Она развернулась и поплыла прочь, не дожидаясь моего ответа.
Ей не нужен был мой ответ.
Уже почти у самых дверей она бросает через плечо:
— Завтра утром приедет мадам Лирей. Мы подберём тебе ткани для новых платьев. Надеюсь, успеем пошить в срок. Твоя поездка в Честертон-Хаус состоится через две недели. Постарайся не заболеть к тому времени. Больше не смей бродить под дождём. О конных прогулках тоже можешь забыть, отныне я их запрещаю. Не хватало ещё, чтобы ты сломала ногу накануне.
Когда зал опустел, я долго смотрела на чёрную пыльную крышку рояля. Больше у меня не будет сил её открыть.
Воздух…
Не хватает воздуха.
Я подбежала к окну, и отдёрнула штору. Рванула верхнюю пуговицу, подставила мокрые ключицы холодному ветру. Грудь тяжело вздымалась, веки щипало от соли. Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоить дыхание.
Ветер в парке сыпал жёлтой листвой, наметал золотые сугробы у корней пронзительно-чёрных, будто нарисованных тушью в альбоме деревьев.
А в десяти шагах от дома, прислонившись к стволу спиной, сложив руки на груди и глядя вверх, прямо на меня сумрачным тёмным взглядом, стоял мужчина.
Моя любовь, моё наказание, мой тайный грех, призрак будущего, которому не суждено случиться.
Я знаю, он слышал каждую ноту, и каждое слово.
Поймав мой взгляд, Эйдан удерживает его в плену несколько мучительно долгих мгновений. Чёрные глаза смотрят пристально и неотрывно, линия губ плотно сжата.
А потом он отрывается от дерева и делает шаг по направлению ко мне.
Глава 10
Раздумываю всего мгновение.
Лишь на одно краткое, растерзавшее мне душу мгновение позволяю себе представить, что я позволю этой встрече свершиться — вот так, на виду у садовника, подстригающего кусты, на самой оживлённой аллее парка, там, где отъезжающая карета матери уже поджидает её у крыльца со скучающим кучером и нетерпеливыми лошадьми.
А потом делаю шаг назад. Захлопываю окно и задёргиваю шторы.
Опускаюсь на пол, сжавшись в комок, и прячу лицо в ладонях.
* * *
Поднявшись наверх, я запираюсь одна в своей комнате.
По счастью, матери весь день нет дома — Полли сказала, она отправилась на чай к нашей соседке — иначе мне пришлось бы вытерпеть совместный обед, пятичасовой чай и ужин. Но отец закрылся в кабинете с управляющим, принимает отчёт по нашим поместьям в дальних углах графства, и это верный признак того, что он абсолютно точно забудет о моём существовании на ближайших несколько дней. А значит, я наконец-то предоставлена самой себе.
Никак не получается утихомирить хаос мыслей в моей голове.
Чтоб отвлечься, пытаюсь подумать хоть о чём-нибудь приятном. Лишь бы не о будущем, которое представляется мне могильно-холодной пустотой зимы — после тревожной, но такой яркой и волнительной осени, в которой я нахожусь сейчас.
И чаще всего в голову лезут воспоминания об утренней прогулке верхом.
Каждое слово, каждый взгляд и каждое прикосновение отпечатались в моей памяти так ярко, что закрыв глаза, я могу воспроизвести это утро так, будто снова очутилась в нём. Что я и делаю — снова и снова, снова и снова.
Меня до сих пор всю трясёт, и тело мучительно реагирует на любое случайное касание. Как будто эта несчастная поездка разбудила во мне что-то, чему я не знаю названия. Разожгла тёмное пламя, пожирающее изнутри.
Я знаю единственный способ его погасить. А может, разжечь ещё сильнее.
Снова ощутить его руки на своей коже. Когда вспоминаю об этом, когда думаю и представляю, когда меня разрывает на части от невозможности получить то, чего хочу, мне хочется выть и лезть на стены.
Да уж. Это счастье, что в таком состоянии меня никто не видит.
Я закрылась у себя в комнате до самого вечера, и ходила туда-сюда от стены до стены, как голодная тигрица. Даже не раздевалась. К счастью, в этом моём состоянии у меня аппетита совсем никакого не было, так что я никуда не выбиралась из своего добровольного заточения.
Разумеется, твёрдо решаю ни за что, ни при каких обстоятельствах не приходит завтра никого провожать. Думаю, мы больше не увидимся. Так будет лучше, определённо. Меня колотит, словно в лихорадке. Боюсь, как бы в таком душевном смятении я не наделала каких-нибудь глупостей.
…Осенние плотные сумерки сгустились так быстро, что следовало бы зажечь свечи. Но мне в моём состоянии милей была темнота.
Я уже стала раздумывать, не лечь ли спать пораньше — правда, боялась того, какие в подобном состоянии мне могут присниться сны. Вряд ли что-то приличное.
Но тут в мою дверь отчаянно затарабанили — и едва я повернула ключ в замочной скважине, ко мне в комнату ворвалась растрёпанная Полли.
У неё было бледное лицо и горящие от возбуждения глаза.
— Мисс! Вы не представляете… вы не представляете, что случилось!
Я застыла.
Почему-то первая мысль была, кто-то увидел моё бесстыдное поведение сегодня утром.
