им, захлебывающимся в лужице растаявшего воска и гаснущим, внезапно погружая все во тьму, фитилем свечи… Он видел в «дереве», «огне», «тьме» лишь особые, могущественные сущности, значение которых менялось с каждым новым взглядом на них. Как справляются с задачей Деклана остальные, принадлежащие к кругу избранных, он и понятия не имел. Вокруг говорили, но голоса звучали словно из-под воды – столь тщательно он избавлял слова от их человеческих корней. Важно было только одно – сказанное слово и образ, пылающая роза силы, расцветавшая при его звуке.
Время от времени он слышал голос Мэр – ее голос заключал в себе силу иного рода.
– Мне очень не хватает тебя на кухне, – сказала она однажды утром, когда он спустился к завтраку. – Обычно ты оставлял в самых неожиданных местах эти слова, будто маленькие подарки. Обычно ты замечал, чем нужно помочь, раньше, чем я сама.
Жуя хлеб с маслом, Найрн что-то рассеянно пробормотал в ответ и вдруг поразительно ясно, отчетливо увидел ее лицо – лицо, не просто мутное пятно где-то на краешке мыслей. Оно было тоскливым, неуверенным, и этих слов он еще не нашел в «Круге Дней».
– Я ищу путь кое-куда, – не слишком-то складно объяснил он. – Думаю, не сегодня-завтра вернусь.
– Так мне и Саликс сказала, – кивнула Мэр. – Она спрашивала о тебе.
Саликс… Найрн вспомнил о ее словах – о множестве слов, начертанных на всех ее горшочках и ящичках, вышитых на холщовых мешочках с сушеными травами. Лицо Мэр тут же померкло: в голове ярче всех прежних, знакомых слов засияли новые, неизвестные.
– Саликс… – оторвав от каравая еще краюху, он нетвердым шагом двинулся к двери. – Пойду, навещу ее.
Так он и сделал, выйдя за порог с завтраком в одной руке и плащом в другой. По пути он почти не замечал ни густого снега, сыпавшего из серых туч, ни того, как вязнут ноги в свежих сугробах. Без стука войдя в домик Саликс, он молча принялся шарить повсюду. Казалось, ее коллекция палочек указывает тайный путь, с которого не свернуть, на котором не остановиться, пока не дойдешь до конца. Он следовал этим путем, не замечая высокой седой старухи, все это время стоявшей совсем рядом, мешавшей и мешавшей варево в котле над огнем.
– Что ты делаешь? – услышал он.
Его ответ прозвучал так же глухо, будто издалека:
– Собираю твои слова.
– Найрн, – окликнула она.
Найрн моргнул. Вокруг возникло, встало на место новое слово – домик старой знахарки, со всеми его плетеными ковриками на полу и спинках стульев, со всеми полками, полными снадобий, аккуратно расставленных по местам и снабженных ярлыками.
Он поднял на нее взгляд и вновь моргнул. Казалось, Саликс встряхнула его, заставив очнуться. «Да, так и есть, – понял он. – Она ведь произнесла слово, означающее мое имя».
В улыбке Саликс мелькнуло нечто среднее между весельем и раздражением.
– Мэр говорит, ты стал просто невозможным. Сказала-то она «рассеянным», а думала, пожалуй, «полоумным». Тебе нужно снадобье?
– Снадобье?
– Чем я, – медленно, раздельно сказала она, – могу тебе помочь?
– О-о… – Найрн покачал головой. – По-моему, от этого лекарства нет.
– Ну, а название у этого есть?
– Наверное… – Найрн призадумался, глядя на ненасытное чудовище, вселившееся в него и пожирающее слова, как огонь – прутики хвороста. – Наверное, это называется «волшебство». Оно идет, куда пожелает. А я просто следую за ним.
Покопавшись в памяти, он извлек наружу очень полезное слово, которое почти забыл, и добавил:
– Прости.
– Надо же, – сочувственно сказала Саликс. – Жаль, мне этого как следует не понять. Это хорошо или плохо? Об этом ты уже знаешь?
– Нет, – стены жарко натопленного домика заколебались, сделались расплывчатыми, заслоненные множеством новых слов, узнанных под этой крышей. – Пока нет. Когда узнаю, расскажу.
Снег унялся. Когда Найрн шел назад, вверх по склону холма, мир показался ему немым, точно в полночь. Даже река, сузившаяся, превратившаяся в тонкий ручеек темной воды, стиснутый наступающим льдом, текла под мертвенно-бледным небом, не издавая ни звука. Школа-на-Холме будто сжалась, съежилась от холода. И узкие окна башни, и толстые стекла крохотных окошек ученических спален были забраны решетками застывших ледяных слез. Зубчатая вершина башни превратилась в перевернутую вверх дном ледяную корону, с которой, точно грубые варварские драгоценности, свисали вниз острые сосульки толщиной в кулак. Старательно помечавший все попадавшееся на глаза древними письменами, Найрн на короткий миг позабыл, как выглядит слово «лед». Он остановился, глядя на огромные сосульки, тянущиеся вниз с высоты, и вдруг увидел в сосульках те же палочки – длинную, короткую, длинную, длинную, короткую – расставленные наугад, как нередко поступает природа. А может, это лишь крохотный фрагмент знака – такого огромного, сложного, что его не охватить простым глазом?
Вдруг солнце, выглянув из-за мрачных туч, метнуло вниз неожиданно яркий, ослепительный луч. Луч ударил в вершину башни, и под его прикосновением ледяная корона зажглась золотым огнем. У Найрна перехватило дух. Слово «огонь» тут же зажглось и в его голове, свет пробежал по чертам древнего знака, как палец по струнам арфы, вслед за лучом солнца, игравшего свою мелодию на струнах зимнего утра, и… Слово рванулось из головы Найрна вперед, вверх, навстречу огню внутри льда.
