Ответ Уэлькина заставил Найрна вздрогнуть от неожиданности. Он совсем забыл о том, что не один, что у этого барда есть собственные (и весьма веские) причины прийти сюда, и что спор их еще не закончен.
– Что же мы должны делать?
От голоса Найрна остался лишь жалкий бесплотный призрак былого великолепия, разбитого вдребезги, разорванного в клочья страхом и изумлением и бессчетными песнями, которые пришлось спеть, чтобы попасть сюда.
– Играть, – зловеще ответил Уэлькин. – Играть всей душой и всем сердцем. Это единственный истинный выход отсюда.
– Играйте, – подхватил дух женщины в оранжевых и пурпурных одеждах, с золотистыми с проседью косами, перевитыми золотой нитью. – «Балладу об Энеке и Критале». Ты, Свинопевец. Играй так, как ее пела я.
Все мысли разом вылетели из головы. Эти духи были придворными бардами – неважно, сколь давно забытых правителей, и Найрн сильно сомневался, что даже познания самого Деклана уходят в прошлое так же далеко, как память этих призраков. Но его пальцы внезапно ожили, пробежались по струнам, следуя за короткой задорной мелодией, выскочившей неведомо откуда и пустившейся в пляс в голове. К концу ее на губах призрачной женщины заиграла улыбка, и отблески пламени зазмеились спиралями вдоль толстых золотых нитей в ее косах в такт ее кивку. Она не сказала ни слова. Недолгую тишину, воцарившуюся после того, как Найрн закончил мелодию, нарушил другой бард – длинноволосый, долгобородый старик в белом.
– Ты, Уэлькин. Играй «Куда вороны сбирались».
Песня, которой Найрн в жизни не слышал, баллада об умирающем юном воине, тронула его до глубины души. Казалось, старый бард поет о суровом начале времен – песню, обнаженную до самой сути. Песня звучала жутко, зловеще, как будто камень с равнины пел ее сам себе. От леденящего ужаса по спине Найрна вновь пробежали мурашки. Он проигрывал. Этот грязный бродяга с разноцветными глазами и голосом, похожим на стук древней кости о камень, знал песни, сошедшие в могилу вместе с этими духами. Где Уэлькин мог слышать их, на каких могилах сидел, слушая пение ежевичных кустов, растущих из пустых черепов, Найрн и представить себе не мог. И все же где-то в странствиях Уэлькин выучил песни этих мертвецов…
Значит, не Найрн, а он выйдет из этой гробницы с победой, живым, и займет место барда при дворе короля Оро. Богатство, почести, вся музыка мира – все это достанется ему. А Найрн, как всегда, останется снаружи – за стенами, под окнами, украдкой глядеть на то, чего ему никогда не получить.
И в этот ничего хорошего не суливший миг, стоя в самом сердце древнейшей тайны равнины, он снова услышал голос Деклана.
«Волшебство – в его арфе».
Юный любовник в песне умер, вороны спустились к нему. Ни слова, ни звука, ни даже отблеска пламени на серебре и золотом шитье – слушатели замерли без движения.
– Ты, Свинопевец, – сказал третий дух. – «Путь колеса».
Найрн поднял арфу, вопреки здравому смыслу надеясь, что его пальцы знают и эту песню, которой он, вне всяких сомнений, никогда не встречал во всех своих странствиях. Пальцы безмолвно повисли в воздухе. Духи столь же безмолвно ждали.
И тогда пальцы потянулись к самой низкой струне арфы и разом ударили по ней, вторя глубокому неукротимому вожделению и отчаянию, дрожи натянутых жил, отдавшейся гулом в костях, бессловесному крику о том, что Уэлькин плутует, что в нем нет никаких великих талантов, что вся сила древнего волшебства заключена в его арфе, и он, Найрн, может одним лишь желанием порвать ее струны и доказать свою правоту.
И верно: одна из струн арфы Уэлькина лопнула, и сам старый бард пронзительно, жалобно вскрикнул. Арфа со звоном упала, за ней рухнул наземь арфист…
…и с неба, вдруг вспыхнувшего мириадами звезд, градом посыпались камни.
Глава семнадцатая
Письмо Кеннела – сверкающее цветными чернилами и королевской печатью официальное уведомление о том, что поиски нового королевского барда надлежит без промедления объявить по всей стране, и в первый день лета всех музыкантов, из замков и из деревень, ждут на равнине Стирл для состязания меж собой – было доставлено в школу еще до конца дня. Дата состязания вогнала Зою в ступор. Как скоро… Казалось, до назначенного срока всего несколько вздохов – одна-единственная улыбка весенней луны, после которой та повернется лицом к лету. Но было ясно: те же самые чувства внушил бы ей любой день в ближайшую сотню лет, что свел бы ее в состязании с Кельдой.
– Я не справлюсь, – беззвучно шептала она, глядя на пергамент, пришпиленный к доске объявлений для всеобщего сведения. Воздух словно гудел в лад всеобщему возбуждению: ученики и учителя толпились вокруг, восклицали, оживленно смеялись, мысленно подтягивая струны и прикидывая собственные шансы. – Кеннел, в этом состязании мне не победить.
«Сделай это. Любой ценой», – прозвучал в ушах ответ, сопровождаемый горящим, яростным взглядом светлых старческих глаз.
– Зоя!
