Что же до самого Ионы – он преследовал гризхолдского барда Кельду.
Фелан понял это, когда Иона в третий раз появился на приеме в замке – трезвым, вовремя и без затейливых ухищрений со стороны Софи. Более того: как оказалось, он вполне может поддерживать светскую беседу интеллигентными и уместными замечаниями, в то же время будто вбирая каждую ноту гризхолдского барда зловещим непримиримым взглядом. Кельду это, однако ж, ничуть не беспокоило. Сталкиваясь с Ионой в толпе, он добродушно заговаривал с ним, как правило, о приближающемся состязании бардов, отчего Иона на глазах мрачнел, пока Кельда с довольной улыбкой не удалялся очаровывать кого-нибудь более учтивого.
«Я слежу за тобой, – говорил взгляд Ионы. – Я глаз с тебя не спускаю». Но с какой целью? Этого Фелан никак не мог понять. На приближение Кельды Иона отвечал лишь тем, что тянулся к ближайшему подносу с бокалами. По крайней мере, так Фелан думал, пока слежка за отцом не привела его в заброшенную канализацию.
Тот день, уже с утра казавшийся слишком долгим, обещал стать еще длиннее. Формально он начался довольно рано – с завтрака с Зоей перед занятиями. В то утро они встретились в профессорской трапезной, среди немногочисленных преподавателей и отставных бардов, все еще просыпавшихся с рассветным пением птиц. Войдя, Фелан увидел Зою, в одиночестве сидящую за столиком, залитую разноцветными солнечными лучами, струившимися в зал сквозь витражи окон. Растрепанная, с покрасневшими глазами – похоже, она чувствовала себя не лучше, чем он. Он придвинул стул и сел рядом, и она непривычно нервно вздрогнула от неожиданности. «Должно быть, это все надвигающееся состязание, – подумал он. – Такое событие кого угодно сделает пугливым, как кошка». Неформально его день вовсе не начинался, а просто плавно вытек из предыдущей ночи: следя за Ионой, он оказался в древнем трактире на юге Кайрая, выстроенном в круге стоячих камней и в эту ночь собравшим под своей крышей половину заезжих музыкантов.
Вероятно, поэтому Зоя, бросив на него один лишь сонный взгляд, неожиданно расхохоталась.
– «Веселый Рампион», – лаконично объяснила она, прочитав его мысли. – А ты?
– Кажется, это называлась «Приют рыбака», – зевая, ответил он. – По крайней мере, рыбой там воняло жутко, – официант поставил перед ним кофе. Склонившись к чашке, Фелан глубоко вдохнул его аромат. – И музыкантов было, что сельдей в бочке, – добавил он после обжигающего глотка.
– Везде сейчас так, – кивнула Зоя. – Полночи с ними играла.
– Оценивала противников?
– Да, именно, – невесело улыбнулась она. – А ты?
– Нет.
– Кельда думает, тебе следует выступить.
Слишком утомленный для драм, Фелан сделал еще один глоток и мягко спросил:
– А не все ли мне равно, что там думает Кельда?
Затаив дыхание, Зоя уставилась в свою чашку, затем взглянула на Фелана. Его искренняя улыбка смягчила ее взгляд.
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты выступил. Это могло бы меня вдохновить. Вряд ли, конечно, поможет играть лучше Кельды – не думаю, что кто-то вообще на это способен, – но мне бы хоть саму себя превзойти.
Возникший в голове Фелана вопрос удивил его самого.
– Ты боишься?
Зоя вновь принялась разглядывать чаинки в чашке.
– Да. Нет. Какая разница? Почему я должна бояться? И отчего не должна?
Она выпрямилась и убрала со стола локти, освобождая место для тарелки, которую официант (в другой жизни – один из учеников) поставил между ними. На завтрак в этот день подавали спаржу, завернутую в тонкий омлет с зеленью, землянику со сливками и сухарики с луком. Официант взглянул на Фелана, вопросительно приподняв брови.
– Да, будьте любезны, – ответил Фелан.
В ожидании он снова принялся разглядывать Зою. Та жадно ела, то ли не обращая на него внимания, то ли избегая его взгляда. Вскоре прибыл и его завтрак, и он полностью сосредоточился на еде, но вдруг Зоя спросила:
– Так ты будешь?
– Что?
– Играть на состязаниях. За компанию со мной.
Вилка в руке Зои замерла над тарелкой. Теперь она смотрела на Фелана, и ее блестящие глаза были полны тревоги. Поежившись, Фелан пробормотал что-то неразборчивое. Призрак гризхолдского барда начинал влиять даже на решения, касающиеся только их двоих, и это не на шутку раздражало.
– Если да, – с воодушевлением продолжала она, – ты мог бы написать итоговую работу об этом состязании. Ведь здорово выйдет: первая серьезная работа, написанная с точки зрения музыканта, который в нем участвовал. Ты говорил, у тебя трудности с той темой, что ты выбрал, и…
– Уже нет.
Чувствуя ее мимолетное удивление, Фелан подцепил с тарелки кусок омлета и отправил его в рот, чтобы избавиться от лишних вопросов.
Пока он жевал, Зоя не сводила с него взгляда и через некоторое время сказала только:
– Ну и хорошо. Значит, она больше не будет тебя так мучить. Я понимаю, почему состязание тебе не интересно. Но есть причины… – голос ее осекся, и Фелан удивленно взглянул на нее, но Зоя опустила лицо, спрятавшись за завесой волос. Это было так необычно, что он, пораженный, отложил вилку. – Есть кое-что, – наконец продолжила она, – даже не знаю, что об этом и думать. Хотелось бы, чтобы и ты на это взглянул.
