дый день, приходится и впрямь бдительно следить за стрелками часов, чтобы не опоздать в спортзал или на волейбольную площадку, чтобы успеть выполнить домашние задания, чтобы ещё иногда оставалось время и в кино сходить. В последние три года из-за постоянных занятий спортом у Сильви буквально земля под ногами горела.
Интересно, захватывали бы тренировки больше, если б её пришпоривала мечта стать однажды лучше всех-всех? У соседки Сильви по парте Кади есть такая мечта. Кади до уроков и после школы ходит в бассейн, каждое утро проплывает два, а вечером четыре километра. Ей и в голову не приходит оставить плавание и начать заниматься греблей или коньками. Кади решила установить рекорды именно в плавании. Но так может думать и действовать только наивная Кади. Интересно, почему это из всех тысяч пловчих, которые тоже тренируются дважды в день, именно она непременно должна достичь рекордных результатов?
Возвращающаяся цепочка футболистов пробуждает Сильви от раздумий. Она начинает торопливо натягивать тренировочный костюм.
Во второй раз она предстаёт перед своим новым тренером с раскрасневшимся лицом. Она уже совершила небольшую пробежку, немножко попрыгала, сделала упражнения на гибкость и покачалась, вися на ветке дерева. Ноги приятно гудят, спина горячая, словно она грелась возле тёплой печи. Жаль, что разминка не самостоятельный вид спорта. Её Сильви не бросила бы.
Кряхмик тем временем отослал своих девушек. Теперь он кричит что-то юноше, который с шестом в руках бежит мимо него.
Прыжки с шестом самый красивый, по мнению Сильви, вид спорта. Странно, однако, почему женщины в этом виде не соревнуются? Разве же они не доказали в гимнастике, что могут выжиматься на руках так же хорошо, как мужчины? Если было б можно, Сильви занялась бы прыжками с шестом. Взметнулась бы на шесте высоко-высоко, ничуть не боялась бы. Однажды в деревне она и тогда осталась на качелях, когда парни обещали раскачать их так, чтобы доска перелетела через ось.
Может быть, женщины не прыгают с шестом потому, что им было бы тяжело нести шест во время разбега? Но ведь можно делать для них шесты полегче. Современная промышленность должна бы с этим справиться. Если Краснолицый спросит, какой вид я себе выбрала, скажу, что прыжки с шестом. Сильви улыбается улыбкой Моны Лизы, на сей раз только самой себе. Что с того, что сейчас пока ещё женщины не соревнуются в прыжках с шестом. До недавнего времени и в беге на три тысячи метров не соревновались.
Но у беловолосого Краснолицего нет ни малейшего намерения интересоваться желаниями Сильви. Он оглядывает Сильви с головы до ног, оценивая действительно ли новая девочка достаточно размялась, и затем говорит:
— Видишь те флажки? Те там? И вон те, там? Расстояние между первыми флажками — почти на полной скорости, следующее — трусцой. Затем опять ускорение и опять трусца. Времени у нас час двадцать пять минут.
«Во! — размышляет Сильви, выходя на беговую дорожку. — Отец знал, куда меня послать. Ни малейшего округления. Не полтора часа, а час двадцать пять минут. Здесь знают цену времени. Наверное, в заднем кармане у тренера записная книжка с расписанием, где точно обозначено, что и в какую минуту делать». Такие книжечки есть в продаже. Сильви сама видела в магазине.
Как бы там ни было насчёт такой записной книжки, но точно через час и двадцать пять минут Кряхмик действительно отправляет Сильви под душ. За это время Сильви не только бегала, но ещё и прыгала с травы в прыжковую яму и раз десять брала старт. Ноги у неё немного пошатываются, но она не переутомилась. Ведь ей же и раньше приходилось напрягаться. Привычное дело, могла бы она сказать.
«Ах, стало быть, вот какова легкоатлетическая тренировка. Немного бега, немного прыжков, немного хождения просто так. Не самая худшая, — думает Сильви. — Интересно, какой вид мне определят? Только бы не толкание ядра, чтобы стать толкательницей, пришлось бы сильно прибавить в весе...»
Сильви не рассчитывала, что освободится так рано. Сегодня нет надобности мчаться наперегонки с минутной стрелкой. Не надо проталкиваться в автобус или в трамвай. Сейчас в распоряжении Сильви полчасика свободного времени, она делает автобусу гуд бай и отправляется домой пешком.
Закинув спортивную сумку через плечо, Сильви спокойно шагает улочкой, по обеим сторонам которой стоят маленькие деревянные дома. Похоже, эта улочка тоже никуда не спешит, как и Сильви сейчас. Выкрашенные жёлтой краской дома сонно щурятся глазами окон. Ни одного автомобиля. Под фонарным столбом беседуют два старика, которым тоже некуда спешить. Один из них, видно, шёл из магазина. У его ног сетка с кочаном капусты и двумя брюквами. В широком окне лежит грудью на подоконнике парнишка — пуговицы рубашки расстёгнуты, топорщатся пробивающиеся усики. Парень, парень, и не стыдно тебе глазеть без дела! За это время ты успел бы вынести мусорное ведро, прикрутить в кухне к стене разболтавшийся крючок, наколоть охапку дров!
Парню не стыдно. Он глядит Сильви прямо в глаза, на лице его добродушная усмешка, и Сильви шлёт ему в ответ улыбку Брижитт Бардо с мыльной обёртки. Этой улыбке она с девчонками научилась на уроке рукоделия, поглядывая на рекламу в каталоге вышивок.
