а обитателям окрестностей — радость.
Однажды, уже под вечер, когда солнце уже начинало клониться к горизонту, соловей в поисках пищу для своих детей улетел довольно далеко от родного куста. Порхая низко над землей, он увидел копошащихся в траве насекомых. Слетел соловей на землю… и тут же попался в силок. Люди, поймавшие крылатого певца, посадили его в клетку и отвезли в дом, где жил один мальчик. Мальчик был очень болен и не мог ходить. Каждую ночь он слушал соловья, доносившееся от пруда, и горько плакал от того, что не может прийти на берег пруда и послушать соловья поближе. И тогда отец мальчика решил поймать соловья и принести сыну. Он надеялся, что тогда мальчик перестанет плакать и поправится.
Клетку с птицей поставили на подоконник в комнате мальчика, насыпали в кормушку самый лучший корм, налили в поилку чистой воды. Но соловей тосковал по свободе, по свежему ветру, по солнечным лучам, плеску воды пруда, по своему кусту и гнезду, жене и детям. Даже по звонким и громким лягушкам и кузнечикам — и то скучал, ведь они были его друзьями. И потому не притрагивался соловей ни к корму, ни к воде. Сидел в углу клетки и, нахохлившись, молчал. С грустью смотрел на все это заболевший мальчик, а потом сказал родителям:
— Отпустите соловья на волю, обратно, где он жил. Я не хочу, чтобы он умер в клетке.
Родители уже и сами видели, что не радость они принесли в дом, а надвигающуюся беду. Взяли они клетку с соловьем и отвезли обратно на то же место, где поймали. Открыли дверцу клетки, а сами отошли в сторонку. Хотели они убедиться, что будет с птицей все в порядке — что не съест ослабевшего соловья ни кошка, ни ворона, никакой другой хищник.
Соловей же почувствовал, как легонько касается его перьев ветерок, услышал, как поют знакомые дневные птицы и тихо плещет в свои берега пруд, как шелестит листва родных кустов. Сначала он просто приподнял голову, потом — крылья, а затем выпорхнул из клетки. Потом же и вовсе взлетел на нижнюю ветку ближайшего куста. Огляделся по сторонам, принялся склевывать с листьев и коры каких-то букашек, а, набравшись сил, и вовсе полетел к родному гнезду.
И в ту же ночь заболевший мальчик вновь услышал далекую, но очень звонкую песню соловья, которому подпевали лягушки и кузнечики.
А через какое-то время мальчик поправился, и родители привезли его на берег того пруда. И соловей, увидев того, кому был обязан своим освобождением, подлетел к мальчику, сел ему на плечо, вовсе не боясь, и запел. Несмотря на то, что вовсе не вечер и не ночь стояли на земле, а яркий солнечный день. Но только песней мог отблагодарить соловей своего освободителя. И маленький крылатый певец старался изо всех сил, и трель его летела к небу, будто подброшенный вверх бубенец, словно водяные брызги, в которых вспыхивают все оттенки радуги. И все лето после этого пел по ночам соловей, а мальчик стоял каждую ночь у окна и слушал.
Осенью же улетела семья соловьев в теплые края, смолкли трели, опустело гнездо. Облетел куст, замолчали кузнечики и лягушки. Но мальчик знал, что как только придет тепло, станет греть солнце — вновь зазеленеет куст, вернутся в свой дом птицы. И снова зазвучат над прудом соловьиные трели.
Конец
Часовщик
На окруженном со всех сторон лесом крутом холме, возвышающимся над городком, лежащим у его подножья, стоял замок. Старый, покрытый мхом и оплетенный старым вьюном, он казался древним заброшенным стариком. Не жил в замке ни король, ни печальный принц, ни злая королева, ни заточенная принцесса.
Во всех комнатах — и больших и малых, и в чуланах, и в кладовках; и в подвалах и в высоких башнях, и даже на чердаке — везде и всюду, тикали часы. Они были очень разные. И большие — напольные, и поменьше, висящие на стенах. У каждых часов был свой бой и свой характер.
Одни в своем круглом корпусе коричневого лакированного дерева, с длинными "усами"-стрелками и басовитым хриплым боем были похожи на магистра ратуши.
Другие строгие и чопорные — в длинном квадратном черном футляре, с сухим, словно кашляющим боем, походили на пастора.
Были тут и кокетливые, словно барышня-модница, часы с узорами на корпусе, с маятником, похожим на большую ракушку. А вершину часов венчал домик, откуда выскакивала каждый час кукушка.
И часы в форме кошки. Когда они тикали, то глаза кошки поворачивались то влево, то вправо. А вместо боя каждые полчаса часы-кошка мяукали.
На чердаке жили часы, похожие на маленького серого домовичка. Они тикали совсем тихо и вместо того, чтобы звонить, только тихо шипели.
Были в замке и часы-непоседы. То в большой светлой башне, то в кухне, то в зале, то в разных комнатах попадались одни и те же часы с большой широкополой ярко-синей шляпой на "макушке", переливистым, словно детский смех, звоном и характером непоседливого мальчишки-сорванца. В том, что это точно одни и те же часы, можно было убедиться по небольшому, но видному сколу на шляпе и синему, будто чернильное, пятну возле цифры 3.
На главной башне замка, под "козырьком" громко и четко, словно выговаривая команды, висели старые часы-"солдат-ветеран" — с потрескавшимся стеклом и корпусом, с чуть уже поржавевшими стрелками, словно двумя крохотными шпагами. "солдат-ветеран" звонил отрывисто каждые четверть часа, будто докладывал: "Все спокойно".
Кроме часов в замке обитали большие серые крысы, шныряющие из одного угла в другой и боящиеся трех местных кошек — дымчато-серую, черную, как ночь в подвале, и большую пушистую рыжую. У крыс с кошками велась извечная война. Кошки проводили еженощные рейды по отлову врага, но того было больше. Поэтому война велась с переменным успехом. По углам замка под потолком плели кружева большие белые мохнатые пауки с черными полосами на головах и красными узорами на спинах. Это были самые тихие, самые незаметные обитатели.
А еще на чердаке замка, вместе с часами-"домовичком" жил ветерок. Он был озорной весельчак и очень любил петь и играть в прятки. Пауки сердились, когда он качал их паутину, крысы — когда он приносил их запах кошкам. И только кошки были рады играть с ветерком в салочки и догонялки клубками пыли, занавесками и просто каким-нибудь мусором.
И жил в замке один-единственный человек. Своей семенящей походкой и длинным носом он был похож на крыс, густыми длинными волосами, где седина мешалась с чернотой — на кошек, а неслышностью движений и длинными тонкими пальцами — на пауков. Каждое утро, когда солнце поднималось из-за горизонта, и каждый вечер, когда наступала темнота, он сновал по лестницам замка, заглядывал в каждую комнату, что-то тихо бормотал и напевал себе под нос. Он разговаривал с часами, смазывал их, подтягивал гирьки, смазывал, если они начинали хрипеть или отставать.