– Зоя?
Ну вот, стоило только подумать о нем – и яичница чуть не сгорела! Сдвинув сковороду к краю плиты, Зоя отвернулась, чтобы нарезать хлеб, и обнаружила, что Фелан смотрит на нее, да так пристально, что под его взглядом сделалось не по себе. Она улыбнулась ему, но это его не обмануло.
– Ты не влюбилась? – без обиняков спросил он.
Отец резко встал, потянувшись за чашками, и ножки его кресла заскрежетали о каменный пол.
– Нет. Конечно, нет. У кого сейчас есть на это время? Нет, никаких влюбленностей – кроме Чейза. Просто занята по уши. Ты уже решил, что будешь играть в первый день? – Фелан посмотрел на нее так озадаченно, словно она спросила, что он собирается надеть на собственные похороны. – На состязании, – напомнила Зоя, изумленная тем, что он мог забыть о состязании хотя бы на миг.
– А-а, вот ты о чем…
– Но ты же не передумал?
– Да, я ведь обещал. Вот только…
– Ты тоже по уши занят – своей работой?
Намазывая хлеб маслом, Зоя еще раз взглянула на Фелана и удивилась внезапному румянцу на его щеках. Что бы ни заставило его покраснеть, это была не его нескончаемая статья. Она быстро отвернулась, потянулась к сковороде, но тут же махнула рукой, безнадежно глядя на спекшееся черно-желтое месиво.
– Ничего страшного, – мягко сказал Бейли.
– У меня никогда ничего не пригорало!
– Ничего, съедим.
– Сядь, – резко сказал Фелан. – Где тарелки, я и сам знаю. А то будешь мучить себя до тех пор, пока от тебя ничего не останется, кроме костей да звучащей в них музыки.
Благодарно улыбнувшись, Зоя опустилась в кресло и прикрыла глаза ладонями. Учуяв аромат чая, она приоткрыла глаз, обнаружила прямо перед собой чашку и чайник, подняла крышку и уставилась на чайные листья, медленно оседающие на дно. Фелан с отцом двигались за спиной, гремя вилками и хлопая дверцами буфета.
– Значит, упоминаний об Уэлькине в какое-нибудь другое время, кроме дней первого состязания, ты не нашел?
– Нет. До сих пор ищу. Судя по тому, что известно на данный момент, он, как и Найрн, исчез и с равнины, и из истории, хотя большинство очевидцев прочили его в победители.
– О ком вы говорите? – спросила Зоя, не отрывая глаз от чаинок.
– О таинственном незнакомце, явившемся на первое состязание бардов, – пояснил Фелан. – Происхождение неизвестно, при себе не имел ничего, кроме видавшей виды арфы, и к концу первого же дня вогнал в трепет всех придворных бардов. А к концу третьего дня сошелся с Найрном в финальном поединке за титул первого королевского барда только что созданного королевства Бельден. Один из них должен был победить.
Разом забыв о чайнике, Зоя вскинула голову.
– Первым королевским бардом стал Блассон Персер из Уэверли!
– Верно.
– Так что там произошло? Уэлькин… Имя – словно из сказки. Где ты его нашел? В фольклоре? В какой-нибудь «Балладе о Найрне и Уэлькине»?
– Нет.
– И они оба просто взяли да исчезли? Это подтверждено документами?
Фелан усмехнулся. Его лицо было бледно, как кость.
– Будет подтверждено.
Зоя сощурилась.
– Фелан, что ты скрываешь?
– А что скрываешь ты? – возразил он.
– Скажу, когда смогу, – поспешно, пока в ход не пошли слова вроде «волшебства», «тайны» и «заброшенной канализации», наверняка встревожившие бы благонравного отца, пообещала Зоя.
– Вот и я скажу, когда смогу, – кивнул Фелан, на миг задержав на ней взгляд серых, словно сталь, глаз.
Когда все покончили со злополучной яичницей, Зоя накинула поверх вчерашней одежды мантию и провела урок с учениками. После этого у нее наконец появилось время помыться и переодеться во что-нибудь более подходящее для визита к придворному барду короля. Пока трамвай вез ее вниз по склону и по дороге вдоль реки, она размышляла над работой Фелана. Согласно его изначальным намерениям написать ее как можно быстрее, без лишних хлопот, статья должна была выйти сухой, как пыль. Вместо этого она выпила из него всю кровь и подкинула ему такие секреты, которыми он не захотел поделиться даже с Зоей. Что ж, они квиты – у нее тоже есть от него секреты. И, судя по всему, ни он, ни она никак не могли разобраться в том, о чем упорно молчали. Таскать на плечах такой груз, когда силы нужны для состязания, и так нелегко, а необходимость скрывать все это от Кеннела была и вовсе не ко времени.
К счастью, Кеннел был так поглощен собственной одержимостью и честолюбивыми замыслами касательно Зои, что не заметил смятения в ее голове. Он совершенно поправился и, воспламененный внезапным видением смерти вкупе с образом сказочного злодея, им же самим созданным из Кельды, играл более искусно и зажигательно, чем когда-либо. Ах, как Зое хотелось, чтобы он передумал, чтоб велел всем, включая Кельду, отправляться по домам, и провел последние годы жизни в игре на арфе! В конце концов, на этом настаивал даже сам король! Но нет, Кеннел был непреклонен: Зоя должна занять его место, иначе королевство падет.
– Я подумал над тем, что тебе стоило бы сыграть на первом этапе состязания, – сказал он, когда они уединились в галерее для музыкантов.
