могут их сдержать, просто предпочитают этого не делать. Почему? Потому что то, что заставило их пообещать, — боль, страх, воспоминания о том, как это было, и сила всего этого — исчезает со временем».
Ради всего святого, подумал я, просто покончите с этим.
Жаба держала конец сигары в нескольких дюймах от моего лица. От дыма у меня щипало глаза, и я чувствовал жар от сигары на своей щеке. «Это ублюдок, время. Его не победить. Оно не останавливается ни перед кем. Вот почему так важна память. Хорошие, сильные воспоминания, которые напоминают тебе о тех темных временах, помогают вспомнить, как сильно ты не хочешь их больше видеть или переживать».
В нескольких футах от него Крэш издал стон, немного перевернулся и затих.
«Взгляни-ка на это». Жаба убрал сигару и протянул другую руку. Вдоль предплечья тянулся старый шрам длиной около трех дюймов. "Получил его, когда мне было восемь лет, играя на спортивном тренажере. Помнишь такие штуки? Я своих детей и близко к ним не подпускал. Так вот, в детстве я играл на нем, отлично проводил время. А потом я поскользнулся, упал и сломал руку. Это был плохой перелом. Видишь этот шрам? Это место, где кость пробила кожу. Было очень больно — я имею в виду, очень больно, — я бежал домой, кричал и несся, весь напуганный, стараясь не смотреть на это, кровь текла во все стороны, и я надеялся, что успею добраться до дома до того, как потеряю сознание. Это было очень давно, но я помню это так, будто это было вчера. Больше я никогда не подходил к тренажерному залу. Со временем рана зажила, и я стал жить дальше. Но я никогда не забываю, и в те моменты, когда мне это удается, хотя бы чуть-чуть, я вижу этот шрам и снова оказываюсь на той игровой площадке. Кость зажила, но этот шрам никуда не денется. Он отмечает меня. Как клеймо. До конца моих дней он будет там, сохраняя память, как и должно быть».
Он сделал быстрое движение и раздавил горящий конец сигары на тыльной стороне моей вытянутой руки.
Я старалась не кричать, но он вдавил ее еще глубже, и я ничего не могла с этим поделать. Мое тело выгнулось, и я попыталась отпрянуть, но Герм и Джио слишком крепко держали меня. Я повернул голову, чтобы не видеть этого, но боль была настолько сильной, что я почти потерял сознание.
Потушив ее о мою руку, он убрал ее, но к тому времени я уже ослабел. Если бы они меня не держали, я бы рухнул на пол. Вместо этого я так и остался стоять на коленях, раскачиваясь и покачиваясь, как какое-то бескостное чучело, а Жаб протянул руку и взял меня за подбородок. Медленно он поднял мою голову, чтобы заглянуть мне в глаза.
«Теперь ты вспомнишь», — сказал он.
Они отпустили меня, и я упал на бок, рефлекторно прижав поврежденную руку к животу и прикрыв ее другой. Боль была мучительной и распространялась на половину предплечья в одну сторону, а пальцы онемели.
«Иди со знанием, которое я тебе дал», — услышал я слова Жаба откуда-то сзади. «Знай, что если ты еще раз увидишь мое лицо, то это будет последнее, что ты увидишь».
Герм дал мне еще один пинок в бок, после чего они с Джио удалились. Сквозь кровь и слезы в глазах я разглядел Крэша, лежащего на полу в нескольких футах от меня. Он не двигался и затих.
«Спокойной ночи, джентльмены, — сказал Жаб, и звук его и остальных шагов по бетону стал тише, когда они двинулись обратно к дальнему концу ангара и теням, из которых они пришли. «Приятного вечера!»
Я поднял голову. Их уже не было.
Кроме Телли Банта, он все еще был там, стоял, как большая лысая горилла в кожаной куртке.
Они даже забрали с собой складной стул.
Мне это показалось забавным. Не могу сказать, почему или что, или даже если я смеялся или плакал в тот момент, но это было последнее, что пронеслось у меня в голове, прежде чем свет погас.
Глава 25
Когда я пришел в себя, Телли выглядел раздосадованным. Мы с Крэшем все еще лежали на полу, и все мое тело болело. Все вокруг было нечетким, как во сне. Плохой сон.
«Не напрасно, — сказала Телли, — но ты собираешься встать сегодня как-нибудь, чтобы мы могли убраться отсюда к чертовой матери, или как?»
Я вытер глаза своей здоровой рукой. Она оказалась окровавленной, поэтому, следуя за болью, я осторожно ощупал лицо, пока не остановился на ране над левой бровью, прямо вдоль кости. Кровь текла из носа, и я почувствовал ее вкус на языке и в задней части горла. Обожженная рука была сухой, уже покрылась волдырями и сильно болела. «Я долго был в отключке?» Мой голос звучал так, будто я проглотил бритвенные лезвия.
«Может, минуту». Телли указал на Крэша. «Лучше отвезти его в больницу».
Несмотря на боль, мне с некоторым усилием удалось подняться на ноги, и хотя колени дрожали, они не подкосились. Как только я оказался в вертикальном положении, боль в ребрах и спине стала достаточно сильной, чтобы отвлечь меня от опасений, что у меня откажут ноги. Я едва мог сделать полный вдох, не сложившись вдвое, а головная боль била в затылок.
Внезапно Телли приложил руку к моей грудной клетке. Я вздрогнул и отшатнулся. «Что ты делаешь?»
