Кай даже не шевелится – просто смотрит, пока я пытаюсь осознать, что гоню прочь то, без чего смогу существовать, но не смогу жить.
— Ты дура, - спокойно говорит он. Тыльной стороной ладони вытирает губы, зло усмехается. – Вперед, вали к своему папику и к его сраной упакованной жизни, Принцесса. Хватит с меня ебанутых на всю голову телок.
Он просто проходит мимо, задевая меня лишь своим дымным запахом.
Я кладу себя ему под ноги, выстилаю рваную душу под каждый тяжелый шаг, но он никогда этого не узнает.
Так правильно, так должно быть. Я как-то научусь с этим жить, вот только придется заново учиться дышать.
Когда приезжает Олег, я все еще стою под дождем, только мне уже не холодно. И не больно. Мне пусто и немного тихо. Как будто вся моя жизнь до этого момента была громкой дискотекой, а Кай вытолкал меня за дверь. Я словно глухая и слепая, но оно и к лучшему: сейчас это именно то, что нужно. Никаких взрывных страстей, в которых мне просто не выжить. По крайней мере в этом полном штиле у меня есть маяк: собственная жизнь и семья.
Олег бежит ко мне под дождем, на ходу снимает пиджак и кутает меня в него. Теплая ткань царапает кожу, но я прижимаюсь к мужу и позволяю усадить себя в машину.
— Родная, что случилось? – слышу его встревоженный голос.
— Мне стало душно, вышла, а там гроза. – Ложь царапает горло и кажется такой очевидной, что я морально готовлюсь услышать жесткий укор. Но муж лишь сильнее прижимает меня к себе, и я фокусирую взгляд на растекающихся по его рубашке мокрых пятнах. – Отвези меня домой.
— Конечно, родная.
Муж целует меня в висок, и эта капля тепла пусть немного, но согревает.
Я с трудом помню, как мы приезжаем домой. Наверное, задремала в машине, вымотанная напряжением последних дней. Олег на руках относит меня в спальню, раздевает и словно неразумного ребенка кутает в одеяло. Оставляет ненадолго, но только чтобы принести горячий чай с лимоном и бергамотом – как я люблю.
В этой тишине между нами я чувствую себя корабликом из спичечного коробка, который непостижимым для себя образом пережил поток бурной весенней оттепели. И сейчас мне нужно просто прибиться к знакомому берегу, вспомнить о том, что семья – это уютная гавань, где я всегда могу переждать шторма и бури.
— Дани, может, сейчас не время, - начинает Олег и я невольно машу головой, предостерегая его от этих слов. Он еще ничего не сказал, но я чувствую: чтобы не сказал муж – это станет моим новым испытанием. – Родная, пожалуйста. Оля нашлась.
Я закрываю глаза, лихорадочно возвожу вокруг себя неприступные стены безразличия, но все равно не успеваю.
— У нее очень тяжелый период в жизни. Она поживет у нас, ты же не против?
— Я против, - говорю не задумываясь.
Муж вздыхает, поднимается и немного нервно расстегивает рубашку, стоя спиной ко мне. Я знаю, что дочь для него – все, и что после развода Оля поддержала его, а не мать, и, кажется, за одно это Олег заранее готов простить ей все фокусы. Но я не хочу ее видеть, потому что она будет ходячим напоминанием о том, с кем я попрощалась навсегда.
— Она очень изменилась, Даниэла. – Олег вздыхает и присаживается передо мной на корточки, поглаживает по спрятанным за толстым покрывалом коленями.
«Если бы Кай сидел так, он бы смотрел мне в глаза», - думаю я, почему-то чувствуя себя странно, даже не узнав, какого же он роста. Сто девяносто сантиметров? Нет, точно выше.
— Ты не представляешь, насколько. Работает, сдает хвосты в институте, ходит к психологу. Даже курить бросила.
Мне плевать, кем или чем стала Оля. Настолько сильно плевать, что как последней суке хочется рассмеяться прямо в лицо отцовской гордости Олега. Все, что меня интересует: до сих пор ли она – жена Кая? Но я спрашиваю совсем о другом.
— Почему она не может жить у себя?
— Потому что я нашел ее мозгоправа и поговорил с ним. Ей нужна поддержка семьи, а Нина свалила с новым хахалем на курорт и чихать она хотела на дочь, - злиться Олег.
Я не могу осуждать его жену. Может быть тот, новый и другой, ее таблетка от боли.
— Дани, родная, - Олег забирает чашку из моих рук, сжимает ладони в своих ладонях и целует костяшки. – Она не доставит хлопот. Это на время, пока Оля не встанет на ноги.
Кто я такая, чтобы становиться между отцом и его вставшей на путь исправления дочерью?
Глава девятнадцатая: Кай
— Да пошла ты! – ору я в черноту лежащего внизу города. – Трахайся с кем хочешь, срать я хотел на тебя и твои фокусы! Дура!
Я не вернулся на выставку. Позвонил Бессонову и сказал, что вышел покурить и какой-то урод на крутой тачке окатил меня из лужи. Не возвращаться же в зал на хрен мокрым. Да и не смог бы я там. Рванул бы, потому что разговор с Даниэлой превратил меня в килограмм отсыревшего динамита. Я бы сам себя не рискнул трогать, не то, что соваться в битком набитый зал. Зал, в котором среди сотни других запахов мой нос избирательно слышит только ее аромат. И он пробирает до печенок.
