известил ни администрацию отеля, ни местную полицию. Поэтому не кипит расследование, и полицейский катер не летит по водам по направлению к платформе. Поэтому компетентный следователь не рыщет проницательным взглядом по телу мертвеца. Но так продлится, пока лето не подарит особенно жаркий день или же пока не случится жесткий алкогольный праздник – тогда одинокая платформа снова поманит к себе каких-нибудь яхтсменов, любителей пикников и экзотического секса. И тогда его найдут. И закипит расследование, и будут извещены власти и американское посольство, и компетентный следователь будет рыскать своим проницательным и пристальным взглядом везде, где ему положено рыскать в таких ситуациях. А я тогда шел по платформе босиком, словно нагой йог, ступая по битым стеклам, по клейким лужам, по слоям слякоти. Там везде остались мои следы, и с них будут сделаны слепки и снимки. Я оказался на платформе вскоре после убийства, незадолго до этого я видел Йорка живым. В тот вечер он долго торчал возле кафе «Степан», куря свою трубку и поджидая, судя по всему, именно меня. Это означает, что множество людей видело его там и, возможно, он сообщил кому-то из них, что он собирается переговорить со мной. Наконец, он оставил мне письмо в отеле. Итак, хотя я не знал этого человека и понятия не имел, о чем он собирался со мной говорить, но на меня волне могут упасть подозрения либо в самом убийстве, либо в какой-то причастности к нему. А я, беспечный и влюбленный отдыхающий, не удосужился до сего момента подумать об этом. Я поделился своей находкой лишь со своей тетрадью, а ее случайно прочла Бо-Пип, но она почти ребенок, и все это для нее – лишь повод для очередной приключенческой игры. И что означает появление астрономши и ее распоряжение, чтобы мы прочли письмо не сейчас, а ночью? Была ли это просто игривая мистическая шутка (вполне в духе Нелли Орловой, насколько я смог составить представление о характере этой кокетливой и таинственной дамы) либо она нечто знала о Йорке и письме?
А поручение открыть коробочку? Шутка? Кокетство? Игра? Во что-то свое играет Бо-Пип, и в нечто свое играет ветхая Нелли. Наверное, здесь просто слишком красивая и возбуждающая душу местность, а заняться здешним обитателям особенно нечем, вот они и придумывают себе мистические или детективные игры. Все они – дети, а разве не был безумным заигравшимся ребенком тот, кто убил бледнолицего оперенной стрелой? Разве так выглядит серьезное убийство? А впрочем, не бывает несерьезных убийств (одернул я себя). Возможно, убийца вовсе не из мечтательных побуждений воспользовался индейским луком. Возможно, за всем этим скрывается какая-то сугубо взрослая игра, мне неизвестная. В любом случае, глупо ждать ночи. Письмо адресовано мне, и надо немедленно ознакомиться с его содержанием, чтобы затем принять решение о дальнейших необходимых действиях. Ситуация складывается, по сути, крайне странная и нешуточная. Спасибо тебе, Невидимый Ленин, что прояснил мои мысли.
Сообразив все это, я решительно поднялся с теплых каменных плит. И тут я совершил поступок, которого от себя не ожидал. Да и можно ли назвать это поступком? Всего лишь микродвижение, такое незаметное, случайное, нежданное. Я всего лишь на долю секунды слегка разжал пальцы, и тут же белый конверт с надписью «for Kay from York» выпорхнул из моей руки, и сразу гладкий и покатый ветер подхватил письмо – и уже через мгновение оно сделалось танцующим элементом ландшафта – белой одинокой снежинкой, исчезающей в перспективе скал, можжевеловых рощ, обрывов, бухт и отдаленных рассыпающихся вилл, чьи редкие башни по-флотски поднимали свои флаги над черной зеленью неблизких горных отрогов.
Кто знает, быть может, белоснежный конверт, подхваченный ветром, улетел в Нью-Йорк? Good Bye, mister York! Я не знаю, прилетит ли этот конверт (в конце своего путешествия уже не белоснежный, а растерзанный и грязный) на какую-нибудь авеню, где стоит ваш кирпичный дом, в котором скрывается ваша ничем не привлекательная квартирка, или же его растерзают на пути чайки. Но моя совесть отныне будет чиста!
В нерешительности я стоял еще некоторое время, а потом отправился на веранду своего отеля-корабля. Следовало подкрепиться.
Взойдя на веранду-палубу моего отеля (на веранду, которую я только что созерцал в миниатюрном размере, словно комнату в кукольном доме, взирая от подножия памятника Невидимому Ленину), я заказал овсянку с вареньем из инжира, яблочный сок и чай-отвар из местных трав. Воспользовавшись моментом, когда красивые загорелые руки Сайде раскладывали передо мной блестящие столовые приборы и оранжевые салфетки, я спросил ее с самым непринужденным и отдыхающим видом:
– Не кажется ли вам, дорогая Сайде, что американцы, при всей их душевной открытости, по сути чрезвычайно загадочные люди? Я вскрыл конверт от этого Йорка, а внутри вложен какой-то детский рисунок: грубо намалевано солнышко, чайки, кораблик, человечек и написано: «Счастливых каникул!» Что бы это значило, а? Я ведь не перемолвился с ним ни единым словом. С чего это он мне желает счастливых каникул? Ведь я не ребенок: при чем тут каникулы? И вообще, что это, собственно говоря, была за конференция? Чему она посвящалась?