– О чем ты…
Но Зоя быстро замотала головой, и Фелан снова увидел ее лицо – тонкий профиль на темном фоне и глаза, почти черные от полноты чувств.
– Я была бы очень благодарна, – тихо, с дрожью в голосе сказала она, – если бы ты играл вместе со мной – от всей души, от всего сердца, как самый волшебный инструмент на свете. Не знаю, чего ожидать от этого состязания, но думаю, это будет нечто такое, чего никто не смог бы предугадать. Играй, чтобы победить. Против Кельды меньшим не обойтись. Тут нужно все, что может дать твое сердце.
В мыслях тут же возник фрагмент того, на что Фелан наткнулся в своих исследованиях. Поняв, что именно он узнал в словах Зои – старейшее состязание в Бельдене, какого не бывало ни в пяти королевствах, ни до них, – он окаменел.
– Мне не выиграть, – предупредил он. – Скорее всего, вылечу в первый же день.
– Неважно. Пожалуйста. Ты мне очень нужен.
Кивнув в ответ, Фелан почувствовал, как ее пальцы, холодные, как камень, коснулись его руки.
Таково было начало его дня.
Фелан провел урок, на котором, как ни удивительно, отсутствовал Фрезер, вероятно, приходивший в себя после более увлекательных тем прошлой ночи. Впрочем, на упражнениях памяти не мог сосредоточиться никто: ученики без зазрения совести забывали стихи и знать не желали ничего, кроме состязания бардов. Кроме этого их интересовал лишь один вопрос – как полагает Фелан, может ли существовать на свете бард лучше Кельды, или нет?
С облегчением отпустив учеников, он отправился следить за отцом.
Он вовсе не думал застать Иону спящим дома, в постели, ввалившись домой ни свет ни заря. Тем не менее первым делом следовало посмотреть там. Войдя, он обнаружил мать за завтраком, с парой стеклянных ущербных лун, балансирующих на изящном носу. Попивая кофе, она читала его неоконченную статью.
Он поморгал, не веря своим глазам. Но мать не исчезла, а только склонила голову, глядя на него поверх очков.
– Ах, это ты, дорогой. Полагаю, отца ты не видел?
– Что ты делаешь?
– Читаю.
– Это же моя работа.
– Да, и, по-моему, она просто изумительна. Надеюсь, ты не возражаешь? Иногда я в самом деле интересуюсь, чем вы живете.
Оправившись от оцепенения, Фелан присоединился к ней за столом и только тут вспомнил, что на нем все еще вчерашняя одежда, от которой, скорее всего, здорово разит «Приютом рыбака».
– Должно быть, чтение не из легких, – заметил он, наливая себе кофе. – А я ведь даже не знал, что у тебя есть очки.
– Вот видишь, есть вещи, которых мы друг о друге не знаем. Например, где сейчас может быть Иона?
– Я видел его несколько часов назад. Точнее, незадолго до рассвета, в трактире на южном берегу. Он слушал музыкантов.
Помолчав, он неловко добавил:
– И был один.
– Не считая тебя, естественно, – невозмутимо сказала Софи.
– Ну… да.
– Но у него, определенно, что-то на уме, тебе не кажется? – подняв изящные брови, мать нацелила на Фелана ущербные луны. – Как ты думаешь, может, это из-за состязания бардов? Ведь ты участвуешь? – Он молча кивнул. – Возможно, жалеет, что не может участвовать, как ты считаешь? Вчера… Кажется, это было вчера… Да. Мы давали наш ежегодный обед с ухой в королевских доках в пользу «Общества помощи вдовам и сиротам Стирла». Какой был успех… Он прислал мне цветы.
– Кто? – удивленно спросил Фелан.
– Твой отец.
– В таком случае, это серьезно. Уж не собрался ли он умирать?
– Да, вот и мне интересно. Ты не мог бы поискать его? В последнее время он был слишком… слишком вежливым. Меня это тревожит.
Осознав, что таращится на мать с отвисшей челюстью, Фелан закрыл рот и снова открыл его, чтобы спросить:
– Ты хочешь, чтобы я ему что-нибудь передал? Он должен куда-то явиться?
– В том-то и дело. В последние дни он всегда именно там, где должен быть. Приглядывай за ним, хорошо? Только ненавязчиво. И дай мне знать, если у него будут какие-нибудь неприятности. Ну, помимо обычных. Ты не против?
– Нет, – оторопело ответил он. – Думаю, время у меня найдется.
Проехав на паровом трамвае вдоль реки, он некоторое время бродил по улицам, ведомый музыкой, звучавшей из распахнутых дверей, несшейся над пирсами, собиравшей толпы на перекрестках. Музыка подсказывала, где искать, или по крайней мере придавала его блужданиям некую упорядоченность. Но по большей части он исходил из предположения, что Иона объявится сам собой – нужно только не упускать его из головы. Что, учитывая собственные безумные подозрения, было совсем не сложно. Правда, порой в мысли вторгался образ взбалмошной, непредсказуемой матери в домашнем халате, читающей его исследовательскую работу. Да еще Зоя… Во что она его втравила? Он же вовсе не хотел этого!