— Вы же знаете, что все письма домой мы сдаём нашей управляющей миссис Милтон, чтоб она потом отправила их на почту? Так вот, мы-то, девочки, все в курсе, что в письме ни в коем случае не следует писать никаких секретов или сплетен про хозяев, потому что старая грымза вечно суёт свой тощий нос в конверты, как ни заклеивай. И только Том об этом, судя по всему, забыл, когда писал письмо своим родителям этим утром.
Жених Элли?
Почему-то меня охватывают крайне дурные предчувствия.
— Он что, написал, что они с Элизой хотят пожениться?
— Хуже!.. — Полли сделала круглые глаза и наклонилась к самому моему уху. Как будто нас кто-то мог подслушать, хотя в комнате не было ни единой живой души кроме нас. — Он рассказал своей матушке, что его невеста беременна!
— Как⁈.. — я отпрянула, как громом поражённая.
Но как подобное может быть возможно?
— Погоди, откуда он знает? Ведь у Элли нету… не знаю… никакого живота?
Моя служанка посмотрела на меня снисходительно.
— Всё-таки, дорогая мисс Марго, вы уж меня простите, но в некоторых вопросах вы всё ещё такой наивный ребёнок!
Я смутилась. Полли сжалилась и стала объяснять:
— При беременности у женщины пропадают красные дни.
Ой.
Вот о таком в моих книгах тоже не писали. Какая неожиданная… информация. Но обдумывать полученные знания было некогда. Я спохватилась, и мысли вернулись в нужное русло. Ведь это значит…
— Боже, какой будет скандал, когда миссис Милтон доложит моей матушке! Она ещё не вернулась?
— Нет, но должна быть с минуты на минуту! Грымза ждёт её в кухне, чтоб тут же запереть, как вернётся. Элли с утра пораньше отправили пешком в город, в лавку галантерейщика. И где её носит, дуру такую, до сих пор — уже совсем темно… Я подслушала, о чём болтали на кухне — там трудно было не услышать, миссис Милтон такой гвалт подняла! И бегом к вам. Что делать? Батюшки, что же делать⁈ Надо их как-то спасать! — Полли чуть не плакала. — Тома непременно сошлют в солдаты, а Элли… с вашей маменьки станется упечь её в монастырь для заблудших душ!
Да. Она может.
Я решительно двинулась к двери, на ходу срывая со спинки кресла шаль и плотно укутываясь. Меня знобило нервной дрожью. Но чёрта-с-два я не сделаю всё, что только в моих силах, чтобы предотвратить хотя бы одну трагедию.
— Полли! Слушай меня внимательно! — строго сказала я девушке, которая уже всхлипывала, вытирая глаза краешком белого передника.
— Угу. Всё, что прикажете, мисс!
— Беги сейчас же, найди Тома…
— Так я к нему первому и пошла! Велела спрятаться в коровнике, да сидеть покудова там. Скоро же искать начнут, как пить дать! Ох, небось мадам тут же пошлёт за жандармом.
Наверняка. Моя мать умеет жёстко пресекать непотребное поведение слуг. И делать так, чтобы в будущем никому не повадно было.
— Хорошо. Пусть пока спрячется там и ждёт сигнала. А ты сама ступай к боковой калитке в парк — знаешь, та, которая у двух вязов? Элли всегда возвращается через неё, если ей случится задержаться. Там самый короткий путь из города, полями. Ещё жалуется вечно, что приходится подол отстирывать. Но этого она боится меньше, чем явиться затемно. Жди у калитки! Ты должна её перехватить и ни в коем, ни в коем случае не позволить войти в дом!
— Ага, ага, поняла! А вы что же? Вы куда это, мисс?.. — опешила Полли, увидев, как я поспешно натягиваю свои тёплые осенние ботинки из телячьей кожи.
— Как это куда? В конюшни. Когда найдёшь Элизу, хватайте Тома и приходите туда, к нам с Эйданом. Ни минуты не вздумайте терять! Поняла?
— П-поняла, — кивнула Полли, глянув на меня как-то странно.
Но мне было некогда болтать с ней дальше. Я стремительно неслась по полутёмным коридорам, слабо освещённым огоньками канделябров, кое-как по дороге заплетая спутанные кудри в кривую косу.
Глава 11
Ночной парк встречает промозглым стылым ветром, который пробирает меня до костей. Шаль не спасает, как ни кутайся. Или, может быть, грызущая тревога заставляет всё моё тело дрожать.
Но я лечу вперёд, не оглядываясь на тёмную громаду дома за моей спиной, где слабо мерцают огни канделябров в окнах, как полуприкрытые глаза наблюдающего за мной дремлющего великана.
Куда ты, Марго? Что тебе нужно в ночи?
Неужели ты пытаешься переписать судьбу других людей? Или… свою?
Ведь ты знаешь, знаешь, кого ты встретишь там, куда рвётся сейчас твоё отчаянно бьющееся сердце.
У самой двери в конюшню останавливаюсь. И не потому, что нужно глотнуть воздуха, чтобы охладить горящую грудь. Или привести дыхание в норму, чтобы оказаться в состоянии сказать хоть слово.
Я просто робею.
Мне страшно, что если ступлю еще шаг, если упаду сейчас в эту чернильную ночную тьму — пахнущую сеном, лошадьми и ещё мужчиной, запах которого для меня как самый страшный, самый сладкий яд, от которого нет противоядия… то забуду, зачем приходила.
А мне сейчас как никогда нужна трезвая голова.