Глава сорок девятаяПрощание с Брежневым
Новый, 1983 год мы (то есть папа, Милена и я) встречали на вилле бывшего министра Галушки. Этот человек, наделенный аппетитной фамилией, служил министром иностранных дел в правительстве Дубчека. То есть в правительстве Пражской весны, решившемся на смелый эксперимент – осуществление проекта «социализма с человеческим лицом». После того как танки государств Варшавского блока в 1968 году положили конец этому эксперименту, все правительство Дубчека было отправлено в отставку. Их исключили из компартии и полностью отстранили не только от власти, но и от какой-либо политической деятельности. Тем не менее поступили с ними по советским меркам достаточно мягко: не только не расстреляли и не посадили, но даже министерские виллы оставили. На том новогоднем празднике присутствовало несколько человек из того свергнутого правительства. Все это были пожилые люди, достаточно бодрые, остроумные и даже отчасти веселые. Хотя их тотально отстранили от дел, да и чехословацкие спецслужбы следили за ними неусыпно, но они, по-видимому, не особо впадали в депрессию на своих виллах. Во всяком случае, вида не показывали. По складу своего мышления они оставались политиками до мозга костей, пристально следили за всеми политическими событиями в мире и оживленно их обсуждали. На вилле экс-министра имелся личный кинозал. В качестве новогоднего десерта Галушка смонтировал и показал своим гостям документальный фильм о событиях уходящего 1982 года. Документальные съемки сопровождались закадровыми комментариями самого экс-министра, опытного дипломата и политического аналитика. Кстати, отлично смонтированный и весьма занимательный фильм – часа на полтора, не меньше. Помню, я с увлечением взирал на экран, сидя в глубоком кресле в этом темном приватном кинозале и потягивая новогоднее шампанское. Ни до, ни после этого я никогда не встречал новые года в столь политизированном контексте. Итак, что мы увидели тогда, на том экране? Какие события взволновали мир в 1982 году?
Главным событием того года, безусловно, стала смерть Брежнева. Я прекрасно помню тот ясный пражский день, 10 октября 1982 года, когда новость эта прозвучала. Меня сразу же отправили с архаическим жбаном в пивную к «Чешскому льву». И горьким чешским пивком помянули мы Леонида Ильича. Папа с Миленой обрадовались этому печальному известию: Брежнева они не любили, и смерть его пробуждала в них надежду (впрочем, достаточно зыбкую) на возможные политические перемены. А я? Я, конечно, радовался вместе с ними, я счастлив был видеть их ликующие лица, но в глубине души мне было грустно.
Я понимал, что заканчивается некая эпоха, – и я не ликовал по этому поводу. Я родился на втором году брежневского царствования и всю мою жизнь до описываемого момента жил при Брежневе. И, в общем-то, я втайне симпатизировал этому старцу. Даже, можно сказать, отчасти любил его. В этой тайной симпатии я вряд ли смог бы признаться тогда кому-либо из своих знакомых. В той среде, где я вырос, Брежнев был, мягко говоря, непопулярен. И все же, являясь главой пугающей советской системы, сам Брежнев не внушал страха. Над ним принято было смеяться. Где-то посередине своего правления он впал в отъехавшее, маразматическое состояние, и это сделало его героем бесчисленных анекдотов. Я до сих пор обожаю и часто рассказываю или цитирую анекдоты из этого великолепного маразматического брежневского цикла – с течением времени, утратив актуальное политическое звучание, эти анекдоты превратились в подобия дзенских коанов.
Никому не приходило в голову, что состояние, в котором пребывал Брежнев в последнее десятилетие своей жизни, заслуживает скорее сострадания, чем насмешки. В моих тогдашних глазах это особое состояние сознания сообщало ему не только комизм, но и величие.
Трансформация произошла с ним в 1972 году. Мне тогда было шесть лет, поэтому в мое сознание Брежнев вошел уже «воспарившим», полубожественно отстраненным. Впрочем, иногда сквозь черно-белый телевизионный экран можно было наблюдать, как фрагментами, осколками просвечивает и посверкивает сквозь него прежний Брежнев – жизнерадостный гурман, любвеобильный любимец женщин, чернобровый обаян.
Не так давно, а именно летом 2019 года, я словно бы познакомился с Брежневым заново. Тем летом, живя в подмосковном поселке Николина Гора, я часто зависал у своего друга Вовы Липницкого на даче, которую построил его дедушка Суходрев. И там, на этой прекрасной и волшебной даче, я вдруг встретился с иным Брежневым – таким, каким был он до своего преображения в 1972 году. Произошла эта встреча благодаря самодельным фотографическим альбомам Суходрева.
Суходрев был значительной фигурой. Главный переводчик сначала Хрущева, потом Брежнева, затем Горбачева. В течение многих лет своей сверхответственной деятельности он изготовлял невероятные альбомы, вклеивая туда фотодокументацию всех важнейших правительственных переговоров и мероприятий, в которых он принимал участие в качестве переводчика. При этом он выбирал фотографии неформальные, живые – те, которые, как правило, не попадали в газеты и в официальные фотоотчеты. Фотографии в альбомах Суходрева сопровождаются короткими его собственными комментариями. Таких альбомов он сделал штук тридцать. В том числе имеется целая полка альбомов, посвященных Брежневу: Леонид Ильич с Киссинджером на охоте, тусовки в Белом доме, в Индии, Египте, Китае, на Кубе… На этих великолепных фотографиях Брежнев меня просто очаровал. Миф о советской скованности развеялся в пыль: Брежнев танцует, Брежнев целуется взасос со всеми подряд, Брежнев хохочет, лукавит, иронизирует, флиртует. Образ витальный, дико обаятельный, игривый. В общем, роскошный.
