– Ты знаешь, что это значит? – резко спросил Найрн. – Вот эти линии?
Чуть поразмыслив, Мэр подняла на него удивленный взгляд.
– Бабушка всегда так делает, – объяснила она. – Для меня они означают «хлеб».
«Какие же еще волшебные слова могли дойти до нее, или до Саликс, из глубины веков?» – подумал Найрн. С тех пор он начал заглядывать на кухню, когда выдавалась свободная минутка, и помогать Мэр – таскать дрова, чистить котел, доставать воду из замерзшего колодца. И оставлять для нее послания – слова из палочек на запорошенном мукой столе, в лужицах подливы… Кое-какие она замечала и понимала, другие молча смахивала тряпкой. Найрн знал: проведав, как он разбрасывается секретами направо и налево, Деклан пришел бы в ужас. Но чего не знаешь, о том и не тревожишься, а узнать об этом старому барду было неоткуда.
– Откуда ты знаешь эти вещи? – спросила Мэр после того, как он начертил несколько палочек, означающих «ива»[4], на поверхности масла в горшке. – Такими значками Саликс помечает свои горшочки и ящички. Я думала, это она только для себя, потому что писать не умеет.
– Они очень древние, – рассеянно ответил Найрн. Его мысли уже устремились вниз по склону холма, опережая тело. – Интересно откуда твоя бабушка знает их? Хотел бы я взглянуть на ее значки…
Прекратив резать груду морковки и пастернака, принесенную им из погреба, Мэр смахнула волосы со лба и просто ответила:
– Коли так, проводи меня домой, когда захочешь. Она не будет возражать.
Нож в руке Мэр вновь энергично застучал, с поразительной быстротой рубя морковку на ломтики. Найрн помолчал, не сводя с нее любопытного взгляда. Она не подняла глаз, когда отвечала, да и сейчас не смотрела на него, хотя, безусловно, чувствовала его неожиданное внимание. Что это? Еще одно послание на сложном языке тела? Или нет?
– Хорошо, – сказал он, выхватив ломтик морковки из-под ее ножа.
Так он и сделал несколько дней спустя, после ужина. Вечер выдался ясным. Звезды и месяц, нависшие над деревней, сверкали в черных водах Стирла, будто проплывающий мимо косяк серебристых рыб.
Саликс оказалась крепкой, дородной женщиной с пышными седыми кудрями и темными, будто черничины, глазами. В ее домике у реки непривычно пахло дымом, тухлыми яйцами и лавандой. Едва Найрн с Мэр ступили на порог, она рассмеялась и помешала варево в котле. Оба тут же отшатнулись назад, на мороз, утирая градом хлынувшие из глаз слезы, но свежий холодный воздух обжег горло огнем, не принося облегчения.
– Хорошая мазь для ран, – сказала Саликс. – Нынче утром Грэф Дикс промахнулся топором мимо колоды и едва ногу себе не отрубил. Готовлю ему большой горшок. А ты – Найрн, верно? Отпугивал волков от внучки по пути домой?
– Да, вроде того, – согласился Найрн.
– Он хотел поглядеть на твои горшки, ба, – сказала Мэр, развязывая плащ. – Он твои значки изучает.
Половник, помешивавший вязкое мерзкое варево в котле, ненадолго остановился.
– Вот оно как?
– Он говорит, все это – очень древние слова. Ты никогда об этом не рассказывала.
– А ты и не спрашивала. Это просто такие значки. Мне показала их моя бабка, – половник задвигался вновь. Глаза Саликс, устремленные на Найрна, выражали не больше, чем мрачный лик луны. – А вот кто это мог бы учить тебя? Уж конечно, не бард, явившийся сюда с этим варварским царьком? С чего бы ему вообще обращать внимание на этакое давнее прошлое?
– Стоячие камни, – пояснил Найрн. – Он видел эти письмена на стоячих камнях по всем пяти королевствам, – глядя на Саликс, он вдруг почувствовал нечто, тянущееся от нее к нему сквозь сумрак и отсветы пламени. – Ты знаешь, – выдохнул он, почти не слыша собственного голоса. – Ты знаешь, что они означают.
Лицо – казалось, окостеневшее так, что над ним не властно само время – смягчилось, озарившись отблеском воспоминаний.
– Может быть. Может, когда-то и знала. Однажды, в твои примерно годы, я мельком увидела в них то… То, что они значат на самом деле, кроме известных всем слов. Но бабка умерла, а больше научить меня было некому.
– Но что же они такое, если не то, что они означают? – недоуменно спросила Мэр. – Я и не знала, что они могут означать хоть что-то, кроме того, как называла их ты – «живокость», «мандрагора» и прочее…
– Да, сейчас эти древние слова не значат для меня больше ничего, – сказала Саликс, раз-другой помешав половником в котле и вновь подняв взгляд на Найрна. – Я чувствую их в тебе, – негромко, с легкой улыбкой добавила она. – Они хотят говорить, просятся наружу. Ну, не чудно ли?
– Так и есть, – почти беззвучно выдохнул Найрн. – Но как мне…
– Не знаю. Но этот бард – он знает, иначе бы не учил тебя им, – подняв половник, она постучала им о край котла. – Хорошо это или плохо? Тоже не знаю. Узнаешь – загляни в гости, расскажи.
Найрн молча кивнул в ответ.
– А теперь ступай-ка лучше обратно наверх. Сегодня многие звери вышли охотиться под луной. Хотя, – усмехнулась она, – учуяв дух моего зелья, они обойдут тебя десятой дорогой. Мэр, дай ему в дорогу огонька, чтоб освещать путь.
