Беатрис, уже четверть часа мучившаяся, стараясь подвести разговор к музыканту, мысленно вздохнула с облегчением.
– Странное имя.
– Да уж, могу вообразить. Должно быть, какая-то замшелая древность из гризхолдской истории, – согласилась леди Энн, прикладывая к зеленому атласному вороту платья принцессы сначала сапфиры, затем янтарь. – Однако я весь день только о нем и слышу.
– Вот как? – спросила Беатрис, пристально вглядываясь в ее отражение в зеркале.
– Кто о нем только ни спрашивал! Все фрейлины королевы и большинство ваших внезапно прониклись интересом к игре на арфе и наведываются на галерею менестрелей брать уроки.
– О-о… – Пав духом, принцесса окинула взглядом собственное опрятное, прилизанное отражение, затем изучила утонченное, неприступное лицо Энн, изящный вырез ее ноздрей… – Но, как я понимаю, не вы?
– На мой вкус, принцесса, он слишком, слишком неотесан. Всю жизнь провел в гризхолдском захолустье, и вдобавок похож на пони. Норовистого, надо заметить, – она приложила к шее Беатрис вычурное, кошмарно аляповатое колье из целых глыб аметиста, перевитых золотыми розами, словно сама того не замечая. – Хотя… Что-нибудь кроме этой грубой сермяги, пара приличных сапог, хорошая стрижка, и он, вероятно, вполне мог бы… Особенно при таких плечах…
К удивлению Беатрис, заметив ее ясный, испытующий взгляд, фрейлина прямо-таки покраснела: ее щеки подернулись легким румянцем цвета увядшей розы, как на старинных портретах.
– Прошу прощения, принцесса, я отвлеклась, – сказала она, поспешно убирая колье. – Конечно, это совершенно не подойдет.
– Действительно.
– Хуже, чем тот медальон. Кстати, вам удалось узнать, что он такое?
– И да, и нет. Когда-то он означал очень многое, а теперь ни для кого не значит ничего.
– Чем-то похоже на…
Фрейлина слегка запнулась, обдумывая предмет разговора.
– Да. Чем-то похоже на любовь. Я думаю, сапфиры.
– Полагаю, вы правы. Их цвет скрадывает бледно-зеленый цвет платья и выгодно подчеркивает ваши глаза.
– И все-таки чем он всех так очаровал? – задумчиво сказала Беатрис. – Нарочно он этого добивается, или все получается само собой?
– Пока не знаю, – медленно ответила леди Энн, застегивая цепочку и укладывая нити золота и темно-синих искристых камней на плечи Беатрис. – Но осмелюсь заметить, принцесса: выяснение может потребовать куда больше хлопот и волнений, чем он заслуживает.
Позже, размышляя над всеми волнениями и хлопотами этого вечера, Беатрис смогла оценить проницательность своей фрейлины по достоинству.
Все началось вполне предсказуемо. Перед ужином разодетые гости собрались в длинном вестибюле, чтобы приветствовать лорда Гризхолда и его семейство. Были откупорены бутылки, за подносами сверкающего хрусталя сквозь лабиринт толпы последовали блюда закусок – подлинных произведений кулинарного искусства. С галереи менестрелей под сводами зала радушно зазвучали скрипки и флейты, вплетая свои голоса в разговоры внизу. Шум нарастал, к общему хору присоединялись голоса новых и новых гостей. Прогуливаясь в толпе, приветственно кивая направо и налево, Беатрис к собственному удивлению обнаружила, что взгляд ее блуждает по сторонам в поисках юного выразительного лица, привлекшего ее внимание утром. Почувствовав, что краснеет, она решительно обратила слух и взгляд к собеседнице. Ею оказалась нареченная брата, дюйм за дюймом описывавшая кружева, канты, жемчужное шитье и рюши на рукавах своего свадебного платья.
Кивая и улыбаясь в ответ, Беатрис оставила ее, как только это позволили правила хорошего тона, и снова двинулась сквозь толпу. Вскоре ей на глаза попалась чья-то темная голова, но это оказался вовсе не молодой бард, а Иона Кле, стоявший у края толпы гостей с бокалом в руке. Как ни странно, рядом стоял и его сын, обычно старавшийся держаться подальше от отца, оказавшись с ним в одной комнате. Что еще удивительнее, они о чем-то разговаривали – по крайней мере, пока Фелан, увидев кого-то в толпе, не скрылся среди гостей.
Вспомнив о лице под капюшоном, обнаруженном на самых разных экспонатах из отцовской коллекции, Беатрис изобразила на лице лучезарнейшую из улыбок, притворилась глухой и направилась к редеющему краю толпы.
– Добрый вечер, мэтр Кле.
Раздраженное выражение на лице старого барда ничуть не изменилось, но при виде принцессы он моргнул.
– Принцесса? Вы поразительно хорошо отмыты.
– Да, не правда ли? Я хотела поговорить с вами о том диске. Сегодня утром я консультировалась с мэтром Берли, и он показал мне изображения того же лица под капюшоном на нескольких совершенно разных экспонатах, относящихся к совершенно разным столетиям. По его словам, оно означает какую-то тайну, но никому не известно, какую именно. Возможно, вы сможете что-то добавить?
Внезапно взгляд Ионы, устремленный на нее из-под тяжелых век, застыл и потемнел, словно его внимание привлекло нечто, незаметно появившееся за ее спиной. Скосив глаза, принцесса заметила позади еще одну темную фигуру и быстро обернулась. Да, это был он, бард лорда Гризхолда – как обычно, весь в черном, с улыбкой на лице.
