За деревянным большим столом сидело несколько человек – мне улыбался альбинос в красном, который назвался Митей Ландау. А также на меня уставились три пары девичьих глаз – жгуче-черные, как смола, принадлежали Лиде Джугашвили – загадочной, худой грузинской леди. Вторая пара глаз – радостная и простодушная – принадлежала девушке по имени Лаура. Лаура кокетничала, смеялась и не могла усидеть на стуле. Третья девушка была самая серьезная. Мне даже показалось, что серьезная – это слабо сказано. Пиздец, суровость ледяная лилась из ее строгих голубых глазенок.
– Привет, я Катя Гестапо. Мы тут беседовали, пока ты не пришел, о просветленышах. Просветленыши… Ты себя к ним относишь? Я вот считаю, это важно, поэтому стараюсь за собой следить. Кстати, приходи на камни, знаешь, где это?! По утрам я и некоторые, кому не похуй на себя, мы занимаемся йогой голыми. Сейчас так жарко, что только голым и можно вообще что-то делать. И вообще мне раздеваться нравится. Одеваться приходится по необходимости, но раздеваться – дико нравится.
Загорелая девушка с остро очерченными скулами вдруг залилась смехом, тявкая, хрюкая, рыча: как я понял, от радости.
Я охотно поддержал Митю Ландау в его предложении встретиться через пару часов на так называемом диване (некоем опиздинительной красоты камне, откуда открывается лучший вид на море в этом поселке). И там раскурить дружескую трубку мира.
Вдруг я увидел Бо-Пип. Она кружилась на танцполе, а в ее светлых волосах вспыхивали и гасли разноцветные блики. Она тоже увидела меня и помахала рукой, призывая присоединиться к ней в танце.
О, танец! Ты не нуждаешься в словах, восхваляющих тебя. Ты вообще не нуждаешься в словах – их все равно съест громкая музыка. Ты, танец, сильнее слов. Ты, как море, нуждаешься лишь в пловцах, лишь в плеске рук, лишь в ногах-пружинках, лишь в ликующих рыбках, беззаветно ныряющих в твои водовороты! Ты, как море, требуешь самозабвения, растворения без остатка, исчезновения в блеске радостных глаз. Ты, танец, хочешь только любви – всеобщей, океанической, смешной. А еще ты нуждаешься в облаках и чайках – золотых и янтарных чайках, самых лучших чайках на свете…
– Не выпить ли нам чайку? – спросила меня Бо-Пип после того, как мы с ней сполна воздали должное богу по имени Танец.
Мы настолько преданно услужили этому прекрасному богу, что не ведали, сколько времени убежало. И теперь у нас блаженно заплетались ноги, а на глаза стекал сладкий пот. Она взяла меня за руку и отвела в самый дальний бревенчатый угол теремка, где за деревянным столом обосновалась компания, совсем непохожая на ту, с которой я уже успел познакомиться.
Пять человек сидели рядком перед чайными чашками, где плавали лимонные солнца. Среди буйных посетителей «Степана» эти пятеро выделялись некоторой внешней чинностью. Я бы даже назвал их степенными, хотя, учитывая название кафе, их следовало бы назвать «степанными». Бо-Пип представила меня этим людям, и я услышал те самые имена, что уже слышал из ее уст, и в той же последовательности: Сигурдов, Подъяченко, Александрова, Симмонс, Ильин.
Мы с Бо-Пип присели за их столик, но беседа не завязалась. На втором этаже теремка, где я общался с друзьями Акима Мартышина, еще можно было обмениваться беззаботными фразами, здесь же слишком громко звучала музыка, а вопить во весь голос никому не хотелось. Поэтому я оказался в несколько неловком положении: пять человеческих экземпляров сидели передо мной, как на витрине, благожелательно мне улыбаясь и разглядывая меня. Мне же ничего другого не оставалось, как разглядывать их, благожелательно улыбаясь в ответ.
Общение выходило не вполне полноценное, что скрашивалось приятным вкусом крепкого чая с лимоном, а близость Бо-Пип сообщала этому напитку пьянящие свойства. Подняв глаза к резным перильцам второго этажа, я увидел, что столик, где еще недавно сидела компания Акима, теперь пуст.
Я вспомнил о приглашении выкурить трубочку на камне по имени Диван и решился позвать Бо-Пип вместе с собой, о чем я и крикнул в ее нежное ароматное ухо.
Бо-Пип кивнула в знак согласия. Мы попрощались с загадочной пятеркой посредством молчаливых и улыбчивых кивков, после чего вышли во тьму.
Проходя сквозь строй кипарисов, я снова увидел американца. Тот стоял на прежнем месте – то ли поджидая меня, то ли вообразив себя парковым изваянием. Я испугался, что он сейчас заведет со мной обещанный serious talk, но он задумчиво смотрел куда-то в другую сторону, и мы незаметно проскользнули мимо него и вскоре уже быстро шли в сторону гор.
Глава пятнадцатаяДиван
Лунная ночь.
Нагишом воздушные ванны
Принимают улитки.
Заколдованная дорожка струилась под сенью скалы, чей силуэт отчетливо напоминал тело лежащей кошки, подобравшей под себя лапы. Надо мной громоздился гигантский каменный котенок, погладить которого я мог разве что взглядом.
– Это прекрасно! – произнес я в задумчивости.
