Но кое-что все-таки меняется, а именно – взгляд Олега, после того, как я говорю о реанимации. Он успешный бизнесмен и умеет владеть эмоциями лучше, чем профессиональный игрок в покер, но даже у него бывают осечки, и одна из них молнией расчерчивает его безучастность. Он хмурится, поджимает губы в тонкую линию и смотрит на меня так, будто это я виновата, что неизвестная Катя угодила в больницу. Это длится всего мгновение, но очевидно настолько, что муж даже не пытается отрицать. Он знает, что выдал себя, и знает, что я это увидела, поэтому дальнейший обман бесполезен. Но я все еще надеюсь, что он хотя бы попробует что-то объяснить.
— Мне пора, - говори он, немного нервно сгребая с тумбочки запонки, а я почему-то думаю, что одному их точно не надеть.
Я еще какое-то время лежу в кровати: просто смотрю в потолок и думаю о том, что мне не больно, скорее – просто обидно. Каков шанс, что Эльвира – его любовница? Голос хоть и был истерическим, звучал достаточно молодо. Или это кто-то из его прошлого, о котором Олег не хочет говорит, чтобы меня не тревожить?
Звонок собственного телефона вырывает меня из размышлений. Это Оля и она тоже плачет, и буквально требует, чтобы я с ней встретилась во второй половине дня. Даже слова не дает сказать, просто тарахтит, будто автомат, что у нее с Каем все хуже некуда и она приедет в студию, чтобы поговорить. Даже не берусь считать, сколько раз она сказала «мне нужен твой совет» и «только ты сможешь мне помочь».
— Я буду занята весь день, - обманываю я, но на этот раз без намека на угрызения совести.
Это слишком: искренне жалеть ее и казнить себя за то, что пускаю слюни на ее мужа. Нужно выбрать что-то одно и быть честной хотя бы в том, что я выбрала не Олю и мне не стыдно из-за этого.
Она бросает трубку, напоследок прокричав, что и я тоже ее бросила.
Я приезжаю в студию в полдень и мне совершенно ничего не хочется делать. Голова занята мыслями о предстоящей встрече с Каем. Тянет, как девчонку, крутиться перед зеркалом, проверить макияж и традиционно за полчаса до выхода кажется, что я выгляжу просто ужасно скучно и нужно бы собрать волосы повыше, потому что просто распущенные они мне совершенно не идут. Я буквально тону в этих мыслях, и все Эльвиры с их утренними истериками просто отступают на задний план. Мое запретное счастье полностью эгоистично, но я давно не чувствовала себя такой приятно взволнованной. Хотя нет, не давно – никогда.
На улице, возле машины, меня поджидает Оля. Первая мысль, которая проскальзывает в моей голове – я от нее устала. Меня утомили ее жалобы и нытье, ее постоянное постное лицо, попытки переложить ответственность за свои проблемы на чужую голову. И эта вездесущая уверенность, что мое «нет» - ничто в сравнении с ее «хочу».
— У Кая есть женщина! – даже не дожидаясь, когда я подойду, выкрикивает Оля. Она взвинчена, грызет ногти и курит. Судя по окуркам вокруг моей машины – это не первая сигарета.
— Оля, ты обещала, что завязываешь с сигаретами. Что дальше? Снова напьешься? Уйдешь в загул?
— Всего несколько штук. Ты вообще слышала, что я сказала?! – Она бросает только что прикуренную сигарету себе под ноги, жестко размазывает по асфальту. – У него это серьезно, я чувствую. Он очень изменился.
Я пытаюсь пройти к машине, чувствуя себя почти как нападающий в американском футболе, которому нужно сделать решающий тачдаун[1] до того, как прозвучит сигнал об окончании игры. Почему не вышла раньше? Почему поставила машину здесь, а не за зданием? Что если Кай в самом деле приедет всего на пару минут, а я буду торчать здесь, выслушивая, как его жена рассказывает мне о его возможной любовнице – обо мне!
Злой смех прорывается вопреки моим попыткам сдержаться.
Оля замахивается – и сильно, до звона в ушах, бьет меня по лицу.
— Ты просто сука! – орет она, но я понимаю ее слова лишь по движению губ. – Корыстная сука!
Меня шатает, ведет куда-то в сторону - и только в последней момент успеваю опереться руками на капот. Перед глазами серо-зеленая болтанка, и чем больше я пытаюсь ее сморгнуть, тем гуще она становится. Уже почти ничего не вижу - и только рваное, глухое и злое Олино сквозь шум в голове:
— Только притворяешься хорошенькой, чтобы покрасоваться перед отцом! «Смотри, какая я несчастная овечка, понимающая и хорошая»! – Она нарочно кривляется и кружит рядом, словно коршун над добычей. Пытаюсь ее оттолкнуть, но ничего не получается: бесполезно колочу рукой по воздуху, потому что Оля уже с другой стороны. – Конечно, когда отца нет рядом незачем прикидываться хорошей. Думаешь, я ничего не понимаю? Не вижу? Вообще слепая?
Зрение медленно, но возвращается, а вместе с ним в моей реальности снова появляется Оля с ее красным от злости лицом и сумасшедшими глазами, где по всей радужке растекись огромные кляксы зрачков. На мгновение мне кажется, что она знает обо мне и Кае, но я гоню прочь эту губительную мысль. Она не может знать, мы были осторожными, а Кай не из тех, кто добровольно распускает язык.
