Скорость.
Единственное лекарство, которое меня сейчас вылечит.
…Вылетая на изогнутую петлю, так резко дёргаю поводья, что Звёздочка встаёт на дыбы.
Дорогу нам преграждает высокая чёрная фигура. Он мокрый совсем, но влажные тёмные волосы, напитавшиеся влаги, не скрывают лихорадочного блеска глаз. Стоит неподвижно, заложив руки за спину, и смотрит на меня.
— С ума сошёл? — кричу Эйдану, но он не двигается с места. — Хочешь, чтоб мы размозжили копытами твою глупую голову⁈
— Ты всё же пришла проститься, — улыбается Эйдан. Капли воды на его губах.
— И не собиралась! — зло заявляю я. — Тебя уже не должно было здесь быть.
— И всё-таки я ждал, — спокойно отвечает он.
Лошадь гарцует подо мной, кружится, а я всё ловлю чёрный взгляд, который ласкает моё лицо.
— Этот больше не имеет значения, — горько произношу я и вытираю мокрые ресницы. Проклятый дождь!
— Ты плачешь? — его взгляд становится серьёзным. — Что случилось? Тебя что, отругали за украшения? Родители узнали?
Встряхиваю головой как норовистая кобылица.
— Да, плачу! Никто ничего не узнал. Я плачу просто так. Ты же знаешь, избалованные юные леди вечно расстраиваются из-за всякой ерунды! Просто я хотела платье из рыжего бархата. А мне разрешили только персиковое.
— Ты плачешь из-за цвета платья?.. — в чёрных глазах отразилось недоумение.
Я улыбнулась дрожащими губами.
— Знала, что ты не поймёшь. Прощай! И… и если у тебя есть хоть капля сочувствия ко мне… я надеюсь, что тебя уже не будет в поместье Честертонов, когда я приеду туда к своему жениху.
Я ударила пятками бока лошади, и она сорвалась с места стрелой.
— Марго! Стой! — выкрикнул Эйдан мне в спину.
Но я уже не слушала. Вперёд, вперёд… перемахнуть через пожелтевшую живую изгородь. Туда, где будет только бескрайнее поле. И ветер в лицо. И дождь, скрывающий слёзы.
— Стой, сумасшедшая! Там же скользко, ты все кости себе переломаешь!.. А, ч-чёрт…
Как же я теперь понимала Клеманс.
Лучше раствориться в осеннем дожде навсегда. Лучше погибнуть облетевшим листком. Чем вечно гнить на усыхающей ветке.
Я поняла, что покинула пределы Клеймора, когда под копытами лошади скошенная нива уступила место бескрайним лугам. Далеко впереди маячил пятнистый багрянец рощи. К сожалению, даже здесь рано или поздно должна я должна была достигнуть границ. Но пока…
Скорость.
Ветер.
Дождь.
Свобода.
Та малая, крошечная часть утекающей, как осенний дождь в землю, свободы, что ещё была мне доступна.
…Но очень скоро я услышала за спиной стук копыт.
Обернулась через плечо… Эйдан догонял меня на сером отцовском жеребце. Без седла. Пригнувшись к мощной холке и вцепившись пальцами в седую гриву. Понятия не имею, как эта норовистая скотина его вообще к себе подпустила, не откусив руку. Но глаза у Эйдана были такие… что я решила, если догонит, голову мне открутит точно. И я снова пришпорила лошадь, выжимая всё, что могла, из её стремительного бега.
Ах, как жаль, что это была не Арабелла!
Я уверена, что на Арабелле от него бы оторвалась.
Поравнявшись со мной, Эйдан грубо схватил поводья лошади и заставил её умерить бег, а потом и остановиться вовсе.
Тяжело дыша, я следила за тем, как он спрыгивает со спины Кардинала, и резкими, злыми движениями привязывает Звёздочку к дереву. Я и сама не заметила, как мы углубились в рощу. Здесь пронзительно пахло прелыми листьями и грибами. Под плотную завесу листвы почти не проникал мелкий дождь. Кардинал ткнулся мордой в шею знакомой кобылице и остался с ней рядом. Его привязывать было нечем. Надеюсь, отцовский любимец не убежит, или мне конец…
Правда, вот сейчас была угроза куда опаснее.
На лице Эйдана залегли тени. Сжатые зубы, желваки на скулах. Он был зол, словно демон.
Но я не собиралась оправдываться перед каким-то конюхом! И прожигала его с высоты высокомерным взглядом оскорблённой леди. Тщательно подбирая слова, как выразить своё негодование. Но слова отчего-то не шли.
Когда он поднял лицо, я поразилась тому, сколько гнева кипело в чёрном взгляде, устремлённом на меня в упор, как дуло револьвера. Вот-вот выстрел мне в грудь. И я упаду подстреленной птицей ему в руки.
— Если бы ты знала, как меня достала! — раздражённо процедил Эйдан сквозь стиснутые зубы. — Вот просто до печёнок! Сил больше никаких у меня нет.
Он схватил меня за талию, больно впиваясь жёсткими пальцами в тело. Вытащил из седла, словно безвольный мешок с мукой. Мои ноги утонули в ворохе опавших листьев.
Толкнул к лошади, спиной на тёплый лошадиный бок.
И прижался к губам болезненно-жгучим, голодным и жадным поцелуем.
Глава 14
Тишина.
Тихо-тихо. Во всём мире, вокруг нас, между нами, внутри.
Только падают в беззвучном шуршании осенние листья.
Долгий-долгий поцелуй рушит всё, что я знала до этого. Делит мою жизнь на «до» и «после».
