– Перебрал ты вчера, отец, – улыбнулся майор.
– Не говорил, – твердо заявил бывший капитан.
– Вот если бы забыл еще, что стрелял, даже из своего подарочного, был бы полный порядок!
– А надо?
– Иначе я бы молчал.
– А люди?
– Люди слышали выстрелы. Всего лишь.
– Может, ты и прав, – задумчиво проговорил Николай Васильевич.
…Алексей Петрович Кротов встретил Турецкого у входа в гостиницу. На приглашение Александра подняться в номер отказался.
– Зайдем в скверик, – предложил Крот. – Но пусть твои охранники тусуются подальше.
Они присели на скамейку, закурили.
– Думаю, через день-другой объявят об отставке секретаря Совета Безопасности со своего поста, – огорошил Турецкого Крот.
– Не слишком ли скоро?
– Он совершил много промахов, надеясь на хорошее к нему отношение хозяина.
– А что ему оставалось делать? И я бы не решил назвать сделанное секретарем промахами, – возразил Турецкий.
– Политика конечно же поле сражения, – заявил Крот. – Но на этом поле воюют не танками.
– До поры до времени.
– Этой поры и не дождался Хвостов, а потому проиграл. Впрочем, этого и следовало ожидать. Последний поступок ему не простят.
– Какой?
– Ты вообще-то смотришь телевизор?
– Ночной выпуск новостей.
– Секретарь открыто поддержал бывшего главного охранника Президента в его борьбе за пост депутата Госдумы. Другими словами, он объявил бой всему президентскому окружению. Главный охранник, как тебе известно, имеет компроматы, и весьма серьезные, если не на всех, то на многих руководящих работников. А поддержал его секретарь Совета Безопасности, человек, отвечающий за безопасность страны во всех проявлениях как внешних, так и внутренних. Из этого следует, что Президент должен дать ход компроматам или сдать секретаря. И я уверен, что он сделает второе.
– Президенту ничего и не остается, как сдать секретаря. Это гораздо проще, – согласился Турецкий.
– Тем более что ему не впервой сдавать бывших своих друзей, – добавил Крот. – Но Бог с ним, с секретарем! Нам надо думать о своих делах, Александр Борисович.
– Придется сматывать удочки, Алексей Петрович, уходить несолоно хлебавши, – усмехнулся Турецкий.
– Можно уйти по-тихому, а можно и громко хлопнуть дверью…
– Дверью-то мы хлопнем, да что толку…
– А нужно не только хлопнуть, но кое-кого прищемить при этом…
– Что предлагаешь, Алексей Петрович?
– Сорвать съезд.
– А сможем? – ухватился за мысль Турецкий.
– Мне хотелось бы в пределах возможного узнать, какими материалами вы располагаете по губернатору Колесниченко.
– А что конкретно тебя интересует? Экономические преступления или причастность к убийствам?
– Второе.
– Скажу сразу. Арестовать мы Колесниченко не можем, нет оснований, хотя все материалы следствия свидетельствуют об его причастности. У нас есть показания Супруна, пленка с видеозаписью на загородной даче, где содержался Супрун, зафиксирован его разговор при этом визите. Думаю, сегодня, если постарается мой стажер, прояснится вопрос о подполковнике Сизове, правой руке генерала Маркуши. Его показания, безусловно, прольют свет на убийства кандидатов… Губернатору мы можем предъявить обвинения в злоупотреблениях властью. На многих документах, связанных с перекачкой денег через коммерческий банк «Грот», стоит его подпись.
– Долгая история, – вздохнул Крот. – Людей за руку поймали при выносе валюты из здания правительства, и – ничего, все в ажуре, живут и процветают, а тут… – Крот махнул рукой, потом внимательно посмотрел на Турецкого. – Мы оба находимся в весьма затруднительном положении, Александр Борисович, хотя, в чем я совершенно не сомневаюсь, доверяем друг другу. Но дело в том, что мы не имеем права говорить об этом открыто…
– Догадываюсь, о чем ты хочешь сказать, Алексей Петрович, – тоже посерьезнел Турецкий.
– Могу сказать лишь одно: вы правы, говоря, что человек, снимающий на пленку, не может попасть в кадр.
– Я понял. – Турецкий помолчал, раздумывая, какой вопрос задать Кроту, чтобы не попасть впросак, но так ничего и не придумал и откровенно признался: – Вечером ко мне должна прийти Софья Андреевна.
– Я уже говорил вам, что мне неизвестно, на кого она работает. А точно известно лишь то, что я с ней никаких дел не имел, – улыбнулся Крот.
– Вопрос исчерпан, – сказал Турецкий. – Но я думаю, это не все, о чем ты хотел поговорить.
– Если у нас нет достаточных оснований для ареста самого губернатора, то мы можем сделать это с лицом неменьшего масштаба. Но вам придется поработать, Александр Борисович.
– Я, как пионер, всегда готов!
– Вы как-то упоминали, что намечается выступление Федора Степановича на телевидении?
– Оно будет.
– Когда?
– Вечером, в день открытия съезда.
– Отлично! Надеюсь, выступление будет откровенное?
– Супрун расскажет все, как было.
– Вот и первая задача. Обеспечить явку делегатов на просмотр.
