Нацеловавшись, я успел пройтись и по округлостям барышни — правда, только в первом натиске. Потом девица включила «режим недотроги». Но — главное — Амалия возбудилась. А это уже показатель того, что провинциальный барин, как минимум, по душе пришелся. Так что сую в девичью ладошку аккуратно сложенную бумажку с адресом моего будущего московского гнёздышка, и мы возвращаемся на прогулочную тропинку под надзор Жозефины, которая — какая досада — случайно встретила свою знакомую и заболталась. Француженка-гувернантка строго оглядела свою подопечную, и не заметив беспорядка в одежде оной, расслабилась.
После недолгой прогулки едем домой. Тимоха на козлах подкалывает меня:
— Ну что, нагулялся, мартовский кот?
— Да иди ты! — отмахиваюсь я.
— А барышня тобой заинтересовалась всерьез. Спрашивала, сколько у тебя душ, в порядке ли имение. Даж пятак дала за откровенность!
— Так. Подробно давай. Что ты там наплёл? И не смей юлить! А то узнаю правду — будет тебе пятак… Или — в пятак.
— Всё путём, шеф. Расписал о тебе в лучшем виде. Типа ты в некотором роде, богатый деревенский мажорчик: тянешься к наукам, в хозяйстве у тебя всё по последней моде, церковь новую отстроил. Твой моральный облик хвалил. Говорю, святой почти мой барин: крестьянкам подолы не задирает, по балам не шляется, храбрости отменной…
— Ну, про моральный облик ты, Тимоха, зря распинался. Я его уже малость подпортил в парке.
— А я пока стоял, вас ждал, таких краль здесь видел! Отпустишь вечерком к соседям? Там меня звали.
— Да иди. Пятак, тем более, у тебя есть, так что — завидный жених.
Вообще, вечером я хотел с Адамом повспоминать ещё чего-нибудь из будущего. Но зачем мне неволить единственного человека, с которым могу быть откровенным? Он же не виноват, что попал в тело крепостного. К тому же ведет себя ара как нормальный товарищ — надёжный, весёлый, и даже врать умеет в мою пользу!
Позаниматься с Владимиром тоже не выйдет — тот уже накосорезился и спит. Остаётся два пути: или на променад, или спуститься в гостиничный ресторанчик. Он тут небольшой, но, на вид, приличный. Даже музыкальное сопровождение имеется. Правда, одна лишь скрипка играет, и при том весьма тоскливо. Цыгане вчера куда как веселей распевали и отплясывали.
Лень — как всегда — взяла верх и решила за меня. Гулять по Хитровке? Да ну нафиг. Помнится, что-то я в будущем слышал про этот райончик, и, надо признать, отзывы были нелестные. Хотя, такие приличные люди тут обитают — Елизавета Васильевна, например…
Иду в ресторан. Выбрал столик, устроился поудобнее, заказал вино. Вроде и не кислятина — терпкое, с каким-то там ароматом… но не зашло. В следующий раз, пожалуй, попробую пиво. Именно пиво, а не полпива. Никак не привыкну, что тут оно может быть и трёхградусным, и даже двух, и на вкус напоминать слегка перебродивший квас.
Чтобы не пить на пустой желудок, заказал ещё тарелку сыров. Вот тут, признаюсь, угадал — сыры отличные: и твёрдые, и мягкие, и с плесенью даже есть. Весьма недурны. Жаль, только не с кем поговорить — Владимир спит, Тимоха по девкам пошёл…
В зале — столиков двадцать. Небольшие, в основном, на двоих-троих. Но вполне уютные, с кружевными салфеточками и видавшими виды свечами. Рядом со мной, например, устроился худощавый паренёк с плутоватой, но смышлёной физиономией. Сидит, читает газету. Грамотный, значит.
Есть пара столов побольше — на компанию. За одним, дальним, расположилась шумная молодежь, по виду мещане. А вот тот, что ближе ко мне, занят купечеством. Те бородатые все до единого, и веет от них дорогим табаком, деньгами и самодовольством. Но выделяется среди них один… Нет, не внешне — они все как под копирку. А вот по отношению к себе товарищей — явно тут он главный и наверняка самый богатый. Мужик этот лет сорока, может и меньше, но борода солидная, так что возраста не разглядеть. Наливают ему первому Когда он говорит, все молчат. Вот и сейчас он степенно рассказывает о своем промысле.
— Ещё из Америк я привёз хорошее турецкое пшено — Маис, как оно по-правильному называется.
Кукурузу, что ли? — заинтересовался я и стал приглядываться к компании бородачей. Кстати, сам я бриться вынужден, ибо клочками борода растёт. Да и не борода то — так, пушок один. Похоже, в теле Лешеньки не светит мне обзавестись солидной окладистой бородой. А жаль. В этом времени сей предмет мужской гордости хоть и не даёт сразу титула или чинов каких, но уважения при первом знакомстве добавляет точно.
А может, чего и мне заказать из «Америк» тех, раз купец там бывать изволит? Табак? Да не курю я. Ром? Тоже без надобности. Эх, «Кока-колы» бы сейчас — да чтоб со льдом и в тонком стакане! Только вот беда: не изобретена она ещё. Но ведь… кока-то точно есть! Самое натуральное растение. Листья коки веками индейцы жевали для бодрости. И если свежие листья этого растения быстро теряют свои свойства, то сушёные хранятся месяцами. Да и в горшке, под видом диковинки для сада, вполне можно их привезти.