Думаю, брежневский период, необдуманно названный «застоем», был достаточно ценным во многих отношениях. И вот этот период закончился. И я сидел в темном кинозале на вилле бывшего министра и смотрел хронику того года, который стал последним для Брежнева и его эпохи. Вокруг меня сидели люди, у которых не было причин испытывать к Брежневу теплые чувства, хотя многие из них знали его лично. Во всяком случае, хозяин виллы Галушка, будучи министром иностранных дел Чехословакии, конечно, не раз встречался с Брежневым. Мы смотрели кадры погребального церемониала на Красной площади – мир цепенеющий, уходящий не без величия. Но потом замелькали другие кадры: война на Фолклендских островах, война в Афганистане, резня в Бейруте, старое голливудское лицо Рональда Рейгана. Менахем Бегин в образе скромного советского инженера в крупных очках. Военное положение в Никарагуа. Френсис Пим сменяет лорда Каррингтона на посту министра иностранных дел Великобритании. Казнь убийц Анвара Садата в Каире. Беспорядки в Гданьске. Затопление аргентинского крейсера «Генерал Бельграно». Папа Римский служит мессу вместе с английскими и аргентинскими епископами. Ирано-иракская война.
Люди, как у них заведено, убивают, калечат и терзают друг друга. Одновременно поют песни, строят дома, совершают научные открытия, пишут музыку, романы и картины, устанавливают спортивные рекорды. Что ты будешь с ними делать? Хочется по-старушечьи подпереть подбородок кулачком и глядеть на них, сокрушенно покачивая головой. Ох, шебутные… Все куролесят, и нет на них никакого угомону.
Глава пятидесятаяСватовство майора
Вспомним об иконописном отроке по имени Алешенька Литовцев. Выше мне случилось упомянуть, что этот юноша несколько раз сыграл значительную роль в моей судьбе. В предшествующих главах романа я уже предоставил любезному читателю два примера такого судьбоносного участия. Шаловливо-хулиганский срыв спиритического сеанса в подвале дома творчества «Малеевка», инициированный Алешенькой, стал предвестием моего глубокого погружения в стихию спиритизма. Затем благодаря алешенькиной мамаше я поступил учиться в легендарную школу № 127 в Дегтярном переулке. Этими двумя важными моментами литовцевское влияние на биографический узор моего существования не ограничилось. Так вышло, что я чуть было не женился по его милости. Впрочем, все же не женился, но сделал одной девушке предложение руки и сердца. Причем находился я в тот момент в таком особенном состоянии, что немедленно забыл о своем предложении.
Случилось это в мае 1989 года, незадолго до того, как стукнуло мне двадцать три. Как-то раз я сидел у себя дома на Речном вокзале, и тут ко мне зашел в гости Литовцев. С восторгом он стал рассказывать мне об одном химическом препарате, превознося его на все лады. Он пылко утверждал, что я просто обязан отведать этот эликсир. Сразу скажу, что речь зашла о препарате, настолько опасном для человеческого здоровья, что даже не хочу называть его по имени. Но я был той весной оголтелым экспериментатором, поэтому сразу согласился испробовать зелье, вызвавшее восторг в сердце Алешеньки. Мы договорились, что на следующий день, часа в два дневного времени, он зайдет ко мне с препаратом и я испробую хваленое вещество.
На следующее утро я уже ничего не помнил о нашей договоренности. Поэтому слегка вздрогнул, когда ровно в 14:00 раздался дверной звонок. Обычно я принимал гостей в более поздние часы. В этот же ранний (по моим тогдашним представлениям) час мне вовсе не хотелось ни видеть Литовцева, ни дегустировать неведомый препарат. Ругая себя за то, что договорился с ним, я нехотя поплелся открывать дверь, за которой ожидал увидеть знакомый мне иконописный лик. Каково же было мое изумление (быстро переходящее в ужас), когда в мою квартиру влилась целая вереница персонажей, причем один другого чудовищнее. Первым вдвинулся в тесную прихожую шкафообразный парень (вскоре выяснилось, что зовут его Саша), чей гипермассивный торс обтягивала тельняшка, излучающая едкий смрад такой мощи, что я чуть не пошатнулся. Он улыбался во весь рот, выказывая единственный зуб, чьим наличием, по-видимому, гордился. Толстые руки его покрывали татуировки. За Сашей шагал высоченный и как бы высушенный пацан, чья маленькая головка почти достигала до потолка. Лет не более девятнадцати, но личико истерзано жизнью настолько, что не удавалось рассмотреть его черты. Это был Митя. За Митей показался Артурчик – расхлябанный, непостижимо надменный. Когда он изящным жестом отбрасывал с лица длинные немытые потоки своих черных волос, обнажалась мордочка высокомерного мертвеца, снисходительно взирающего на мир из невидимой могилы.