– Но вы велели играть…
– Да, помню, но я ошибался. У меня для тебя есть превосходная баллада.
– Но…
– Тихо! – цыкнул он, опуская пальцы на струны. – Слушай.
Выбор песни для Зои снова напомнил Кеннелу собственный опыт участия в последнем состязании бардов. Он предупредил Зою об одном, дал несколько практических советов насчет другого, вспомнил украшенную за годы повторений множеством деталей не хуже настоящей баллады историю о двух не слишком искусных, зато очень напористых музыкантах и хитростях, учиненных ими друг против друга – о расщепленной свирели, о внезапно обвисшей коже барабана, о пропавшей с арфы струне…
Вспомнив все это, он вновь помрачнел и призвал ее остерегаться подобных трюков со стороны Кельды.
– Кельде нет нужды жульничать, – без обиняков ответила Зоя. – Все, что ему нужно – просто играть.
Ничуть не убежденный этим, Кеннел покачал головой: в его воображении Кельда был способен на все. И Зоя знала: так оно и есть, вот только истинных способностей Кельды Кеннел не мог бы представить себе и в самом мрачном расположении духа.
Наконец Кеннел отпустил ее. Спустившись с галереи вниз, она тут же наткнулась на поджидавшего ее Кельду.
Судя по искоркам веселья, плясавшим в его глазах, он слышал каждое слово.
– Последний урок? – беспечно, ничуть не заботясь о том, что его прекрасно слышно и за перилами галереи, спросил он.
Ни слова не говоря, вынуждая его следовать за ней туда, где их не смогут услышать, Зоя вышла из парадного зала. Оказавшись в тихом коридоре, она повернулась к Кельде.
– Не знаю, кто ты и что ты такое… – несмотря на все упражнения, голос дрожал. – Твоя сила удивительна и ужасна. От твоей музыки тает сердце. Да, я это знаю. Знаю и другое: когда мы выйдем друг против друга, вся ложь, за которой ты прячешься, исчезнет, останется только музыка и сила. Я постараюсь ответить всем, чем смогу. Возможно, в сравнении с таящимися в тебе карами и сокровищами это будет просто безделица – букетик полевых цветов, пара блестящих медяков… Но – будь что будет. И потому… Не нужно прятаться от меня под этой личиной. Это лишь еще одна ложь. Сделай одолжение, избавь меня от нее, прежде чем превратишься в то, чего я даже не смогу узнать.
Не дожидаясь ответа, она отвернулась и направилась к главному входу. И всю дорогу прислушивалась ко всему тому, о чем он промолчал.
Новая заря возвестила о себе лучом света и трубным пением горнов, призывавших бардов из гостиниц и усадеб, из школы, из замка, из палаток, со дна яликов, из-под трактирных столов, собраться под золотым оком летнего солнца, чтобы играть и петь, пока не останется только один, лучший, а прочие не замолчат.
Глава двадцать третья
Фелан разбудил спящую принцессу поцелуем. Она шевельнулась, недоуменно заморгала, глядя в потолок его спальни, и стремительно перекатилась набок, нащупывая наручные часы.
– Сколько времени?
– Горны только что протрубили. Мне нужно идти.
Однако он даже не шевельнулся и остался сидеть в озерце скомканных простыней пурпурного шелка, глядя, как принцесса откидывает со лба спутанные кудрявые пряди и улыбается ему легкой таинственной улыбкой, полной воспоминаний. Но вскоре эти воспоминания сменились другими, Беатрис рывком поднялась и села.
– Должно быть, их я и слышала сквозь сон. Мне снилась мать. Она состязалась за должность королевского барда, играя на старинном слуховом рожке. И победила.
Он рассмеялся.
– Не может быть!
– Серьезно.
Беатрис замолчала, вглядываясь в его лицо, и ее улыбка медленно увяла. Погладив Фелана по голому плечу, она нежно поцеловала его.
– Рада, что ты еще можешь смеяться. Я бы на твоем месте с ума сходила от ужаса.
Плечо под ее длинными пальцами дрогнуло, и Фелан накрыл ее руку ладонью.
– Я не настолько высокого мнения о своих талантах, чтобы бояться проиграть. Я нужен только затем, чтобы отвлечь Зою от Кельды.
– От Кельды… – принцесса поежилась. Фелан снял ее руку с плеча и поднес к губам. – Он победит?
– Отец говорит: только через его труп. Хотя, по-моему, это всего лишь беспочвенные мечты – ему не сыграть даже на слуховом рожке. И против Кельды у него нет ни единого шанса.
Не выбираясь из-под простыней, Беатрис подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом.
– То, что он рассказал, до сих пор в голове не укладывается, – глухо сказала она сквозь шелк и завесу растрепанных волос. – Конечно, для него вполне естественно хотеть того, чего он хочет, но вот ни тебе, ни мне этого совсем не хотелось бы.
– Это верно, – тихо сказал Фелан, коснувшись ленточки из атласа и кружев, соскользнувшей с ее плеча. – Никогда не представлял себе тебя в таком цвете.
– А в каком представлял?
Фелан открыл было рот, но только улыбнулся.
– Ну, не в апельсиновом.
– Он мандариновый, – поправила принцесса. – Моя фрейлина не позволяет мне носить этот цвет на публике, поэтому приходится прятать его под одеждой, – она подняла голову и вздохнула. – От труб до отлива – считаные часы. По крайней мере, на церемонии открытия появи