Правда, потом вспоминаю: в «Кока-коле» использовались не только листья коки, но и орехи кола — именно они кофеин содержат. А те, если не ошибаюсь, растут в Африке. Мне как-то привозили — я баловался: молол орехи, заливал горячей водой… бодрило.
Пока я обо всём этом размышлял, за соседним столом случился небольшой переполох. Вернее, не совсем переполох — так, деловая взбучка. Тот самый «американец»-купец отчитывал полового — мальчишку лет двенадцати, худенького и лопоухого. Он что-то там уронил и, судя по всему, на главного купца попало прилично.
Емельян Никитич — так его называли соседи по столу — первым делом стал драть уши малому. Потом прибежал хозяин ресторана — лично, для улаживания инцидента, и добавил пареньку пару затрещин. Мальчишка с выражением обречённой покорности на лице стоически терпел побои: видать, работа мальцу очень нужна, а до ювенальной юстиции ещё далеко.
Купец, устав ругать неловкого полового, стал отряхиваться и, сделав пару шагов, оказался почти у моего столика. Решаю воспользоваться ситуацией.
— Уважаемый, сзади внизу у вас край кафтана грязен! — вежливо подсказываю я.
— Сюртук то! Такая шерсть дорогая… — сетует купец и, задрав подол, пытается рассмотреть ущерб.
— Слыхал, вы в Америке бывали, — спрашиваю между делом я. — А в какой, если не секрет? В Южной али в Северной?
Вопрос, между прочим, не праздный. Кока, которую я задумал раздобыть, растёт отнюдь не везде. Боливия, Перу, Колумбия — вот где её родина. И не всякая «Америка» годится.
Купец с любопытством бросил взгляд в мою сторону:
— Сейчас вот в Новоархангельск собираюсь. Аляска, стало быть. Американская, но наша. Надо ли чего, любезный?
«М-м… Не совсем то,» — думаю я. Но виду не подаю. Кто знает, вдруг через этот Новоархангельск есть путь и в Южную Америку? Торговля нынче куда только не добирается.
Купец, похоже, сразу признал во мне человека благородного сословия. А может, это ему трактирщик на ушко шепнул — дескать, клиент важный. Меня тут, к слову, уже знают. Когда заселялся, вёл себя как настоящий барин: говнился — требовал лучший номер, но со скидкой. Хозяева, видать, к таким «породистым» занудам тут привыкшие, пошли мне навстречу. Номер в итоге достался вроде бы и недорогой, но ощущение, что где-то в этой сделке меня элегантно поимели, не покидает до сих пор.
Я, на всякий случай, уточняю детали: мол, листья продолговатые, блестящие, жуют их индейцы от усталости. Купец, морща лоб, мотает бородой — видно, не догоняет.
Но тут на помощь приходит молодой парень с соседнего стола — тот самый, с плутоватой физиономией и газеткой в руках:
— Гумбольдт об этом растении писал, в своём труде о Новой Испании!
— Да иди ты! — вырывается у меня от удивления.
— Книга, конечно, на французском, но, уверен, вы поймете. Могу дать вам почитать. У меня с собой в номере она.
Знакомимся. Молодого парнишку зовут Евстигней. Имя вроде бы крестьянское, но он, оказывается, тоже дворянин. Правда, из безземельных, а значит, парень с амбициями. Окончил совсем недавно основанный императорский Санкт-Петербургский университет. Причём учился на факультете физико-математических наук, но с элементами естественно-исторического направления, где преподавалась, в том числе, и ботаника. Евстигней даже успел послужить в тамошнем Ботаническом саду, и в Москву прибыл буквально сегодня.
Поднимаемся к Евстигнею. Номер у него в гостинице — самый дешевый, я своим парням и то лучше снял. Но экономит он не из жадности, а по необходимости. К тому же завтра у молодого человека судьбоносный день — идёт устраиваться в Императорский Московский университет. Там ему, дескать, уже обещано место на кафедре естественной истории, где преподают и ботанику, и зоологию, и минералогию.
Экономил Евстигней на всём, кроме книг. С собой в Москву он притащил два десятка увесистых фолиантов, один из которых назывался «Essai politique sur le royaume de la Nouvelle-Espagne». Смотрю на год выпуска — 1811. Совсем свежее издание.
Парень листает книгу и быстро находит нужное место… Чёрт, всё верно — автор описывает культуру и обычаи народов Анд, включая жевание листьев коки.
— Я завтра тоже собираюсь в университет, — как бы между прочим делюсь информацией. — Там состоится заседание «Общества любителей русской словесности».
— Так ты писатель? — заинтересовался Евстигней.
— Поэт, — бодро соврал я, но декламировать’свои' стихи постеснялся.
— Кстати, Гумбольдт в большой дружбе с Канкриным. А тот — любитель поэзии, — просветил меня молодой ученый.
— С кем? — не понимаю я.
— Ты что, не знаешь министра финансов Российской империи? — на лице Евстигнея выражение неподдельного удивления.
Я, признаться, лицо царя-императора с трудом вспомню, а уж про его министров и слыхом не слыхивал. Поэтому, промычав с умным видом что-то нейтральное, иду к себе в номер спать.
Спал я, как говорится, без задних ног, и пробуждение вышло крайне неприятным. Будит меня… полицейский! Представился квартальным надзирателем. А виноват, как водится, Тимоха — попался ночью, возвращаясь с блуда, да ещё с гостинцами в виде еды.