Мэр выскользнула вместе с Найрном наружу – глотнуть свежего воздуха, как сказала она, подав ему факел. Но хрусткий морозный воздух меж ними заговорил, а следом сказала свое слово ее улыбка в отсветах пламени. Склоняясь к ней для поцелуя, Найрн размышлял о том, какой знак из палочек мог бы выйти из этого чудесного слова.
Взобравшись на холм, он увидел, что снег перед школой взрыхлен колесами кареты и копытами коней. Просторная комната, используемая учениками для занятий и трапез, оказалась полна богатых путников с охраной, отогревавшихся и сушившихся у очага. Один из них, юноша, грацией и цветом лица удивительно похожий на Оделет, о чем-то заговорил, обращаясь к Деклану. Ученики, собравшиеся вокруг, заиграли тише, чтоб тоже послушать новости. Снимая плащ, Найрн увидел выходящую из спальни Оделет, с головы до пят закутанную в огромный килт, и тут же понял, зачем явились сюда эти люди.
– Я посылал за братом Оделет, – объяснил ученикам Деклан. – Она очень ослабла здоровьем и нуждается в домашней заботе.
В усталой улыбке на лице Оделет, бледном, как яичная скорлупа, если не считать покрасневшего носа, чувствовалась искренняя благодарность. Скрепя сердце, Найрн распрощался с ней на следующий же день: отряд придворных, стражи и охотников хотел пересечь равнину до возвращения вьюг.
– Быть может, однажды ты приедешь поиграть в Эстмер, – сказала ему Оделет. – Я очень надеюсь на это.
Найрн молча глядел в ее прелестное лицо и чувствовал внезапную тяжесть на сердце, обремененном непосильным грузом стремлений, намерений и надежд. В этот миг он видел себя на прекрасном белом коне, рядом с королем Оро, под звуки труб подъезжающим к распахнутым воротам замка ее отца.
– Я приеду, – хрипло ответил он, не сводя глаз с бесформенной груды мехов, поднимающейся в роскошную, снабженную всеми удобствами карету при помощи двух придворных дам.
Между тем кортеж обступили ученики. Под прощальные трели пары свирелей брат Оделет осадил коня рядом с Декланом.
– Благодарю вас, – сказал он. – Пожалуй, в любом другом случае она ни за что не согласилась бы вернуться домой.
Он сделал паузу, встряхнул головой, точно норовистый конь, и добавил:
– Совсем забыл. Мне поручено передать вам весть от короля Оро – сейчас он гостит у отца. К несчастью, барда, сменившего вас при дворе, постигла безвременная смерть, и король пожелал, чтобы вы подыскали ему нового барда, – он вновь умолк, щурясь на скудное зимнее солнце и медленно извлекая из памяти слова. – Король велел передать: вы знаете, что ему требуется, и он готов проявить терпение. Этому барду предстоит прославить новое королевство Бельден, и король целиком полагается на вас – на то, что вы сможете выбрать достойного.
С этим он поднял руку в прощальном жесте, крикнул кучеру на козлах кареты: «Трогай!» – и поскакал прочь, оставив старого барда в снегу неподвижным, будто стоячий камень, и еще более безмолвным.
Глава девятая
Изображенное на диске лицо принцесса Беатрис обнаружила в отцовском собрании древностей. Оно нашлось под стеклом палисандровой витрины, на сей раз – на странице раскрытой книги. Читать на этом языке принцесса не умела: текст сплошь состоял из рун, больше всего похожих на следы куриных лап, видимо, изначально вырезанных на камне и понятных только немногим избранным, хранившим их тайны. Тот, кто скопировал их, зарисовал и диск – заключенное в круг лицо под капюшоном, клювастый профиль, размытые временем черты… Эта самая книга, открытая на этой самой странице, лежала здесь многие годы. Должно быть, мимолетный взгляд принцессы скользил по ней сотни раз, пока изображение не отпечаталось в памяти, встрепенувшейся и пробудившейся от дремы, когда лопата Каррена извлекла этот профиль на свет со дна раскопа.
«Но кто же это? – думала Беатрис. – Или это неважно? Может, дело только в узнавании символа посвященными?»
Она позвонила в маленький колокольчик, висевший на темной дубовой стене коридора, вызывая хранителя, и вскоре тот вышел из таинственного лабиринта кабинетов, мастерских и хранилищ. Был он высок, грузен, одевался неизменно в черное. При виде Беатрис важность и легкое раздражение тут же исчезли с его лица.
– Принцесса! – с улыбкой воскликнул он.
– Доброе утро, мэтр Берли.
Он был в этом коридоре всегда, сколько принцесса себя помнила, и почти не изменился на ее памяти – густобровый, лысый, как шар со спинки кровати, даже в те ранние годы, когда ей, чтоб заглянуть в витрину, приходилось подниматься на цыпочки.
– Вижу, вы зашли по пути на работу?
– Да, – весело подтвердила принцесса. Ее одежда для раскопок приводила мать в ужас, и посему Беатрис, облачившись в комбинезон и башмаки, обычно старалась поскорее выскользнуть из замка сквозь ближайшую дверь. Но этим утром она, повинуясь внезапному порыву, пошла в обход: отец, занятый делами и приемом гостей, наверняка еще не имел времени углубиться в решение этой загадки. – Интересно, не сможете ли вы рассказать что-нибудь об этом лице?