– Принцесса Беатрис, – сказал он, склонив перед ней голову. Казалось, его глубокий бархатный голос находит отклик в ее костях, заставляя их гудеть, как струны арфы. – Мэтр Кле. Мы не знакомы, но сегодня утром я имел счастье видеть в коллекции короля множество ваших находок. Если не ошибаюсь, вы также учились и в школе бардов на холме?
Молчание Ионы тянулось целую вечность.
– Некогда, – наконец ответил он, так сухо, что Беатрис почудилось, будто его слово рассыпается в воздухе облачком пыли.
Тогда бард снова повернулся к ней. Он внушал ей странное ощущение: принцесса, несмотря на высокий рост, в который раз почувствовала свое сходство с птицей, только не с аистом, как обычно, а с ласточкой, которую он легко мог бы подхватить и унести на ладони. Слыша его голос и чувствуя, как теплеет кожа под сапфирами, она вновь ощутила в нем странное, интригующее, режущее глаз соседство древней тайны и юной силы.
– Принцесса, меня зовут Кельда. Это – имя старинного рода гризхолдских крестьян-арендаторов. Отец надеялся, что и я стану одним из них, но то и дело заставал меня сидящим на ограде свиного загона и поющим свиньям после того, как покормлю их.
– Очаровательно, – буркнул Иона одному из галереи предков на стенах.
– Что ж, – скорбно улыбнулся бард, – мы, гризхолдцы, народ прямой. Я выучил свои баллады в суровых краях, где люди до сих пор поют древнейшие из песен нашей страны. Увидев, как вы были одеты утром, я подумал, что вы можете кое-что знать о земле.
– Да, – слегка удивленно ответила принцесса, – это так. В своей второй жизни я занимаюсь раскопками. Ищу в земле старинные вещи для мэтра Кле.
– Простите мое невежество, но не слишком ли необычно это занятие для дочери короля?
– Пожалуй, да. Если судить по старым балладам, вполне можно подумать, что все мы сидим взаперти, вышиваем гладью и ждем, когда у нашей двери – вернее, у дверей – остановит коня избранник сердца…
Чувствуя, как под его улыбчивым взглядом начинает заплетаться язык, принцесса пожалела, что не взяла с подноса бокал шампанского, за которым могла бы укрыться.
– Конечно, – с обезоруживающей откровенностью ответил он. – Что я мог узнать о принцессах в Гризхолде? Только сказки. Но отчего вы так любите старые вещи?
Принцесса вновь покраснела, как будто в этом вопросе было нечто интимное, и Кельда прекрасно об этом знал. Двусмысленность в его взгляде завораживала, не позволяя отвести глаза в сторону.
– Мне нравится, – медленно заговорила она, беспомощно вглядываясь в лицо барда, – искать… вернее, открывать… утраченное. Или, скорее, забытое. Складывать картины человеческих жизней из маленьких тайн, оставленных нам предками. Ведь основы нашего современного мира были заложены еще тогда, в далеком прошлом. Все равно что поиск начала сказки. Ты шаг за шагом идешь по сюжету назад, а оно раз за разом отодвигается, держась на шаг впереди, неизменно оставаясь древнее очередного кусочка мозаики в твоих руках, неизменно указывая за пределы известного.
Бард энергично закивал. Его распущенные волосы всколыхнулись волной, заиграли струйками света.
– Это ведь то же, что чувствую я, наткнувшись на новую балладу! – воскликнул он. – Я начинаю искать, стараюсь расслышать ее прежний облик, найти места, где язык меняется, намекая на что-то в прошлом, где сюжет уходит еще дальше вспять!
– Да, – поспешно согласилась принцесса, заметив подошедшего Фелана.
Фелан, остановившийся рядом с бардом, уставился на нее, даже не замечая возникшего прямо перед ним подноса с вином. Иона без промедления взял себе бокал, и тут принцесса увидела его – сюжет, уходящий вспять, отблеск всеобъемлющего веселья на лице юного барда, едва заметный насмешливый прищур, странную осведомленность о том, кого он явно видел впервые. Забыв даже взять себе бокал, она застыла на месте с крайне неизящно отвисшей от изумления челюстью. Но тут Фелан поздоровался с ней, и Беатрис поспешила захлопнуть рот.
– Принцесса Беатрис, – сказал он, глядя на нее с таким простодушным изумлением, что она едва не расцеловала его. – Вы будто вышли из старой волшебной сказки.
– Позволь угадать, – сбивчиво забормотала она, воспользовавшись поводом отвести испуганный взгляд от барда. – Из той самой, о девице, днем выгребавшей золу из очагов, а при свете луны танцевавшей с принцем?
Фелан с улыбкой кивнул.
– В лунном сиянье она восстает из пепла, подобно фениксу. Пожалуй, эта сказка подойдет, как ни далек я был от мыслей о золе и пепле.
Слушая Фелана, Беатрис чувствовала темный взгляд барда, устремленный на нее. Сквозь шум толпы она каким-то чудом услышала его вдох: он подбирал слова, чтобы заговорить, заставить ее взглянуть на него. Но голос барда был смят другим – глубоким, жизнерадостным, привыкшим приковывать внимание и подавлять соперников.
– О-о, превосходно! Вот вы где, мэтр Кельда! Я хотел бы представить вам Зою Рен, чей голос вы сегодня услышите.