— Доброе утро, господин пастор. — Говорил он длинным черным часам. — Хорошее сегодня утро, а Вы все ворчите.
— Славного денечка, красавица. — И вытирал пыль на стекле часов-"кокетки".
— Снова ты удрал, озорник ты эдакий. — Ворчал часовщик и уносил часы с синей шляпой из кухни или с чердака в комнату.
Выйдя из замка, часовщик приставлял к стене лесенку, и насвистывая какой-то старинный марш, лез смазывать "ветерана". — Что, дружище, старость — не радость? Опять скрипим да хрипим? — сочувственно говорил он часам.
— Вечера доброго, магистр. Время уж позднее, чего Вы разворчались-то? — обращался часовщик к пузатым часам, подправляя гирьку.
— Эх, тебя бы в помощь на войну с крысами. — Смешливо вздыхал, смахивая паутину с кошачьего носа на часах.
На стене большого зала висели совсем уж необычные часы. В то время, когда другие били и звонили, эти играли мелодичную песенку, а из дверец выходили и кружились в танце различные деревянные фигурки. Были тут и кавалеры в шляпах с перьями, и дамы в пышных платьях, и дети с разными играми и игрушками, и собаки и кошки, поднявшиеся на задние лапы. Иногда фигурки менялись местами, появлялись новые. За этими часами человек наблюдал чаще всего, следил, чтобы ни одна пылинка не попала в сложный механизм, подкручивал пружинки и чистил фигурки крохотной щеточкой.
Днем часовщик пропадал в маленькой комнатке, где чистил детали старых часов, собирал новые, вырезал из дерева фигурки и части украшений. И всегда и все делал сам. Он не торговал с людьми из городка у подножья холма, не ходил в лес ни на охоту, ни за ягодами-грибами, ни за дровами. Но каждое утро и каждый вечер из печной трубы поднимался дымок, своим ароматом говорящий, что в замке что-то готовят; а каждый вечер в окнах замка был виден свет множества свечей.
Как часовщик не ходил в город, так и никто из горожан не поднимался на холм и не заходил в замок. Даже любопытные по своей природе дети, даже самые отчаянные и любознательные храбрецы, даже бродяги и преступники, которым негде было спрятаться и укрыться. И было это не потому, что люди боялись, не потому, что был на это какой-то запрет. Люди вели себя так, словно над ними и не возвышается каменная громада старого замка, а часовщик — словно он и не знал о существовании городка. И только порой — когда в городке кто-то умирал — все часы в замке звонили ровно в полночь все разом, а наутро где-нибудь в комнате, кухне, зале — появлялся новый тикающий обитатель. А тогда, когда часовщик с огорченным вздохом снимал со стены совсем уж поломанные и не подлежащие починке часы — в городке останавливалось чье-то сердце.
Конец