Эйдан отрывается от моих губ — не выпуская из рук, прижимая к себе крепко, надёжно. Пытливо всматривается в лицо. Мгновение, два. Я молчу, с удивлённо распахнутыми глазами, как младенец, впервые увидевший свет.
Спрашивает тихо, ворчливым голосом:
— Что, неужели не будет возмущений? Ты не врежешь мне по морде за то, что какой-то конюх осмелился…
— Поцелуй меня ещё, — требую я.
В чёрных глазах вспыхивают огни.
На мой подбородок ложатся жёсткие пальцы, приподнимают.
— Я не твой слуга, чтоб мне приказывать! — высокомерно заявляет Эйдан.
И впивается в мои губы снова.
Кружится голова. Цепляюсь в его плечи. Обнимаю за шею, льну всем телом — как можно ближе, как можно теснее. Зарываюсь пальцами в пряди волос. Лошади надоело беспокойное соседство, она от нас отошла прочь, и, если бы меня не держали за талию, я бы уже, наверное, упала, потому что ноги как пудинг, который забыли на рождественском столе до утра.
Обжигая дыханием, Эйдан углубляет поцелуй. Вздрагиваю всем телом, как лань, в сердце которой вонзилась стрела… когда в мой рот вторгается дерзко чужой язык. О таком в моих книгах не писали точно. Этого не было в том абзаце, где «он трепетно коснулся её губ, отворяя для неё врата рая».
Мой рай больше похож на пожар преисподней. Я горю в нём без остатка, рассыпаюсь пеплом. Теряю голову. И Эйдан вовсе не трепетно обходится с моими несчастными губами. Он набрасывается на них, как голодное чудовище. А я покорно позволяю себя растерзать, умирая от наслаждения.
А потом на мою грудь без предупреждения ложится жадная ладонь. Сжимает через платье.
Толкаю обеими руками, отшатываюсь испуганно и делаю шаг назад.
Тяжело дыша, Эйдан смотрит на меня — совершенно сумасшедшими глазами. Вот примерно как тигр, у которого из клетки вытащили добычу, которую он уже начал пожирать, а он не может за ней рвануть, потому что заперт. Не делает попытки идти за мной, только грудная клетка ходит ходуном, и пальцы сжаты в кулак до побелевших костяшек.
Проглотив комок в горле, медленно возвращаюсь обратно. Губы горят и болят; кажется, нижняя потрескалась. На языке остаётся солёный привкус, когда их облизываю. Сердце заходится в груди рваным ритмом.
Встаю на цыпочки и обняв крепко за шею, целую его снова сама.
С довольным ворчанием мой хищник возвращается к прерванному занятию. Очень верно истолковав моё согласие. А упрямая рука немедленно возвращается на грудь. Сладкая дрожь… мурашки возвращаются тоже. Я преодолела первый испуг и больше не собираюсь эту руку ниоткуда сгонять. Мне слишком, невообразимо хорошо.
Движения его пальцев теперь осторожные, вкрадчивые. Гладят через плотную ткань платья, ласкают, пробуют на вкус моё тело.
Эйдан разрывает поцелуй, опускается к моей шее, жалит дорожкой поцелуев до самого плеча. Жмурюсь и не могу сдержать стон, когда двумя пальцами сжимает сосок через платье.
— С ума меня свела… — шепчет Эйдан мне в шею. — Моя рыжая колдунья…
Ещё ниже.
Его поцелуй расцветает на моей груди огненным цветком.
Распахнутыми глазами затуманенно слежу за тем, как медленно-медленно серые небеса осыпаются листопадом.
Эйдан выпрямляется и, покрепче взяв меня за талию, смотрит очень серьёзно в лицо.
— Послушай меня, Марго. Я искренне пытался держать руки подальше от тебя. Такой цветок, как ты, заслуживает, чтобы за ним сначала как следует поухаживали. Но видимо, садовник из меня куда хуже, чем конюх. Откровенно сказать, вовсе никудышний.
— Держать руки при себе не вышло? — улыбаюсь я с трудом, своими ноющими, заласканными губами.
— Абсолютно, — кивает Эйдан.
— Хорошо-то как, — счастливо вздыхаю я.
— Сумасшедшая, — в унисон вздыхает Эйдан. И улыбается одними губами. А глаза по-прежнему серьёзные-серьёзные. — А знаешь, что самое паршивое?
— М-м-м? — вяло интересуюсь я. По-прежнему вся в пьяной дымке, которой заволокло сознание. В голове — ровно ноль мыслей. Я, наверное, впервые в жизни не перебираю в памяти события прошлого и не переживаю за будущее. Я плыву и покачиваюсь в единственном существующем на самом деле моменте настоящего, как жёлтый листок на глади пруда.
— Что нам бы серьёзно поговорить. Но вместо того, чтобы подбирать правильные слова, я могу думать только о том, как затащить тебя вон в ту кучу листьев.
Прерывисто выдыхаю.
Благочестиво воспитанная девушка, которой я была ещё утром, на такое заявление непременно бы рассердилась и влепила пощёчину. Но проблема в том, что я сбросила с себя эту маску так же неизбежно, как осенние деревья сбрасывают листву. И теперь моя душа обнажена и честна до дрожи — как эти голые чёрные ветви, что проросли в небо.
— Так что тебя останавливает? — спрашиваю тихо, не отводя глаз.
Эйдан какое-то время молчит и рассматривает моё пылающее лицо.
— Знаешь, Марго… Всю свою жизнь, вплоть до этого самого момента я был уверен, что умею держать себя в руках в любой ситуации. И на моём месте, без сомнения, всякий уважающий себя джентльмен отправил бы юную сумасбродную леди домой, почитать душеспасительные книги и подумать над своим поведением… Но есть одна проблема.