– Что прекрасно? – улыбнувшись, спросила меня Бо-Пип.
Кажется, я забыл ответить. Неожиданно наша лунная прогулка оборвалась, и я увидел силуэты Акима Мартышина и Мити Ландау, тихо хихикающих и уже раскуривающих трубку мира. Ноздри мои щекотнул пряный дымок, проскользнувший в соленом морском ветре.
– Добро пожаловать на Диван, Кай! – протягивая мне трубку, произнес Ландау.
– Да, добро пожаловать! – радостно хихикал Аким. – Располагайтесь поудобнее, Кай! Бо-Пип!
Бо-Пип заговорщически засмеялась, и мы уселись на большом, плоском камне на обрыве, откуда открывался умопомрачительный вид…
По проселочной заснеженной дороге шли две девочки. Вокруг было пустынно, безлюдно, тихо, как будто время остановилось. Только девичий смех нарушал глубокий зимний сон. Девочки шли в сторону железной дороги мимо покрытого воздушными сугробами поля, за которым виднелся белоснежный лес. По железнодорожным путям там, далеко, на станции, медленно тянулся серый поезд, в котором сидели большие, толстые кошки с грустными мордочками – полосатые, рыжие, белые, черноухие и чернолапые.
Девочки звонко смеялись, словно колокольчики на морозе, под ногами скрипел сухой снег.
Я будто проснулся от странного, морозного сна – то ли я спал минуту, то ли целую вечность. Или же меня умыкнула из теплого приморского кармана Снежная Королева и увлекла в свое царство.
Рядом сидела Бо-Пип, светящаяся в лучах лунного солнца. Аким и Ландау нечто обсуждали весело и приглушенно.
– …Ну и что? На что это похоже? – спрашивал Аким Мартышин.
– Не знаю… Непонятно. Мне кажется, это крокодил Гена… – полушепотом отвечал Митя Ландау.
– А я думаю, что это караси! Или карпы! – воскликнула Бо-Пип. – В конце концов, неважно, на что это похоже, – это прекрасно!
– Это прекрасно! Это прекрасно… – отзывалось в моей голове.
И вдруг в темном, бездонном море в призрачном свете луны я увидел…
Там, куда я смотрел, почти у самого горизонта возвышалась над мерцающим морем странная платформа на сваях, слегка накренившаяся в одну сторону, видимо, в результате давнишнего шторма. Казалось, она вот-вот рухнет, но мне уже успели мимоходом поведать мои новые друзья, что эта платформа имеет научное значение и принадлежит институту океанографии.
Мне рассказали, что платформа уже много лет существует в своем наклонном состоянии, настолько наклонном, что если уронить там стеклянный шарик или мяч, то эти предметы немедленно скатятся в море, но это не мешает платформе жить и здравствовать десятилетие за десятилетием – так иные горбуны или инвалиды проживают жизнь более долгую, чем выпадает на долю симметричным существам. Якобы эта платформа даже продолжает исполнять какие-то свои научно-исследовательские задачи, по слухам, там продолжают работать некие загадочные океанологи или океанографы. Вот и сейчас над лунной зыбью мерцал одинокий огонек на платформе. Но не этот трепещущий огонек и не сама платформа, несмотря на ее своеобразную ржавую красоту, приковывала к себе мой изумленный взгляд. Недалеко от платформы я увидел корабль. В свете лунной ночи он казался темно-белым (если такое словосочетание возможно), как стакан молока в темной комнате. Это был парусник, но не яхта, а настоящий парусник со свернутыми парусами, и он медленно скользил, сонно и призрачно приближаясь к платформе.
Я вскочил, словно меня подбросила серебряная пружина.
– Это «Мечта»! – воскликнул я, отчего-то твердо уверенный в истинности своего озарения. – Корабль капитана-индейца. Тот самый корабль, чей силуэт был зашифрован в очертаниях прекрасной виллы, когда-то стоявшей на месте моего отеля. Так вот где обитает старик с витиеватыми пальцами! Он живет на своем корабле, он таится внутри вигвама, а вигвам скрывается в капитанской каюте – так утята и волчата в древности прятались друг в друге, скрывая от мира Кощеево яйцо! Да, капитан еще жив, теперь я знаю это, хотя он был глубоким стариком уже сто лет назад, когда построил свою затейливую виллу на этом берегу! И теперь я знаю, какое именно сокровище привез он из своих скитаний, – где-то далеко-далеко, куда завлекли его паруса корабля, он раздобыл секрет бессмертия! Этот капитан – океанический Кощей, и, возможно, временами он приплывает на эту загадочную платформу среди моря!
Словно в подтверждение моих слов, я отчетливо увидел, как от корабля, среди холодных лунных бликов, отчалила шлюпка и быстро заскользила в сторону платформы.
– Надо доплыть туда! – восторженно продолжал я свою опьяненную речь. – Кто-нибудь из вас доплывал когда-нибудь до этой платформы?
Я обернулся к своим друзьям. Аким, Ландау и Бо-Пип сидели неподвижно, обхватив колени, словно три кошки, замершие в форме кувшинчиков с лунным молоком. Во тьме мерцали их сонные, мечтательные глаза. Мне показалось, они долго медлили с ответом, и внезапно налетевший ветер успел зашторить луну длинным крокодилообразным облаком, прежде чем один из них (это был Ландау) наконец произнес: