— Это может получиться, — проговорила она.
Я топнула ногой.
— Да вы оба просто с ума спятили! Подумайте, что вы городите. Вы оба родились в актерских семьях. Всю жизнь прожили в доме, где даже собачонка умеет танцевать. А я — четыре месяца назад я была устричной торговкой в Уитстейбле!
— Бесси Беллвуд за четыре месяца до своего дебюта свежевала кроликов на улице Нью-Кат! — Уолтер взял меня за рукав. — Нэн, — начал он ласково, — я на тебя не давлю, но давай, по крайней мере, посмотрим, что из этого получится. Пойди-ка возьми один из костюмов Китти и попробуй надеть его как полагается, ладно? И ты, Китти, тоже оденься. А потом посмотрим, как вы будете выглядеть рядом.
Я обернулась к Китти. Она пожала плечами.
— Почему бы и нет? — сказала она.
Странно, однако за все время, пока через мои руки проходило множество красивых костюмов, у меня даже в мыслях не было примерить их на себя. Дурачество с пиджаком и канотье было затеей совершенно новой, родившейся на свет в то чудесное, веселое утро, до тех пор костюмы Китти представлялись мне слишком красивыми и необыкновенными — и к тому же слишком связанными с личностью хозяйки, ее особым волшебством и шиком, — чтобы мне с ними забавляться. Я заботилась о них и содержала их в порядке, но ни разу мне не пришло в голову хотя бы приложить их к себе перед зеркалом. А теперь наши роли поменялись: я стояла полуобнаженная в стылой спальне, а Китти держала наготове костюм. Сняв платье и нижние юбки, я надела прямо на корсет мужскую рубашку. Китти приискала для меня утренний черно-серый комплект и другой, похожий, для себя. Она меня оглядела.
— Тебе нужно снять панталоны, — сказала она тихо (дверь была закрыта, но из соседней гостиной доносились шаги Уолтера), — а то они будут топорщиться под брюками.
Я покраснела, но спустила панталоны и ногой отшвырнула их в сторону; на мне остались только рубашка и пара чулок с подвязками под коленом. Однажды, еще девчонкой, я надела на вечеринку с маскарадом костюм брата. Но с тех пор прошло уже много лет, и совсем иначе было теперь натягивать на свои голые бедра красивые брюки Китти и застегивать пуговицы над тем чувствительным местечком, где еще недавно по вине самой Китти пробегала сладкая боль. Сделав шаг, я покраснела еще больше. Ощущение было такое, словно у меня прежде не было ног, а вернее, будто я не чувствовала по-настоящему, что такое иметь две ноги, сходящиеся наверху. Я притянула к себе Китти.
— Жаль, что нас дожидается Уолтер, — шепнула я ей, хотя, по правде, было что-то особо захватывающее в том, что я в этом костюме обнимаю Китти, а в двух шагах, за дверью, ждет ничего не подозревающий Уолтер.
От этой мысли, а также от последующего беззвучного поцелуя я почувствовала себя в брюках еще более странно. Когда Китти отошла в сторону, чтобы осмотреть свой собственный наряд, я сопроводила ее чуть удивленным взглядом.
— Как тебе удается, — спросила я, — каждый вечер являться в этой одежде перед толпой чужих людей и не чувствовать неловкости?
Пристегнув подтяжки, она пожала плечами.
— Мне приходилось носить еще более дурацкие костюмы.
— Я не хотела сказать, что он дурацкий. Я имела в виду… если бы я вот в этом оказалась рядом с тобой, — я сделала еще два шага, — я бы не утерпела и поцеловала тебя!
Китти приложила палец к губам, потом пригладила себе челку.
— Тебе придется привыкнуть, чтобы не провалить план Уолтера. А если не удержишься — представляю, что это будет за зрелище!
Я рассмеялась, но при словах «план Уолтера» у меня перехватило дыхание от страха, и смех получился довольно сдавленный. Я опустила взгляд на свои ноги. Брюки, между прочим, были мне очень коротки, и из-под них торчали лодыжки в чулках.
— Но ведь из его плана и так ничего не получится, а, Китти? Не всерьез же он это задумал?
Но Уолтер был настроен серьезно.
— Ага! — воскликнул он, когда мы наконец вышли вместе в сценических костюмах. — Ага, пара что надо!
Таким взволнованным я его никогда не видела. Он велел нам встать рядом, взявшись под ручку, потом повернуться, повторить танец на негнущихся ногах, за которым он нас застиг. И все время ходил кругами, щурясь, поглаживая подбородок и кивая.
— Нам, конечно, понадобится для тебя костюм, — сказал он мне. — Парный к Китти, и не один. Но это мы легко организуем. — Уолтер сдернул с моей головы шляпу, и волосы рассыпались у меня по плечам. — С волосами придется что-то делать, но цвет, во всяком случае, превосходный — чудесный контраст к волосам Китти, так что публика на галерке не будет вас путать.
Он подмигнул и, заложив руки за голову, продолжил меня изучать. Пиджак Уолтер успел снять. На нем была зеленая рубашка с ярко-белым воротничком (он всегда был неравнодушен к модным нарядам), под мышками темнели пятна пота.
— Ты что, всерьез это говоришь? — спросила я, и Уолтер кивнул:
— Да, Нэнси, а как же.