Спокойная улица называлась Гороховой — по-эстонски Херне. Затем идёт Бобовая улица — Оа, Спаржевая — Спаргли... и вот уж Сильви подошла к железнодорожной насыпи, которая словно Великая Китайская стена, пересекает дорогу. Штраф в двадцать пять рублей грозит тем, кто пойдёт по шпалам. У Сильви такого желания нет. Бегущая вдоль насыпи дорожка, по обеим сторонам которой цветут одуванчики, нравится ей гораздо больше.
Тра-та-та, тра-та-та
Мы везём с собой кота...
слышит Сильви звонкий голос и чувствует себя как Алиса в Стране чудес. И откуда может раздаваться этот голосок? Ведь вокруг нет ни души.
Голос доносится из узкого туннеля, бетонированной лисьей норы, которая пронизывает железнодорожную насыпь. Какая-то маленькая девочка ведёт через этот ход домой из детсада свою младшую сестрёнку.
Сильви тоже ныряет в туннель.
Ей никогда ещё не доводилось попадать сюда. Поэтому просторная площадка по другую сторону насыпи для неё новость. Большими глазами глядит Сильви на дочерна утрамбованную землю, секции полосатых оград, ворота и небольшую стенку из кирпичей, которые при внимательном рассмотрении оказываются нарисованными на фанере. И затем она видит лошадь. Лошадь с чёрной развевающейся гривой приближается, похрапывая, вдоль края канавы. Она парит, она подплывает, она покачивается, она всё ближе. Из-под копыт летит песок. Кусты ивняка на берегу канавы словно бы склоняются. Это — галоп, Сильви знает по кинофильмам и книжкам.
В седле сидит тонкая фигурка в серой шапочке с козырьком, но Сильви почти не замечает всадника. Она видит только лошадь.
Полосатые ворота всё ближе. Теперь лошадь действительно превращается в птицу. Передние ноги она поджимает под себя, задние вытягиваются, становятся длинными-длинными. Хвост, словно струя дыма, вырвавшаяся из дюзеля реактивного самолёта. Шея лошади гордо выгнута, грива развевается, в больших карих глазах сверкает солнце.
Сильви и не замечает, что выпустила спортивную сумку из рук. Дом, отец, мать, краснолицый тренер, завтрашние уроки, назначенная на вечер встреча с соседкой по парте — всё это перестаёт существовать. Остаётся лишь гордое чёрное животное и на нём в седле хрупкая девчонка. И стук копыт, и какой-то одновременно знакомый и чуждый запах, который сохранился в её смутных летних воспоминаниях о первых годах жизни в деревне.
Однако девчонка на лошади не такая уж и хрупкая. Когда она соскакивает с седла, Сильви удаётся рассмотреть её получше. Это вообще не девчонка. Чёрную лошадь держит под узды маленькая изящная женщина, лет примерно тридцати.
— Ногу, Гордон, ногу, — властно требует она.
И это требование пробуждает у Сильви воспоминания. Неожиданно в памяти Сильви всплывает большой наполненный бренчанием железа двор, угарный запах горящих углей, брезентовые фартуки и мужчина с тяжёлым молотом. «Гордон», — повторяет Сильви про себя. Кличка лошади, связанная со звяканьем железа и мужчиной с молотом, звучала гораздо будничнее, но вспомнить её Сильви никак не может.
Сильви осторожно приближается к чёрному Гордону.
Очевидно, нога у него в порядке. Одобрительно похлопав коня по шее, маленькая женщина снова поднимается в седло.
Сильви теперь совсем близко от них. Не уезжайте ещё, просят её глаза. Подождите, я хочу спросить. Но она ничего не спрашивает. Вопрос ещё затаён. Он где-то глубоко, Сильви скорее догадывается, чем знает о его существовании. Сейчас она только смотрит. Не отрывая глаз. И счастливая безмолвная улыбка, дрожащая на её губах, не имеет ничего общего с теми, заученными.
Гордон заметил Сильви. Конь поворачивает голову, чтобы получше видеть её. По его шелковистой спине пробегает дрожь. Так скользят волны по поверхности пруда, если бросишь туда камень. Влажно поблёскивающий чёрный нос лошади легонько вздрагивает. Ещё одно давнее воспоминание выплывает откуда-то. Нежное прикосновение мягких губ, собирающих хлебные корочки с маленьких ладоней.
Теперь и всадница заметила Сильви. Она привыкла к восхищённым взорам. Раскрасневшееся от волнения лицо Сильви её не удивляет. Однако носок сапога, сунутый уже было в стремя, отходит назад. Всаднице кажется, что она знает, чего хочет девочка. Если такая малость может доставить человеку радость — почему бы и нет? Похлопать коня по шее всадница и раньше разрешала. Сегодня она позволяет даже больше.
— Подержи его немного, — слышит Сильви глухой голос, и вот уже уздечка сунута ей в руку.
Издали доносятся цокающие шаги. Пегие, каурые и мышастые головы покачиваются вверх-вниз по другую сторону ёлочек живой изгороди. Мальчишки в шапочках с козырьками и две девушки, примерно такие же, как Сильви, качаются в том же ритме. Новая группа прибыла на тренировку, понимает Сильви, глядя, как хозяйка Гордона поправляет ворота и барьеры.