— Думаешь, раз теперь у вас с папочкой будет счастливая полноценная семейка, то можно так просто от меня избавиться? Выбросить лишнего ребенка, чтобы все досталось твоему? Так вот: ни хрена ты не знаешь!
— Убирайся, или я вызову полицию, - окончательно взяв себя в руки, предупреждаю я.
— Не забудь пожаловаться папочке, сука! – выкрикивает Оля и просто исчезает, как мой персональный пятиминутный кошмар.
[1] Touchdown (приземление) — один из способов набора очков в американском и канадском футболе
Глава двадцать восьмая: Кай
Я нарочно приезжаю в офис за час до начала рабочего дня и сразу с головой ухожу в работу, потому что этот час с Даниэлой нужен мне, как воздух. И я из шкуры вылезу, чтобы улизнуть к ней, но для этого хорошо бы сделать все задания, которые на меня расписаны.
С периодичностью в полчаса звонит Ляля. Постоянно. Ей плевать, что я не беру трубку, не отвечаю на сообщения – я вообще удаляю их, не читая. Она просто окончательно съехала с катушек, и каждый день с ней для меня просто как личная изощренная пытка. Я не боюсь физической боли, но моральная давка просто сводит с ума.
Она лезет ко мне в постели, пытается корчить то проститутку, то пай-девочку, почему-то думая, что если я не хочу ее трахать, то все дело в «пресыщении», и идиотская ролевая игра в «ученицу и строго учителя» сразу же спасет наш брак. И даже когда я говорю, что мне все осточертело и нам нужно разводиться, она просто меня не слышит: истерит, лезет с кулаками, пытается забраться в телефон и выяснить, с кем я провожу время.
И все потому, что в ту ночь, после прогулки с Принцессой, на мне осталось до хуя свидетельств ее поцелуев: засосов и уксусов, которые я дал бы с себя вывести разве что серной кислотой. И Ляля их, конечно же, видела. Сложила мой «нестояк на нее» и эти следы страсти, дополнила своими больными фантазиями – и утром устроила скандал. А я просто взял и свалил, хоть она орала на всю площадку, что выбросится в окно. И мне хватает смелости признать, если бы она исчезла из моей жизни – не важно, как – я вздохнул бы с облегчением, потому что совершенно точно она никогда не даст развод добровольно.
Но есть в сегодняшнем дне и что-то хорошее – я все-таки запросто ускользаю с работы. Моя часть заданий сделана хорошо, пару ошибок в коде я поправил по горячим следам, и когда говорю Бессонову, что нужно отлучиться, тот даже не спрашивает куда и на сколько. Кажется, своими ночными потрахушками с работой я заслужил себе пожизненное разрешение валить на все четыре стороны, если нет аврала.
На улице второй день снег с дождем, так что байк на приколе в гараже у дяди. А я на общественном транспорте, с полной охапкой мыслей, что пора покупать машину, потому что, когда у Даниэлы срок будет побольше, ей придется поберечься, так что прогулки на мотоцикле точно отпадают.
Я не хочу этого ребенка по множеству причин, но, кажется, могу постепенно смириться с мыслью, что он нужен ей, и принять такую реальность. Кажется, у меня одна из стадий приговоренного к смерти: после гнева наступил период торгов.
Чертов цветочный магазин закрыт, так что бегу к ней как есть, с пустыми руками. В следующий раз забросаю цветами с ног до головы, вот только вряд ли ее этим удивишь.
Она открывает сразу после звонка, как будто караулила за дверью. Я переступаю порог и сразу понимаю, что что-то не так. Она пытается отвернуться, неловко прикрывается волосами, так что буквально прижимаю ее к спине, удерживая голову за подбородок.
— Что это за хуйня? – едва ли узнаю собственный голос. Самого пробирает до потрохов.
У моей Принцессы опухла щека, и это просто пиздец, как заметно на фоне второй – бледной и запавшей от ее болезненной худобы.
— Даниэла... – зверею я. – Это он сделал?
Она отчаянно мотает головой, пытается сказать, что все ерунда и даже пробует меня поцеловать, но я перемещаю руки ей на плечи и крепко удерживаю на месте.
— Это он? – повторяю снова, очень надеясь, что на этот раз она перестанет валять дурака и ответит.
— Нет, Олег никогда бы… Нет. Это Оля.
— Она о нас узнала?
— Нет, просто закатила истерику. Была очень на взводе, кажется, переживает из-за того, что мой ребенок займет ее место в любимчиках отца.
Я втягиваю воздух сквозь зубы и крепко прижимаю Принцессу к себе. Желчь пожирает меня кусок за куском, даже не гложет костей, глотает, как есть. Потому что так уж выходит, что злость, которую Ляля не выплеснула на меня, она выплеснула на Даниэлу. И дальше будет только хуже.
— Поехали со мной? – говорю полный бред. – Мы с ребятами из офиса едем в Лос-Анджелес, на конференцию. Я не оставлю тебя здесь одну.
«Только если найду способ вырезать сердце из груди».
Губы Принцессы пахнут солью, когда я она тянется ко мне, чтобы поцеловать. И сама расстегивает пуговицы на блузке, пока я сбрасываю куртку и к чертям рву спортивную рубашку вместе с пуговицами.