— Прошу прощения за беспокойство, ваше благородие, — с почтением начал толстый дядька с пышными усами. — Но обязан был удостовериться: сей мужик действительно в вашем владении состоит?
— Мой, — буркнул я, ещё не отойдя ото сна. — А что он натворил?
— Да ничего, пожалуй. Шёл в поздний час, с поклажей. Бумаг при себе не имел. Сказывал, будто бы служит при вас. Но сами изволите понимать: подлое сословие соврёт — недорого возьмёт. А разбудить мы вас сразу не осмелились: человек на стойке сказал, что вы нраву крутого и обидчивого…
Ну да. Это я зря, конечно, выёживался при заселении. Слишком натурально сыграл барина.
— Продукты при нём были. А ну как краденые? Идти к госпоже Хитрово тоже не решились. Поэтому посадили его в участок до утра. А нынче вот, в целости и сохранности, возвращаем вам. Глаз, примечу, у него уже подбит был — не наше то дело.
— Это он с цыганом, что давеча полез в дом к Елизавете Васильевне, дрался, — пояснил я, отыскивая в кармане мелочь. — Пострадал, можно сказать, за правое дело!
— Так, значит, не зря мы его кормили и поили, — с нескрываемым интересом глянул на мою горсть монет квартальный.
— Это вам, господин надзиратель, за труды ваши и на расходы, — подаю пригоршню медяков и парочку серебряных.
Там не меньше рубля вышло. Жмотиться в подобной ситуации мне не с руки: могли ведь и дубинкой Тимоху огреть!
— Дубинкой пару раз стеганули. А кормёжка… так, кваску плеснули да пирожок один на всех дали. А вот колбасу, ироды, украли! Лук да яйца отдали, а колбасу — нет… Паспорт мне, Алексей Лексеич, надо бы выправить. В камере народ подсказал как.
— Паспорт… Ишь ты! А ну как сбежишь с ним? — подкалываю я Тимоху. — Хотя ладно, что-нибудь придумаем. Что ж в самом деле тебя как безродного хватают?
— Так я и есть безродный — самое низшее сословие в Российской империи, — вздохнул Тимоха.
— Да не прибедняйся! Всё у тебя есть. Живёшь, как король: на простынях спишь, одет как барчук. Я вот вчера познакомился с одним молодым учёным, дворянином по происхождению — так у него номер куда хуже вашего с Володей.
— О, кстати! Я, как меня сюда вели, спину Владимира заприметил — убёг он куда-то с утра пораньше.
— Ну и пусть, он ведь не крепостной. Заслуженный ветеран — самим императором да отцами-командирами отмеченный.
— Странно то, что сел он в богатую карету. Я, правда, не разглядел толком, кто там в карете был… Этот черт усатый пинка мне под зад дал, чтоб я, значит, резвее шагал. Но карета — не чета нашей.
— Ладно узнаем, как вернётся. Не думаю, что тайна великая. Может, к бабе поехал. Ветеран, а кровь-то — не вода. Ты, кстати, иди поспи, нам ведь сегодня в университет ехать! А на обратном пути посмотрим наш домик — переселяются там или нет.
— Лучше сразу туда заехать, чтобы круг не делать, — зевнул Тимоха и отправился к себе.
А вот мне сон уже перебили, и что делать ранним утром — не представляю.
Впрочем, за меня всё решил случай. И дело мне нашлось!
Глава 14
— Кто там? — кричу в ответ на стук в дверь.
— Это я… Ольга.
Ольга? Не ждал. Голос у неё — тихий, вкрадчивый, прямо как у моей бывшей жены, когда она чувствовала себя виноватой, или у бухгалтерши, когда та сообщала о штрафе от налоговой.
И вот ведь что странно: я совсем забыл, что там, в будущем, у меня остались друзья, родня. Мама, наверное, с ума сходит. Если я действительно «погиб», представляю её горе. Да, у неё ещё две дочки и шесть внуков, но меня она любила особенно. Лелеяла, холила.
Впрочем, остальные — вряд ли сильно переживают. Родня меня особо не жаловала. Успешный был, понимаешь, слишком, да денежки водились.
Кто ещё пожалеет? Саня — сосед-алкоголик. Вечный заёмщик. Я уже и не помню, сколько он мне должен. Хотя какой с него спрос? Я и не требовал. Он ведь когда-то в девяностых гопоту от меня отогнал. Обязан я ему. И знаю: Саня сейчас точно в трауре. Ну кто, кроме меня, ему ещё одолжит на «полторушку до вечера»?
Вот и для этой Ольги я многое сделал. Что, интересно, ей теперь понадобилось?
Накинув рубашку да брюки, открываю дверь.
— Ах, Алексей Алексеевич, попала я как кура в суп… — выдала женщина с порога.
Вижу сразу — дело неладное. Во-первых, стоит с двумя чемоданами. Во-вторых, свежая ссадина на щеке, хоть и замазанная белилами. А так — выглядит прилично: подтянутая, женственная. Фигурка — что надо. Был бы я ещё в прежнем теле — точно не пропустил бы такую фифу мимо внимания.
— Кто приложил-то? — спрашиваю.
— Граф… не молодой, не старый. А я, дура, стала от его ласк уворачиваться — ну, он и осерчал! Отхлестал и вон выгнал, — ответила Ольга, помявшись.
И чего ей от меня надо? Чтоб я вызвал этого графа (кто он там, кстати? Уж не граф ли Толстой?) на дуэль? Нет уж, увольте, мне своих неприятностей хватает.
— Привыкла я у купца: тот ласковый был, — заговорила Ольга, — а этот налетел как бес, схватил, спиной к себе развернул и давай руки свои совать! Я вырвалась, слово хотела сказать, а он — бац по щеке! А с утра сказал, чтоб уходила — мол, не годна я им!
То есть, выходит, если бы граф помягче действовал, можно было бы и без скандала обойтись? Любопытная логика. И всё же, чего она хочет? Гувернантка мне точно не нужна. Скорее всего, просто пожить просится. Денег у неё, видать, нет — раз даже цепочку продавала.
И точно, угадал.
— Мне бы недельку-другую, Алексей Алексеевич. Я вам, конечно, за всё заплачу. Как устроюсь, так сразу и съеду. Вы же говорили про свой домик…
— Домик надо сегодня ещё раз проведать. Я ведь дал бывшим жильцам срок выселиться. Ну а пока — живи тут, коль надо. Мы всё равно дня два максимум здесь.
— Да не успею я сыскать работу за два-то дня, — вздохнула Ольга. — Да и с такой… красотой, сами понимаете, в приличное место меня не возьмут.
— У меня в том доме всего две комнаты: одна — мне, другая — для слуг. Есть, правда, под самой крышей крохотная комнатка. Без печки, без удобств — летняя. Могу пустить туда. Ну и здесь, если что, номер тебе сниму. Денег не возьму — расходы невелики, да и… подружились мы вроде.
— Господи… благодарю тебя, — прошептала Ольга, и вдруг заплакала. Не навзрыд, нет — а как плачут те, кто слишком долго держался.
Жесток и подл оказался этот граф, по рассказу Ольги. Да ещё и похотлив, как сатир. Девок своих он использовал как личную собственность, и, судя по всему, даже замужних жен спокойно отбирал у мужей. Насмерть мог засечь и за лошадей, и за собак — словом, мерзавец. И главное — безнаказанный. Только взял в услужение гувернантку, как тут же полез к ней под юбку: решил воспользоваться зависимостью и унизить.
Вот что меня, человека из будущего, и взбесило. Мы там, конечно, тоже не без греха, но так — внаглую, с правом «владения плотью»… Дикие времена, дикие нравы, одним словом. Моё современное, по нынешним временам, высокоморальное сознание взбунтовалось, и именно оно, пожалуй, и стало причиной следующего конфликта.
Снял номер я Ольге пока на сутки, заодно наши продлил. И вот, пока оформляли, вижу, как в дверь гостиницы входит франт лет тридцати. Весь из себя напомаженный и гладкий, но по виду из простых. Улыбочка — как у приказчика на базаре. Подходит к нам и спрашивает Ольгу. Та растерялась, глаза на меня: мол, что делать?
— Вы же не передумаете насчёт жилья? — шепчет.
— Да, конечно, нет!
— Что? Вы кто⁈ — заметил меня франт.
— Ты сам кто? — стараюсь глядеть на него грозно. — И как смеешь разговаривать непочтительно с женщиной?
— Я… я слуга Его Сиятельства графа Апраксина Александра Петровича! — выдал он так гордо, словно я тут же должен был поклониться ему до земли.
— Отвечай, мерзавец, как посмел указывать моей работнице? — отыгрываю я самодура.
Тот аж покраснел, замотал головой и промямлил:
— Да я… да откуда… она в услужении у графа… и она… она — блядь!
Хрясь! Бью ему в морду. Причем удар получился не хуже, чем Грачеву прилетело в своё время. Франт падает навзничь.
— Молчать! Как смел⁈ Кто послал⁈ — пинаю я франта по рёбрам.
А что? Пусть видят: барин честь свою блюдёт! И за своих вступается.
— Прекратить! — меня врасплох застал свисток городового.
А вот и вчерашний усатый полицейский нарисовался.
— Что-о-о-о? — негодую я, войдя во вкус. — Меня, дворянина в двенадцатом колене, хамло и быдло оскорблять⁈
— Алексей Лексеич, ну зачем же убивать? — укоризненно качает головой околоточный с довольной рожей.
Ну а как же — он и с меня рупь возьмет, и с графа этого тоже.
Апраксин… черт, знакомая фамилия. Я её ещё из будущего помню. И вот, скажи, на кой я влез в это? Запал уже прошёл, но злость осталась.
Хрен знает, кто этот Апраксин. Точно помню, с Петром Первым дружбу водил один из них. Ольга сказывала: служит её хозяин вроде бы в посольстве в Вене, внештатным сотрудником. Сам Татищев его туда пристроил. А в его доме в Москве бывают все сливки московского общества. Женат он вторым браком на красотке — молодухе какой-то. А Ольгу, значит, брали для дочки от первого брака, девочки лет десять.
Вот и выходит, что я, барин по случаю, только что выбил зуб служителю известного графского дома. Хорошо это или плохо — ещё не решил. Но уж точно — не скучно.
— Графу бы, может, не лишне вспомнить, что Ольга Васильевна — не его крепостная, а вообще-то из свободного сословия, — заметил я на прощание ушибленному франту.
— Я вам так благодарна… Надеюсь, статский советник не станет вам мстить, — тихо проговорила Ольга, прижимая ладонь к груди.
«Так значит, Апраксин — тоже полковник, как и батюшка моей рыжули», — подумал про себя я, машинально отметив, что уже свободно ориентируюсь в этом клубке чинов, титулов и рангов. Тут ведь всё просто: не запомнишь — пропадёшь.
Татищев… да что о нём известно? Посол в Вене и всё. И семейство имеет многочисленное.
К обеду время подошло, а Владимира всё нет. Странно. Мог бы, в конце концов, предупредить — он же у меня, в некотором роде, на зарплате. Зато Тимоха бодр и весел, словно вином напоенный. Его, оказывается, накормили — и у нас, и у соседей. А, может, этому дамскому угоднику перепало что и послаще вина.