Его пальцы касались струн слегка неуклюже, будто ему давненько не доводилось играть. Но ноты звучали чисто, нежно и без ошибок. Найрн, как обычно слушавший со всем возможным вниманием, время от времени слышал знакомые фразы, но всякий раз мелодия сворачивала с проторенного пути в совершенно неожиданную сторону. Эту музыку незнакомец не мог перенять ни в Приграничьях, ни в любом из королевств, где довелось странствовать Найрну, включая сюда и равнину Стирл. Простая, красивая, полная призраков знакомых мелодий, она казалась очень и очень старой.
– Откуда ты? – спросил Найрн, когда пивовар принес арфисту его пиво и незнакомец осушил кружку до половины.
Арфист был немолод, крепок и коренаст, как кузнец; его старые кожаные сапоги и штаны порядком испачкались в дороге. В темных волосах и щетине на подбородке серебрилась седина. Под стать арфисту была и его арфа – простая, потертая, повидавшая виды. Странны были его глаза, оба синие, но один светлый, а другой темный, словно один – для света дня, а другой – для сумерек. Казалось, эти глаза, чуть суженные в любопытном прищуре, всегда готовы к улыбке.
Наконец незнакомец опустил кружку на стол.
– С верховьев реки.
– С верховьев Стирла?
– С самых северных границ равнины, – кивнул незнакомец. – А зовут меня Уэлькин[5].
– Издалека же ты шел. Наверное, и есть хочешь?
Пробежавшись пальцами по струнам, незнакомец окинул Найрна непроницаемым взглядом.
– Может, и да, – неуверенно сказал он. – Как тебе нравится моя музыка?
– Очень нравится, – улыбнулся Найрн. – Песен, что ты играл, я в жизни не слышал.
– О, все они так стары. А ты – очень любезный юноша.
– Мне и самому довелось побродить. Я знаю, что такое дорога.
Найрн покосился на Ши. Та раздраженно вздохнула и поднялась на ноги.
– Пап! Поесть!
– Иду!
Набросив на плечи плащ, она коротко бросила Найрну:
– Раз уж мы кончили разговор, я возвращаюсь наверх. Блейз, ты идешь? – Блейз неохотно заерзал и встал, одновременно с этим допивая пиво. – Одна в потемках я возвращаться не согласна. Особенно после того, что стряслось с Дрю.
– Я останусь и вернусь с тобой, – мрачно сказал Найрну Оспри. – Помогу отбиться от подтаявших сосулек.
– Не смешно! – огрызнулась Ши.
Резко развернувшись, она двинулась к выходу. Блейз потащился за ней.
– Пап! Спок-ночи!
– Спокойной ночи, девочка моя!
Найрн с Оспри остались пить пиво и слушать Уэлькина после того, как тот опорожнил еще кружку и миску корнеплодов с тушенной в пиве бараниной. Когда Оспри улегся щекой на стол и захрапел, Найрн разбудил его, бросив на стол несколько позеленевших монет из Приграничий, и поднялся. Услышав сквозь музыку звон медяков, к ним вышел попрощаться тучный краснощекий пивовар. Закончивший песню Уэлькин подошел к камину погреться, прежде чем тоже уйти в ночь.
– Где остановишься? – спросил его Найрн.
– Найду местечко, – неопределенно ответил арфист, кладя арфу на стол и протягивая ладони к огню. – С этим трудностей никогда не бывало.
– Ты мог бы найти ночлег в школе.
– Может, и загляну как-нибудь вечерком.
Кутаясь в плащ перед тем, как выйти на мороз, Найрн пригляделся к арфе Уэлькина поближе. Оказалось, царапины на ней сделаны острием ножа, и вовсе не в случайном порядке. Их линии тут же сложились в очень знакомые знаки, заставив замереть все мысли.
Словно услышав сумятицу в его голове, арфист отнял руку от тепла камина и потянулся за арфой.
– Благодарствую за пиво и ужин, – сказал он.
Найрн проводил взглядом арфу, скрывшуюся в засаленном чехле из овечьей шкуры, и поднял глаза на него.
– Доброй вам ночи, юные мэтры, – с загадочной, едва уловимой улыбкой сказал Уэлькин.
– Оставайся, – коротко предложил пивовар. – Поспишь здесь, у огня. Ночь нынче не из приятных.
Арфист покачал головой.
– Спасибо, хозяин, обойдусь. Не впервой.
Он вышел за порог. За ним, зевая во весь рот, последовал Оспри. Закрыв за собой дверь, Найрн сделал шаг и тут же наткнулся на него: Оспри замер, как вкопанный, озадаченно озираясь и пристально вглядываясь в путаницу теней на озаренном луной снегу.
– Этот арфист… он просто взял да исчез! Просто так… – стуча зубами, проговорил он.
– Пусть его. Идем, – ответил Найрн, увлекая товарища за собой. – Ты же слышал, что он сказал.
– Но…
– Не сомневайся. Такой не пропадет.