Зоя вздрогнула от неожиданности. Рядом остановился Фелан. Она не видела его с прошлого вечера, когда он так внезапно появился в той претенциозной маленькой гостинице одновременно с отцом, точно шквал ворвавшимся сквозь заднюю дверь. Затем Кельда – а может, Иона? – что-то сказал, и в следующий миг она обнаружила, что бежит по дорожке между цветочных бордюров, увлекаемая учениками, спешащими убраться прочь так быстро, будто их застали за кражей чайного серебра.
Фелан поманил ее из толпы за собой. Остановившись в тени дуба, она молча, озадаченно взглянула ему в глаза. Он выглядел усталым, лицо его странно потемнело. «Что-то с отцом», – тут же подумала Зоя. Однако разговор пошел совсем о другом.
– Отчего ты вчера пошла с Кельдой? – с недоумением спросил он.
Это Зоя и сама не слишком понимала, и потому, чуть помедлив, выбрала самый простой ответ.
– Кеннел сказал мне кое-что. И я хотела проверить, правда ли это.
– И как?
Зоя вновь чуть помедлила, вглядываясь в его лицо. Они знали друг друга так давно и так хорошо – казалось бы, нет на свете того, чего она не смогла бы прочесть в его глазах. Но сейчас Фелан выглядел встревоженным, обеспокоенным и странно рассеянным, точно мысли его свернули на какую-то окольную дорогу, о существовании которой Зоя и не подозревала. Выходит, им обоим есть что скрывать друг от друга?
– Не знаю, – к собственному удивлению ответила она. – Может быть. Пока не знаю. Это еще нужно выяснить. Фелан… Я не могу понять, что произошло там, в гостинице. Когда ты вошел, я услышала какое-то слово, и…
Фелан покачал головой.
– Это был звон струны арфы.
– Нет. Кто-то из них – то ли Кельда, то ли твой отец – сказал…
– Думаешь, это был отец? – недоверчиво спросил он. – У него не было арфы.
– Я не слышала никакой арфы.
– А я слышал. Вся сила была в арфе. Именно так… Ладно, – он на секунду отвел взгляд, словно вглядываясь в воспоминания. – Сейчас неважно, кто и что сделал. Важно другое. Ты делаешь все это ради Кеннела?
Зоя кивнула, но в следующий же миг усомнилась, что это действительно так.
– Он боится Кельды, – сказала она. – И я хочу выяснить отчего.
Неловкость частично сгладилась, и взгляд Фелана вновь сделался прежним – знакомым, понятным. Однако он все еще хмурился.
– Будь осторожна, – попросил он. – Я сам толком не пойму, что случилось, но, похоже, страхи Кеннела вовсе не напрасны. По крайней мере, отец в этом уверен.
– А ты? – быстро спросила Зоя. – Еще вчера ты был к Кельде совершенно равнодушен.
– Со вчерашнего вечера – больше нет. Этот звук буквально снес заднюю дверь с петель, а арфа была только у Кельды.
Зоя изумленно уставилась на Фелана. Тот криво улыбнулся.
– Волшебство, – признался он, и это слово показалось Зое водой, оросившей иссохшую, растрескавшуюся землю.
– Да, – с негромким смехом покачав головой, она вышла на свет и подняла лицо к солнцу. Яркий свет ослепил глаза, ветер зашелестел в волосах, точно в дубовой листве. – Да.
– Да ты околдована, – выдохнул Фелан, глядя на нее из тени.
– Нет, просто восхищена, – поправила его Зоя. – Все лучше, чем страх.
– Зоя…
– Не волнуйся. Обещаю быть осторожной. И ты тоже держись подальше от летающих дверей и говорящих струн.
С этим Зоя оставила Фелана. Большего она сейчас сказать не могла: через лужайку в их сторону шел Кельда, а ей отчего-то вовсе не хотелось, чтобы они с Феланом столкнулись нос к носу. К счастью, Фелан, искоса глянув на нее, с несвойственной ему энергией и целеустремленностью направился в противоположную сторону, к библиотеке. Зоя повернулась навстречу подходящему барду.
С каждым его широким шагом, с каждой волной складок черного шелка рубашки, трепещущей на ветру, с каждым отблеском солнца на медных заклепках, украшавших ремень его арфы, ток времени замедлялся, тянулся, точно каучук. Казалось, его путь через лужайку, над затейливыми узорами теней дубовых ветвей в траве, бесконечно далек, словно он вышел из давнего прошлого – даже выражения его лица было не разобрать. Но вот в свете солнца его черты сделались четче, и время тронулось вперед в обычном ритме. Не дойдя до Зои пары шагов, он с ходу заговорил – на сей раз, разнообразия ради, без улыбки.
– Это ведь был Фелан Кле? Я хотел извиниться перед ним.
– За что именно? – с искренним любопытством спросила Зоя.
– За то, что произошло вчера вечером. Похоже, я прогневал его отца – уж и не знаю чем. Быть может, один из моих предков оскорбил кого-то из его пращуров. Или он просто без всяких причин не может спокойно меня видеть. Фелан ничего не рассказывал?
– Разве что в самых общих чертах, – осторожно ответила Зоя. – Кстати, я тоже не смогла объяснить ему, что произошло. Вот мы сидим вокруг стола в совершенно обычной гостиной и говорим то ли о яйцах, то ли об облаках, то ли о цветной капусте, а в следующий миг дружно бежим через задний двор, будто хотим удрать, не уплатив по счету. Что там случилось?
– Всего лишь некоторая неосторожность, – с сожалением ответил он, – как со стороны Ионы Кле, так и с моей. Досадная случайность. Я позабочусь о том, чтобы этого не повторилось. На свете есть куда более уединенные места для встреч. Вы видели объявление Кеннела? Я был просто поражен.