Уолтер продержал нас за работой весь день. Задуманная воскресная вылазка с прогулкой была забыта, кучер, который нас ждал, получил плату и был отослан. Поскольку в доме никого не было, мы репетировали у пианино миссис Денди так же усердно, как по утрам в будние дни, но теперь я пела тоже — не подменяла Китти, чтобы поберечь ее голос, как делала иногда, а пыталась ей подпевать. Мы повторяли песню, за которой нас застиг Уолтер — «Если я когда-нибудь разлюблю», — но на этот раз, конечно, не так непринужденно, и выходило у нас очень плохо. Потом мы попробовали некоторые из песен Китти, заученные мною наизусть еще в Кентербери; они пошли чуть приличней. И под конец мы взялись за новую песню, уэстэндскую, какие тогда были в моде: прогуливаюсь, мол, по Пикадилли, карман так соверенами набит, что женщины вокруг мне подмигнуть спешат, со всех сторон я вижу взгляды и улыбки. Эта песня исполняется еще и сейчас, но впервые она досталась нам с Китти, и мы в тот день пробовали петь ее вместе: авторские «я» меняли на «мы», прогуливались, держась под ручку, по ковру в гостиной, сплетали в гармонии голоса — и получалось красивей и комичней, чем я ожидала. Мы спели ее раз, второй, третий и четвертый — и я почувствовала себя не так скованно, развеселилась и перестала считать затею Уолтера такой уж глупостью…
По конец, когда мы охрипли, а в мыслях крутились одни только соверены и улыбки дам, Уолтер захлопнул крышку пианино и предложил отдохнуть. Мы приготовили чай и завели разговор на другие темы. Глядя на Китти, я вспомнила, что у меня имеются иные, более веские причины для веселого, мечтательного настроения, и мне захотелось, чтобы Уолтер поскорее ушел. От этого, а также от усталости я сделалась неразговорчивой, и он, наверное, подумал, что переутомил меня. Вскоре он распрощался, и, когда за ним закрылась дверь, я подошла к Китти и обняла ее. Она не захотела целоваться в общей гостиной, но в сгущавшихся сумерках повела меня обратно в нашу спальню. Тут я вновь ощутила неловкость из-за костюма, к которому вроде бы привыкла, пока дефилировала в нем перед Уолтером. Когда Китти разделась, я привлекла ее к себе; чудился особый соблазн в том, чтобы сжимать своими облаченными в брюки ногами ее голое бедро. Она легко пробежалась рукой по моим пуговицам, и меня затрясло от желания. Потом она стянула с меня костюм, и мы, нагие, как тени, скользнули под покрывало; и тут она вновь меня коснулась.
Мы лежали, пока не хлопнула входная дверь и снизу не послышался кашель миссис Денди и смех Тутси на лестнице. Китти сказала, что нужно встать и одеться, а то как бы другие не удивились; и во второй раз за этот день я, лежа в кровати, лениво наблюдала, как она умывалась и натягивала на себя чулки и юбку.
Я поднесла руку к груди. Там ощущалось медленное движение, словно бы стекание, таяние — как если бы моя грудь была раскаленным, оплывающим воском, в середине которого горел фитиль. Я вздохнула. Китти уловила этот вздох, заметила, как исказились мои черты, и подошла. Отведя мою руку, она очень нежно прижалась губами к тому месту, под которым билось сердце.
Мне было восемнадцать, и я ничего не понимала. Я думала в тот миг, что умру от любви к ней.
Два дня мы не видели Уолтера и не разговаривали о его плане вывести меня на сцену вместе с Китти, но вот вечером он явился к миссис Денди с пакетом, помеченным надписью «Нэн Астли». Это был последний вечер года; Уолтер пришел к ужину и остался с нами послушать вместе полуночный звон колоколов. Когда колокола брикстонской церкви пробили двенадцать раз, Уолтер поднял стакан.
— За Китти и Нэн! — громко возгласил он. Скользнув глазами по мне, он задержал их на Китти. — За их новое партнерство, которое принесет всем нам славу и деньги — в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году и дальше!
Сидя за столом в гостиной вместе с Мамой Денди и Профессором, мы с Китти присоединились к тосту, но обменялись при этом тайным мимолетным взглядом, и я подумала (с дрожью удовольствия и торжества, которую не сумела полностью скрыть): бедняга, откуда ему знать, что за событие мы празднуем на самом деле!
И только тут Уолтер вручил мне пакет и с улыбкой стал наблюдать, как я его открываю. Но я уже догадывалась, что там найду: костюм, сценический костюм из саржи и бархата, сшитый на мою фигуру по образцу одного из костюмов Китти, но не коричневый, как у нее, а голубой — под цвет моих глаз. Я приложила к себе костюм, и Уолтер кивнул.
— Разница только в цвете. Ступай наверх и надень — послушаем, что скажет миссис Денди.
Выполнив его распоряжение, я на миг задержалась у зеркала. Я надела пару простых черных ботинок, волосы спрятала под шляпу. За ухом у меня торчала сигарета; я даже сняла корсет, чтобы моя плоская грудь совсем не выпячивалась. Я смахивала немного на своего брата Дейви — но только, пожалуй, из меня вышел юноша красивей. Я тряхнула головой. Всего-навсего четыре дня назад я, стоя на этом самом месте, удивлялась, что вижу себя одетой как взрослая женщина. Но один неприметный визит в портняжную лавку — и вот я юноша, юноша с пуговицами и ремнем. Это была еще одна бесстыдная мысль, ее следовало гнать прочь. Я сошла в гостиную, сунула руки в карманы и, ожидая похвал, стала демонстрировать свой наряд.