«Ушиб», — сказал он. "Если бы они были сломаны, ты бы уже висел на потолке. Надо забинтовать их покрепче, больше ничего не сделаешь, пока не заживут».
Крэш издал тихий стон. Он был в сознании, но уже потерял довольно много крови и просто лежал, уставившись в пространство. Его руки были в ужасном состоянии, до локтей заляпаны багровым, а лицо залито слезами.
Я помог ему сесть, затем осторожно стянул с него рубашку и аккуратно обмотал ею его руки, изо всех сил стараясь не реагировать на то, как плохо они выглядят. «Мы отвезем тебя в скорую помощь», — сказал я ему. «Там тебя починят, как новенького, не волнуйся».
Он уставился на меня мертвыми глазами, из его носа торчал большой сопливый пузырь.
«Пойдем, я припарковался снаружи». Телли отодвинулся в тень. «И не вздумайте ни один из вас испачкать кровью мою машину. Я, блядь, серьезно».
Я помог Крэшу подняться на ноги, хотя сам все еще не слишком уверенно держался на ногах. Я был уверен, что он в шоке, а моя голова раскалывалась так сильно, что меня тошнило, поэтому я обхватил его рукой в надежде успокоить нас обоих. За последние несколько часов я перенес два сотрясения мозга, и мое тело чувствовало себя так, словно меня переехал нефтяной танкер. Часть меня хотела свернуться в клубок и умереть, но Крэш был в плохом состоянии, и я должен был держаться ради нас обоих.
И все же путь до машины Телли был самым долгим в моей жизни. Крэш не произнес ни слова, он просто смотрел в никуда, его руки неудержимо тряслись под рубашкой, пока мы, шаркая, шли по огромному ангару, а потом вышли в ночь.
Заднее сиденье «Чарджера» Телли было не слишком просторным, но мне удалось усадить Крэша, велел ему оставаться на месте, а сам перебрался на пассажирское.
«Он заляпал кровью мой салон, а ты его отмываешь», — сказал Телли, садясь за руль.
Я вытер глаза тыльной стороной ладони и огляделся. Мы находились в глуши. Какой-то странный старый индустриальный парк или что-то в этом роде, где не было ничего, кроме заросших сорняками парковок, заброшенных зданий и еще пары огромных ангаров. «Где мы, черт возьми, находимся?»
«Откуда мне знать?» сказал Телли, отъезжая. «Это твоя территория, а не моя».
Как только мы вернулись на нормальную дорогу, я стал искать что-нибудь знакомое, но это была настоящая сельская местность, ничего кроме леса, так что прошло несколько миль, прежде чем все снова стало выглядеть нормально. В конце концов мы оказались недалеко от центра города, и я стал лучше ориентироваться в ситуации.
«Тебе нужно наложить пару швов», — сказал Телли. «И тебе лучше обработать этот ожог. Знаешь, как добраться до больницы? Я вас подброшу».
Я дал ему указания. Мы были всего в паре минут езды. «Мы просто подбросим Крэша», — сказал я. «О себе я позабочусь позже. Мне нужно забрать друга и вернуться домой».
Телли был прав. Вероятно, мне действительно нужно наложить пару швов на глаза, и меньше всего мне хотелось, чтобы в ожог попала инфекция, но ему было плевать, так или иначе, когда я все вылечил, поэтому он не стал больше ничего говорить по этому поводу.
Я едва слышал старую мелодию Deep Purple, доносившуюся из автомобильных динамиков. Он достаточно избил меня (и, я уверен, в молодости тоже), чтобы понять, что моя голова, скорее всего, чувствует себя так, будто по ней каждые несколько секунд стучат лопатой, поэтому я был благодарен ему за то, что он не врубил стерео. Это не было добротой, скорее профессиональной вежливостью, но я все равно был благодарен.
Я пару раз проверял Крэша, но он все еще был не в себе, поэтому я сел вперед и попытался прогнать тошноту, пока мы мчались к больнице Кейп-Код.
Когда мы подъехали к больнице, Телли остановился на площадке рядом с отделением скорой помощи. «Придется проводить его до конца пути», — сказал он мне. «В этих местах теперь повсюду камеры. Мне не нужны доказательства того, что я подбросил кого-то в эту чертову больницу, понимаешь, о чем я?»
Я понял.
С болью, отдающейся в теле, я выбрался из «Чарджера», а затем сумел вытащить и Крэша. Он выглядел немного бодрее, но все еще был не в себе, поэтому я обнял его, и мы пошли через парковку к входу в отделение скорой помощи. Когда мы оказались в нескольких футах, я остановился, повернул его лицом к себе и положил руки ему на плечи.
«Это все, что я собираюсь сделать, парень. С остальным ты должен справиться сам».
Крэш слегка кивнул, но взгляд его оставался пустым.
Я вытер слезы с его лица. «Что бы они ни говорили и как бы ни издевались над тобой, скажи им, что это был несчастный случай и ты сделал это сам».
«Они подумают, что я спятил», — тихо сказал он.
Я никогда не был так рад слышать его голос. «А тебе какое дело? Ты и есть псих».
Он даже слегка улыбнулся.
«Слушай, в худшем случае тебя засунут в психушку на неделю или две, пока не поймут, что ты не представляешь опасности для себя или кого-то еще. Это будет самый лучший сон и бесплатные наркотики за многие годы».