Сверху послышался треск. В этот же миг внизу распахнулась дверь, и на порог вышел всезнайка Дрю, закутанный в теплое с головы до пят.
Сосулька ударила его со всей силой копья, брошенного с башенных зубцов. Осколки льда зазвенели о камень порога, Дрю содрогнулся и рухнул в снег. Казалось, дыхание в горле застыло, обратившись в лед. Солнечный луч угас. Вокруг головы Дрю расплылась, задымилась в снегу кровавая клякса – единственное в мире пятно цвета. Застывший во времени, вдруг сделавшемся медленным, неподатливым, словно янтарь, Найрн увидел в окне над дверью лицо Деклана. Привлеченный шумом, старый бард выглянул из «музыкальной» комнаты, оглядел двор, поднял взгляд на Найрна и скрылся.
Один из учеников, подошедший закрыть распахнутую дверь, выглянул наружу и закричал. Другие, сгрудившись сзади, вытолкнули его наружу. Из-за их спин донесся голос Деклана – спокойный, только звучавший несколько громче обычного. Собравшиеся послушно расступились, давая ему дорогу.
Найрн задрожал. В жизни он плакал так редко, что едва смог узнать это слово, но сейчас почувствовал, как что-то вроде талых льдинок покатилось из глаз, обжигая холодом щеки. Ученики, высыпавшие наружу, окружили павшего Дрю. Деклан опустился на колено в снег рядом с ним. Найрн наконец-то обрел способность двигаться и нетвердым шагом пошел вперед. Казалось, каждый шаг приводит в движение огромную гору снега.
– Бедный Дрю… – в обычно властном голосе Ши слышалась дрожь. – Мэтр Деклан, он мертв?
– Да, – коротко ответил Деклан, взглянув на Найрна, наконец-то преодолевшего бездонную пропасть во времени и подошедшего к краю круга.
– Найрн, – резко заговорил Блейз, заметив, с какой стороны он появился, – ты ведь был здесь, снаружи? Значит, должен был видеть, что произошло.
Найрн раскрыл рот, но не сказал ни слова. Слов, которыми можно было бы передать, что случилось, у него не было. Как описать солнечный луч, лед, тайну внутри слова «лед», внезапную красоту, породившую столь сильный и столь губительный отклик в сердце?
Теперь уже все смотрели на него, отвернувшись от Деклана. Казалось, тот, не сводя взгляда с Найрна, ждет ответа вместе с остальными. Но вдруг Деклан поднял руку и на миг поднес палец к губам (еще одно древнее слово). Затем он опустил и руку, и взгляд, и Найрн, будто со стороны, услышал собственный голос:
– Сосулька сорвалась с башни, когда он вышел за дверь, и упала прямо на него.
Взгляды учеников тоже отпустили Найрна, вновь устремившись на несчастного Дрю – в кои-то веки умолкшего и словно бы с интересом взиравшего на острый, белее самого снега, осколок кости, торчавший вниз из его брови.
– Его отец будет взбешен, – испуганно пробормотал Оспри.
– Его отец будет опечален, – сказал Деклан, высвобождая руку Дрю из-под его тела. – Он поймет: виной всему случай. Помогите мне отнести его внутрь. Ши, ступай и приведи Саликс.
– Зачем? – изумленно спросила Ши. – Он же мертвее мертвого.
Деклан метнул в нее взгляд, блеснувший металлом из-под рыжих бровей, и Ши невольно сделала шаг назад.
– Ладно, хорошо.
– Мы должны иметь возможность сказать его родным, что сделали для него все, что могли.
Найрн помог поднять тело и внести в дом. В спину неслись тихие, хлюпающие вздохи – звуки скорби и потрясения.
– Найрн, – велел Деклан после того, как мертвое тело легло на скомканный тюфяк Дрю, покрытый шкурой, – возьми топор, поднимись наверх и избавь нас от этих сосулек. Блейз, а ты стереги дверь, дабы мы не потеряли еще одного ученика.
– Смотри, скоро Ши должна вернуться, – взволнованно сказал кто-то. – И Саликс привести.
– Хорошо, – глухо ответил Найрн.
Деклан вновь взглянул на него пустым, с виду ничего не значащим взглядом.
– Когда закончишь, зайди и дай мне знать.
– Хорошо, – повторил Найрн, чувствуя скрытый смысл его просьбы. – Я зайду.
Круша топором лед, разлетавшийся вдребезги и падавший в снег, не причиняя никому вреда, он осознал, что даже та минута, что отделяла красоту поющего света от внезапного ужаса гибели Дрю, не принесла ответа на вопрос Саликс.
Когда зима наконец пошла на убыль и среди талых снегов зацвели морозники, Деклан разослал всем бардам Бельдена, высоким и низким, далеким и близким, весть, приглашая их в школу ко дню летнего солнцестояния, на великое состязание, победитель которого станет придворным бардом самого короля Оро.
Глава одиннадцатая
Зоя сидела возле старого барда, лежавшего в своих покоях, и молча наблюдала за ним. Его глаза были закрыты, но, судя по жестким складкам, собранным над переносицей, он не спал. Он тоже молчал. Даже во время визита королевского доктора едва проронил пару слов, и то нехотя. Доктор сказал, что он подавился косточкой лосося, случайно оказавшейся в паштете. Удар же мэтра Кле – также случайно – угодил туда, где принес наибольшую пользу: упав, Кеннел получил несколько синяков, но ничего не сломал и не вывихнул. Заверив, что назавтра он будет здоров, как пресловутый бык, и оставив ему какую-то снотворную микстуру, доктор откланялся.