К тому времени, как Найрн увидел этого арфиста вновь, суровая зима наконец-то ушла прочь, уступив место весне. Равнина снова покрылась травой, зазеленела до самого горизонта, пологие пригорки слились с ярко-голубым небом. Воды Стирла разлились во всю ширь, принося с собой музыкантов, рабочих, лес для строительства и домашний скот, чтобы кормить приезжающих. Равнина упрятала былую тишь глубоко в землю; ныне над ней без умолку стучали молотки и скрипели колеса фургонов; гомон толпы, смешанный с красочным буйством всевозможных мелодий, напоминал Найрну скотный двор перед утренней кормежкой. Каждое утро над травой, будто семейки грибов, поднимались новые и новые круги роскошных шатров и скромных палаток, тут же обраставшие бахромой лавок, торговавших всем, что только можно себе вообразить. С рассвета до полуночи пылали костры, на которых готовилась пища, немедленно раскупавшаяся приезжими бардами. Уже к середине весны деревню, такую маленькую, студено-серую зимой, стало просто не узнать. Повсюду, будто по волшебству, росли новые здания, одни – чтобы исчезнуть спустя пару месяцев после состязания, другие – чтоб пережить не одно поколение.
Найрн постоянно вглядывался в толпу приезжих в поисках таинственного барда, знавшего язык древних камней и вырезавшего его знаки на арфе. Что было сказано на арфе, он вспомнить не мог: письмена-палочки исчезли под чехлом арфы так быстро, что совершенно смешались в его голове.
Зато слова, сказанные Декланом после того, как Найрн поведал ему об этом арфисте и старый бард наконец обрел дар речи, запомнились все до единого.
– Найди его, – резко сказал Деклан. – Найди и приведи ко мне.
Вновь замолчав, он обошел свой кабинет в стенах башни, спиралью тянущихся ввысь, а затем скупо добавил:
– Одно дело – бросить вызов забытому всеми чужеземному волшебству, и совсем другое – встретиться с тем, кто его не забыл. Будь осторожен.
Этому Найрн удивился: чудной арфист показался ему человеком вполне безобидным и в меру воспитанным. Однако человек, сумевший так обеспокоить невозмутимого Деклана и скрыться в тени и дыму печных труб, не оставив следов на снегу, разжег в нем невероятное любопытство, и он принялся искать Уэлькина повсюду. Но даже пивовар, чей трактир уже к началу лета просто ломился от музыкантов, не видел его с того самого зимнего вечера.
«Должно быть, его отпугнул весь этот шум, – решил Найрн. – Или грядущее состязание».
В самом деле, на равнину съезжались придворные барды со всего королевства, игравшие куда более затейливую музыку, чем Уэлькин, на инструментах, украшенных не простой вязью царапин, а золотой филигранью. И, когда колокольчик у парадного входа однажды утром зазвонил, Найрн, проходивший мимо, рассеянно отпер дверь, ожидая увидеть за ней всего лишь еще одного музыканта, только что прибывшего на равнину и наивно рассчитывающего на немедленный интерес и внимание самого Деклана.
– Я слышал, Деклан хочет видеть меня, – сказал музыкант.
Этот глубокий, рокочущий, грубоватый голос лишил Найрна дара речи. Вцепившись в крепкую, мускулистую руку Уэлькина, он втащил странного барда внутрь, пока тот опять не исчез.
– Да, – сказал он, ведя арфиста через пустой холл к боковому входу в башню, чтоб миновать кухню, где, судя по плеску и звону, Мэр мыла в котле горшки. – Хочет. Я ищу тебя не первый месяц. Ты покидал равнину?
– В некотором роде – да, – согласился Уэлькин. И добавил, словно для пущей ясности: – Но теперь я снова здесь.
– В некотором роде… – выдохнул Найрн. – Это в каком же?
Ответа он не ждал. И верно: идя по винтовой лестнице наверх, Уэлькин лишь молча поглядывал в узкие щели окон.
– Странное место для башни, – наконец сказал он. – Для чего же ее здесь выстроили?
– Может, это был маяк. Или дозорная башня. Не знаю. Никто не знает. Она много старше памяти любого в округе. А как ты узнал, что Деклан хочет тебя видеть?
Уэлькин только пожал плечами:
– В такой толпе вести разносятся сами собой.
Найрн оставил надежды.
– Долго же они до тебя шли, – сухо заметил он, гадая, на каком языке дошли до Уэлькина именно эти вести.
Очередной виток лестницы привел их к распахнутой двери и Деклану, стоящему на пороге. В том ли, ином ли роде, весть о приходе Уэлькина опередила их по пути наверх.
Не сходя с места, Деклан и Уэлькин смерили друг друга коротким взглядом. Затем губы Уэлькина дрогнули в сдержанной улыбке, обрамленной двумя веерами морщин, и Деклан отступил в сторону, чтобы он смог войти.
– А мне… – неуверенно начал Найрн.
– Останься, – хором ответили оба.
Следуя за Уэлькином, Найрн вошел в кабинет Деклана. Уэлькин мягко прошелся по комнате, разглядывая небольшую коллекцию редких инструментов на стенах. Деклан не спускал с него глаз. Внезапно обернувшись, Уэлькин произнес нечто гортанное, неразборчивое. Силясь понять его, Найрн уловил внезапное потрясение, поразившее Деклана, будто незримая молния.
– Ты говоришь на нем, – прошептал Деклан. – Ты знаешь, как он звучит…
Уэлькин метнул в его сторону новую улыбку.
– Благодарю тебя, – сказал он. – Я не слыхал этой речи даже в чьих-нибудь мыслях лет этак… Впрочем, к чему тебе эти подробности…
– Кто ты?
Уэлькин провел пальцем вдоль изгиба бараньего рога с рядом отверстий, окаймленных золотом.
– Средь равнины из костей, – негромко сказал он, – посреди кольца камней…
– Я не ослышался? – хрипло спросил Деклан.
– Нет, не ослышался.
Открыв чехол арфы, Уэлькин извлек инструмент и показал Деклану слова-палочки, вырезанные во всех возможных местах. Теперь их узнал и Найрн.