Хорошо, что я все-таки приехал на байке, хоть в костюме это было до чертиков неудобно. И хорошо, что никуда не вмазался, пока ехал сюда. А может, и не очень хорошо. Мысли о ней грызут мозг до такой степени, что я чувствую себя жертвой стоматологической ошибки: мне словно одним махом вырвали все зубы, а на оголенные нервы насыпали соли и крысиного яда. И эта гремучая смесь превращает меня в маньяка, которому хочется просто так, чтобы спустить пар, ввязаться в драку.
Поэтому и сбегаю от цивилизации, сюда, к черту на рога, на развалины какого-то незаконченного строительства, откуда открывается охуенный вид на ночную столицу. Курю. Много и быстро, пока в голове не начинает шуметь, и ноги не становятся ватными. К херам собачим рубашку – срываю ее и швыряю куда-то вниз. Жаль, что точно так же нельзя вырвать мысли о Даниэле и бросить их под наводненную машинами дорогу. Я доведен до той точки кипения, когда охотно бы согласился и на выборочную лоботомию, лишь бы стереть эту женщину из своей памяти.
Наверное, именно поэтому смотрю на тлеющий кончик сигареты и вижу в нем спасение. Я даже не чувствую боли, когда прикладываю его к тому месте на коже, где остался жадный след ее зубов. Разве что немного щиплет. И «отпускает».
Домой, где до сих пор живет ее призрак, я тоже не хочу. Поэтому заваливаюсь к Малине, как есть: полуголый, мокрый, весь в сигаретном дыму и со свежим ожогом на татуировке. Именно это Даниэла со мной и сделала: прострелила чертово крыло, когда я был почти готов взлететь.
— Ты мокрый совсем, - хлопочет славная зататуированная девочка и усаживает меня на стул в своей крохотной кухне. Прибегает с ворохом полотенец и начинает промокать мне волосы. – И холодный. Совсем дурак, в такую погоду без рубашки?
— Башка раскалывается, - говорю невпопад.
Она бросает в стакан пару больших таблеток и какое-то время звук их шипения в воде – единственный, который достигает моего сознания. Малина что-то говорит и говорит, наверное, продолжает меня отчитывать, но как только пытается сесть сверху, я сбрасываю ее руки, поднимаюсь и залпом выпиваю кислое лекарство, от которого тянет блевать.
— Оставайся, - предлагает она и без ложного кокетства стягивает с плеч майку, под которой только ее симпатичные сиськи с пробитыми сосками и набитая между ними ветка цветущей яблони.
И что у нас будет? Еще один обычный дружеский секс? Бля, я даже не помню, какими были предыдущие разы, потому что все они были пустыми фрикциями. С таким же удовольствием я могу кончить в собственный кулак.
Видимо, сегодня как раз тот день, когда ей трах нужен больше, чем мне, потому что, когда я подхожу и не слишком аккуратно натягиваю на Малину майку, она отбивается от моих рук, раздраженная.
— Найди себя парня, - говорю я, почему-то чувствуя себя пиздец, каким старым.
И сваливаю под аккомпанемент разбившегося о дверь пустого стакана.
Моя жизнь превращается в череду оторванных листьев календаря. Сменяются даты, дождливые среды перетекают в ветреные четверги и пропахшие туманом пятницы. Я работаю, берусь за все, что предлагают, и весь наш офис знает, что я официально провожу на работе двадцать пять часов в сутки. Через неделю лечу на выставку в Вену, в конце октября – в Париже, откуда привожу кучу фоток и кольцо из салона «Картье» с не очень большим, но настоящим бриллиантом. Чувствую себя идиотом, потому что для той, на чей палец хочу его надеть, я был всего лишь эпизодом в жизни. И не самым приятным, видимо.
А в первых числах ноября Ляля снова появляется в моей жизни. Возвращаюсь с работы в первом часу ночи и застаю ее, сидящую на ступенях возле моей квартиры. Она спит, уложив голову на перила, но почти сразу просыпается, когда я прохожу мимо и неосторожно бряцаю ключами. Вскакивает, растирает веки, смотрит с глупой улыбкой.
Надо же, трезвая. И одета не так, что тоска для воображения. И почти без косметики.
— Привет, - говорит вкрадчиво, пытаясь привести в порядок примятую прическу.
— Завтра, - бросаю я, переступая порог квартиры.
— Кай, погоди!
— Завтра у меня есть два часа после обеда, пойдем писать заявление на развод.
Мне правда давно и глубоко плевать на все, что она скажет. И в нашем прошлом было достаточно примеров того, во что обычно перерастали наши вот так ни о чем начавшиеся разговоры: сначала секс, потом – ругань. Я сыт этим по горло. У меня теперь пожизненная прививка от мажорок.
— Кай, пожалуйста! – Ляля почти молит.
И я останавливаюсь, удивленный новыми интонациями в ее голосе. Чтобы Ляля – и вдруг молила? И еще в придачу этот щенячий взгляд?
— Нам нужно поговорить, - голосом отличницы у доски говорит она. – Разреши войти.
Я пожимаю плечами и захожу в прихожую. Ляля просачивается следом и с тихим щелчком прикрывает дверь.
Она все равно ведет себя, как хозяйка жизни, хоть в этот раз, возможно, совершенно ненарочное. Снимает обувь и, ощупывая взгляд каждый угол, идет в гостиную, хоть я ее туда не приглашаю. Вообще думал, что мы обсудим все прямо тут и дальше прихожей Ляля не пой