– Не знаю даже, – беспечно откликнулась Сайде, – такая конференция уже третий год здесь происходит в это время. Приезжают делегаты из разных городов, приезжает этот Йорк из Америки. Ну, это что-то такое типа курсов, улучшающих способность людей к сотрудничеству, какое-то селф-позиционирование в рабочем коллективе, психоанализ партнеров по бизнесу или как-то так. Короче, люди отдыхают и общаются, учатся раскрывать душу друг другу. Ну, а может, американцы шпионов вербуют таким образом? Не знаю. А мистер Йорк очень приветливый человек, всегда вежливый такой, улыбается. Шпионы все приветливые. Ну а мне по барабану – шпион, не шпион, был бы человек хороший, правда ведь? А у Йорка, видно, доброе сердце – вот он и вам решил, уезжая, пожелать хороших каникул, хоть вы и не знакомы. Приезжие эти… – скучающим, почти разомлевшим и пляжным голосом добавила Сайде и вдруг кокетливо стрельнула в меня глазами. А затем, сделав нарочито загадочную гримаску, произнесла: – А рисунок с корабликом не выбрасывайте, мистер, вдруг он вам еще пригодится.
– Я уже выбросил.
– А выбросили, значит, туда ему и дорожка. Поплыл кораблик в мусорку на поиски мусорных сокровищ.
Сайде хохотнула и ушла, чтобы вскоре снова явиться с подносом, уставленным яствами.
Я молча сидел за столиком. За соседним столиком сидела одинокая старушка в легком белом костюмчике, украшенном брошью в виде паруса. Лицо старушки почти скрывалось в синеватой тени, отбрасываемой полями соломенной шляпы. Сдержанно блестели седые волосы, аккуратно уложенные в валики с помощью черных шпилек и заколок. Хотя я и не мог толком рассмотреть черты ее лица, но мне показалось, что она очень похожа на английскую королеву. Впрочем, слишком тяжелы стали мои веки после трапезы. Все звуки становились звуками моря…
Тихий прибой. Ласковый зной.
Тихий прибой. Ласковый зной…
На выступающем в море плоском камне сидела английская королева, опустив свои белоснежные, морщинистые ноги в море, несколько боязливо проверяя температуру воды. Британская королева в классическом костюме-тройке цвета испуганного фламинго вглядывалась в исчезающий горизонт, где развернулся бой между золотыми облаками, олицетворяющими силы добра, вечного счастья, вечного триумфа английской короны, и темными силами, скрывающимися за свинцовыми грозными тучами, несущими шторм, раздор и вселенский холод. Английская королева сосредоточенно, с ледяной сдержанностью в хрустальных глазах, наблюдала великое сражение. Британская стойкость излучалась ее лицом, говоря о неминуемой победе, поэтому Королева даже немного отвлеклась на свой неизвестно откуда явившийся вместо носа слоновий хобот.
Хобот живо поднимался и изгибался, когда Королева подносила ко рту маленькую изысканную чашечку чая с бергамотом и молоком. Появление хобота на собственном лице как будто не удивило британскую королеву. Я об этом с уверенностью заявляю, потому как этой прекрасной императрицей всея Великобритании, этой хрупкой старушкой с седыми буклями был я.
Я горделиво осознавал, что располагаю хоботом как древним атрибутом королевской власти, физическим воплощением рода, чье прошлое скрывается в блеске рубинов и сапфиров короны Англии.
Чего только не привидится во сне? Да, я пребывал в искреннем убеждении, что я – собранная британская старушка-королева, и я желал поспорить с каждым, кто мог в этом факте усомниться.
– Юная леди! Перед вами глава Британской Империи. Королева Елизавета с хоботом. Истинно говорю. Это я.
Юная леди, которая незаметно, словно кошка, ко мне подошла на мягких лапках, пока я дремал, слегка опешила. Все-таки не каждый день восторженные незнакомцы признаются вам, что они и есть английская королева. Легкая тень смятения исказила темные, отчетливые брови, и в темных карих глазах появилось вопросительное сомнение, но все это смятение чувств улетучилось за долю секунды.
Девушка, видимо, решила ответить мне в том же духе исступленного бреда, ошарашив меня песней главного в нашей стране воспевателя моря. Ее правильный, припухший ротик смешливо прозвенел:
Новая встреча – лучшее
Средство от одиночества
Но и о том, что было
Помни, не забывай
Мечта сбывается
И не сбывается
Любовь приходит к нам порой не та
Но все хорошее не забывается
Ведь все хорошее и есть МЕЧТА!
Эта чудесная песня, слова которой были мне хорошо знакомы, не поразила бы меня так сильно, если бы юная леди с черными жгучими волосами не закружилась в танце и не стала визжать и выкрикивать на всю веранду отеля последнее слово этой песенки: Мечта-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а.
Мне показалась странной такая раскованность совершенно незнакомой девы, которой я только что признался, что считаю себя (конечно, в глубине души) британской королевой. Поэтому я неистово пустился в пляс вместе с юной особой, распевая про мечту и втайне считая, что английская королева это бы одобрила.