– Может случиться и так, что моментально перегорят пробки во всем Кисловодске, – улыбнулся Турецкий.
– Думаю, этого не произойдет.
– Меня-то больше интересует личность губернаторского масштаба, – перевел разговор Турецкий.
– А вы подумайте, Александр Борисович…
– Личностей много и гораздо крупнее губернатора, – вздохнул Александр.
– Но не все они имеют отношение к убийствам.
– Гоша Гагаринский, Доктор, – сказал Турецкий.
– Нет слов, господин Турецкий! – развел руками Крот. – Вот что значит говорить с понятливым человеком!
– За что его брать, Алексей Петрович? Какое преступление он совершил?
– Лучше скажите – как, а вот – за что… Время покажет. Так что вы обязательно должны присутствовать на открытии съезда. Понимаю, что у вас жесткий график работы, но, как говорят, надо, Федя, надо!
– Приду, конечно, – неохотно согласился Турецкий.
– Прилетите, – поправил Крот. – Я имел смелость, Александр Борисович, сказать губернатору, что вы с большим удовольствием проведете с ним какие-то тридцать – сорок минут в его вертолете.
– Так, – проговорил Александр. – И снова без меня меня женили… И о чем ты беседовал с губернатором?
– О сотрудничестве края с фирмой «Север», которую я по официальной легенде представляю.
– Вероятно, интересный был разговор, – съязвил Турецкий.
– Да, встреча была полезной, не только для фирмы, но и для меня лично. Так вы не против, Александр Борисович?
– Он же не один полетит!
– Я же сказал, с вами.
– А куда же денутся краевой прокурор, Макеев, помы, замы?
– Они не делегаты съезда. В вертолете будут вы, он и охрана, ваша и губернаторская.
– Ладно, – согласился Турецкий. – Все равно когда-то побеседовать с ним надо.
– Мне пора, – поднялся Крот.
– И куда теперь?
– На вокзал.
– Могу предоставить машину до самого Кисловодска.
– Люблю поезд. Особенно ночной. До встречи, Александр Борисович.
– До встречи…
Софья Андреевна не обманула, пришла. Турецкий, как мужчина опытный, долго тянуть не стал, чуть выпили, чуть закусили и… за дело. Впрочем, желание было обоюдным, Соня в любовных утехах оказалась не менее опытной, чем Турецкий.
Потом, отдыхая, они лежали рядом, бездумно глядя в высокий потолок.
– Хороша я? – спросила женщина.
– Прекрасна!
– Не был бы ты женатым, «важняк», вышла бы за тебя замуж! Дай закурить.
Турецкий подал женщине сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил сам.
– Очень жаль, – искренне вздохнула Соня. – Любишь жену?
– Люблю.
– Как не любить!
– Все-то ты знаешь, Софья Андреевна!
Женщина долго молчала и неожиданно сказала:
– Я скоро умру, Турецкий.
И так она произнесла эти слова, что Турецкий поверил, однако решил пошутить.
– Цыганка нагадала?
– Я сама цыганка, – усмехнулась Соня. – Ты знаешь барона по кличке Алеко?
– Он проходил по одному делу, которое вела следственная часть Генпрокуратуры.
– Проходил, но не прошел.
И Соня снова надолго умолкла.
– Почему ты вспомнила про барона Алеко?
– Он мой отец.
Турецкий чуть не сказал, что отец Сони вроде пел когда-то в театре «Ромэн», но вовремя спохватился.
– Выходит, ты очень богатая женщина, если имеешь такого отца?
– Отец богат. А я на свою жизнь зарабатываю сама.
– И он не предлагал?
– Не раз. Но не брала и не возьму от него ни копейки.
– Почему?
– Он убил мою мать.
Теперь– то он вспомнил и барона, и его дело, за которое тот и получил кличку Алеко. И еще припомнил, что заявление в Московскую городскую прокуратуру об убийстве своей матери написала девочка лет десяти. Убийство так и не было раскрыто. Расследование вел другой следователь, но Турецкому стало стыдно за то, что они не смогли раскрыть это дело. Припомнилось, как коллега дал ему прочесть то детское послание и как оно взволновало его.
– Лет пятнадцать назад я прочел письмо девочки… Это была ты?
– Да.
– И чем ты живешь?
– На тебе, к примеру, я могла бы заработать двадцать тысяч баксов. Не вышло. Но я об этом не жалею.
– Почему ты решила, что не вышло?
– Ты слишком смело вел себя, – призналась Соня. – Да и остолопам губернаторским можно было догадаться, что «Пантера» – это «Пантера».
– Ты полагаешь, что всю подсматривающую и подслушивающую аппаратуру ставили остолопы губернатора?
– Значит, твои друзья из ФСБ!
– На кого ты работаешь, Соня?
– На тех, кто больше платит.
– В том числе и на ФСБ?
– На МВД.
– Насколько я знаю, там платят мизер.
– Я вообще ничего не взяла.
– По идейным соображениям?
– Я не идейная. Мне плевать на коммунистов, демократов, капиталистов и на всех их вождей, вместе взятых!
– Зачем же тогда работала?
– Тебе известно дело Казимира?
– Растление и убийство малолетних… Неужели, Соня?
– Да, я шла под кличкой Француженка. Хоть ты и «важняк», Турецкий, но и от тебя тайны имеются.