Но Кеннел не стал пить снотворное.
Пока слуги раздевали его и укладывали в постель, Зоя вернулась в зал попросить Фелана выступить вместо нее. Фелан был удивлен, но не более. Обладая красивым, сильным голосом, он мог исполнить древнюю гризхолдскую балладу о любви с той же легкостью, с какой натягивал сапог. Зоя поднялась на галерею, принесла извинения музыкантам и попросила их сделать в отсутствие Кеннела все возможное, чтобы барду лорда Гризхолда не пришлось развлекать гостей весь этот долгий вечер в одиночку. Бард лорда Гризхолда был уже здесь – настраивал арфу и наблюдал за гостями, рассаживавшимися к ужину внизу.
На миг вглядевшись в его сосредоточенное лицо, Зоя поняла: ей вовсе не хочется, чтобы и он успел разглядеть выражение ее лица. Ни слова более не говоря, она поспешила уйти и вернулась в покои Кеннела. Он не взглянул на нее и ничего не сказал, даже после того, как она отослала слуг. Она терпеливо ждала. Вначале казалось, что он задремал, но вскоре Зоя почувствовала его настроение. Казалось, он глубоко встревожен судьбой некоего зерна истины внутри колоса, зажатого в клюве какой-то зловещей птицы, не сводящей с него завораживающих угольно-черных глаз.
– Зоя…
Открыв глаза, Зоя заморгала. Комната сияла роскошью. Яркие ковры и гобелены, легендарные древние инструменты, что Кеннел собирал не один десяток лет – каждый на своем, особом месте… Отбросив видение прочь, она вернулась к реальности, села прямо и вспомнила о старом барде. Тот мирно лежал в постели, укутанный в узорчатый шелк и меха. Она с улыбкой повернулась к нему, но улыбка ее тут же увяла, разбилась, точно едва оперившийся птенец о толстое стекло.
Наконец Кеннел открыл глаза, но тревожные складки меж ними лишь сделались глубже прежнего.
– Мэтр Кеннел, вам больно?
– Ты спела?
– Без вас? Конечно, нет!
– Значит, там, в парадном зале, перед королем играет этот гризхолдский бард, желающий моей смерти.
Зоя невольно нахмурила брови, но ответила мягко:
– Многие барды королевства хотели бы занять ваше место. Но этот через пару дней исчезнет, точно ненастная погода, а вы вновь будете играть для короля уже завтра.
Кеннел наконец-то взглянул ей в глаза.
– Похоже, он и тебе не по нраву.
– Ничуть, – коротко ответила она.
Кеннел не сводил с нее усталых глаз.
– Сама не знаю, отчего, – добавила Зоя, чувствуя, что он ждет продолжения. – Кроме одного: весь его облик фальшив. Неубедителен он в роли сельского простачка с безлюдных гризхолдских гор.
– Ты слышала, как он играл сегодня?
– Нет. Я почти все время была с вами.
– Пойди и послушай.
Но Зоя замешкалась, не желая оставлять его одного.
– Наверное, он уже закончил.
– Нет. Я слышу его.
Как он мог бы услышать что-то отсюда, из этого древнего крыла замка, сквозь стены толщиной в сотни лет? Этого Зоя и представить себе не могла. Прислушавшись, она не услышала ничего, кроме бескрайнего безмолвия камня.
– Ступай, – продолжал Кеннел. – А после вернись и расскажи, на что он годен.
«Должно быть, Кеннел просто воображает себе его музыку», – думала Зоя, торопливо шагая по тихим коридорам и лестницам. Мало-помалу стены из грубо отесанного камня и пол из плитняка уступили место дубовым панелям и плитам мрамора, а издали донесся приглушенный шум парадного зала. Но, стоило ей подойти ближе, шум странно затих, отступил, будто вода с отливом, сменившись абсолютной, ошеломительной тишиной.
Тишину нарушила одинокая нота – звон струны арфы.
Войдя в парадный зал сквозь заднюю дверь, Зоя увидела гостей, замерших за столом без движения, будто под властью каких-то чар. Чародей извлек из струн арфы долгий печальный пассаж. Никем не замеченная, Зоя остановилась, укрывшись в нише у входа. Кельда сидел на традиционном месте придворного барда – на позолоченном табурете в центре просторной квадратной площадки, огороженной столами, лицом к помосту, где за столом, забыв об угощении на парадных блюдах, застыли члены королевской семьи и гости из Гризхолда. Среди неподвижных статуй блеснул один-единственный поднятый бокал. Когда он зазвенел о ножи и вилки на столе, Зоя разглядела за ним Иону Кле. Никто другой за столом даже не шелохнулся.
Бард ударил по струнам, взял аккорд, и Зоя узнала начало древней гризхолдской баллады.
То был простой и яркий сказ о рыцаре, вернувшемся домой, в родные западные горы, после сражения и плена и обнаружившем – все, что он любил и помнил, исчезло без следа. Одни лишь птицы на голых стропилах его разрушенного замка смогли передать ему весть от жены и рассказать, что случилось, на языке, подобно музыке арфы, понятном не уму, но сердцу.
От трогательных нежных рулад защипало в глазах. Сморгнув слезы, Зоя удивилась самой себе. Две молодые женщины за столом на помосте плакали, не скрываясь, и улыбались барду сквозь слезы. Один из гвардейцев за спиной короля поднял руку, коснувшись уголка глаза.
Наконец рыцарь ускакал прочь, отправившись в свое прошлое, в вечное заточение в стенах собственной памяти. Последний аккорд вспыхнул в мертвой тишине догорающим пламенем и медленно угас.
По залу прокатилась волна нестройных сентиментальных вздохов. Заблестел хрусталь поднятых бокалов, ножи и вилки зазвенели о фарфор, и слуги вновь пришли в движение, разнося на время забытые блюда. «Он будто весь двор околдовал», – подумала Зоя. Кельда опустил арфу, и гости снова обрели дар речи. Он улыбнулся их похвалам, купаясь в лучах всеобщего обожания. Наконец он снова поднял арфу и заиграл легкий, веселый, известный всем танец, и музыканты на галерее, прекрасно знавшие эту мелодию, подхватили ее один за другим.
Кто-то, спустившийся с галереи, вошел в зал сквозь соседнюю дверь и взглянул на Зою. В свете ламп она узнала светлые волосы и бледное лицо Фелана и только после этого почувствовала собственное напряжение – пальцы, вцепившиеся в локти, тело, натянутое, будто струна арфы в ожидании прикосновения пальцев арфиста. Подошедший Фелан встал рядом, прислонившись к стене.
– Как там мэтр Кеннел?
– По словам доктора, физически – превосходно. А вот душевно… – Зоя помедлила. – Он не на шутку встревожен. Чем – даже не знаю. Возможно, мыслями о смерти, – взглянув в глаза Фелана, она обнаружила, что тот ничуть не удивлен. – Никогда еще не видела его таким мрачным. Он отправил меня вниз послушать Кельду. Похоже – хотя это полная бессмыслица – Кеннел винит в происшедшем его.
Фелан издал едва различимый смешок.
– Мой отец – тоже. И тоже – неизвестно отчего. Ты поела? Там, на галерее, накрыт ужин для музыкантов.
Зоя кивнула, снова взглянув на Кельду.
– Пожалуй, поднимусь туда, пока он здесь.
Во взгляде Фелана появилось любопытство.
– Ты его избегаешь? По-моему, он вполне безобиден. Очень талантлив и, вдобавок, амбициозен. Правда, малость грубоват: к чему было спрашивать, не помышляет ли Кеннел об отставке?
– Подозреваю, Кеннел решил, что Кельда пытался помочь ему оставить должность.
– Заставив подавиться лососевым паштетом?
– Лососевой костью.
– Что ж, – усмехнулся Фелан, – поэзии известны прецеденты. Вкусив от сего лосося, познаешь все на свете…
– Включая собственную смерть, – хмуро ответила Зоя. – Неудивительно, что Кеннел вне себя.
Поднявшись на галерею, где музыканты с беззаботной радостью подхватывали все, что ни подбрасывал им Кельда, Зоя поспешно поужинала ростбифом, нашпигованным чесноком, томленным в сливках луком-пореем и клубничным пирожным, а затем, под праздничный шум, постепенно стихающий позади, поспешила назад, в покои старого барда.
Кеннел все еще бодрствовал, все еще размышлял и все еще был не склонен делиться своими мыслями. Войдя, Зоя опустилась в кресло у его кровати.
– Вы не проголодались? – спросила она. – Может, послать за ужином?
– Сегодня я уже наелся досыта, – мрачно ответил Кеннел. – Как он? Хорош?
– Да. Более чем. Конечно, половина его репертуара больше подходит для захолустного двора, чем для официального ужина у самого короля, но «Рыцарь вернулся в Греневилль-холл» в его исполнении заставила весь зал замолчать, а многих растрогала до слез. Его голос мог бы и рыбу заманить на сковороду.
– Не надо о рыбе, – поморщившись, проворчал Кеннел.
Последовавшее за этим молчание тянулось так долго, что Зое показалось, будто он уснул. Но наконец старый бард вздохнул и заговорил. В хриплых звуках его голоса чувствовалась усталость.
– Выпью-ка я эту микстуру. Сил больше нет.
Зоя быстро налила микстуру в кружку, добавив воды и немного вина, как велел доктор, и Кеннел под ее присмотром выпил все до дна.
– Не посидеть ли с вами, пока не уснете?
– Нет… – отставив кружку, он дотянулся до ее руки и наконец улыбнулся. – Спасибо за то, что осталась со мной, дорогая моя. Загляни ко мне завтра. У меня будет к тебе разговор.
– Хорошо, – пообещала Зоя.
Не на шутку озадаченная, она послала слугу погасить лампы в спальне и отправилась к себе.
Наутро, в школе, она почувствовала присутствие Кельды, еще не видя его. Слухи о его выступлении не замедлили достичь вершины холма. Дух гризхолдского барда незримо витал в профессорской трапезной, когда Зоя явилась к завтраку. Казалось, его имя каким-то образом впиталось в масло для утренних гренков, проникло сквозь скорлупу яиц всмятку до самых желтков, и теперь любой проглоченный кусочек превращается в звук, срываясь с губ каждого именем «Кельда». Мысли мэтров были только им и заняты: о нем негромко шептались за столом со сложной смесью изумления, зависти, а порой и тревоги на лицах. Стрекот и щебет собравшихся группами учеников под дубами и в коридорах провожал Зою в класс, на урок пения. Восклицания, стоны, страстные вздохи неслись со всех сторон с бездумной, неодолимой мощью пара, рвущегося из носика чайника. Повсюду только и слышалось: он посетит этот класс, а потом тот, а затем, в полдень, сыграет для всех.
Расхаживая среди маленьких учеников, она наслаждал