У нас в России, конечно, тоже свои прецеденты имеются. Тот же Петя Салтыков, говорят, женился на троюродной сестрице. Но та, по крайней мере, красива и чертовски богата. А француженки и в будущем, как по мне, красотой не блистали. Но тогда хоть косметика спасала. А эта… Белила на лице — с палец толщиной, волосы напомажены… Жуть. Ещё и золотая блохоловка на поясе болтается. В общем кандидатура та ещё.
— Сильно, брат! Сильно! А как скажешь Амалии о том? Раз руки просить хотел, то, наверное, у вас взаимно всё?
— Правду скажу, друг мой, правду. Что моё сердце другой отдано.
— Так и Софии тебе не видать. Папа её пожалован в обер-егермейстеры вместо Нарышкина и назначен состоять при императрице Александре Фёдоровне. Заведовать будет Аничковым дворцом и Собственной Его Величества конторой.
Мой жилец знает много. Я вот, признаться, не до конца понимаю, что именно означают все эти высокие должности, но ясно одно — отец сестёр близок к трону. А коли так, никто мне Софью, свет души моей, в жёны не отдаст, ибо невеста она завидная.
Поразмыслив малость, решаю всё же нанести визит Амалии. Знакома она, надо признать, со многими молодыми и не очень знатными людьми в Москве. А ну как обидится, затаит зло: мол, обещал приехать — и обманул. Не комильфо. Врагов на ровном месте плодить неохота. Придётся ехать, прикидываться влюблённым дурачком и прощение выпрашивать. Ну да не убудет с меня.
Стёпа меня понимает и даже рвётся сопровождать, но, предвидя возможный конфуз, я решительно отказываю. Впрочем, от его идиотского цилиндра откреститься не удалось.
Еду, погружённый в размышления: надо ли мне нанимать Лизавету?.. Ведь домой, в имение, всё равно возвращаться придётся. Урожай, черт бы его побрал… И вот вопрос — кого ж оставить здесь, в Москве, за домом присматривать?
— Лёш, глянь, тут кондитерская Бородина, — послышался голос Тимохи, и в окошко кареты просунулась его физиономия. — Купи торт. Что ж с пустыми руками в гости ехать?
— Сбегай сам, мне лень, — буркнул я, сунув кучеру рубль.
Через пять минут Тимоха вернулся, сияя, как медный пятак:
— Самый красивый взял! — хвастается он, сжимая в кулаке сдачу. Я молчу — не до таких мелочей мне сейчас.
Выглядываю в окно: подъезжаем. Усадьба родителей Амалии несомненно производит впечатление. Хотя сама усадьба — ничего особенного, да и район здесь — не ахти, похуже моего будет. А вот дом… что и говорить — настоящий дворец. Массивное, двухэтажное здание с мезонином, лепниной и балкончиками. Причем первый этаж — высоченный: метра три, не меньше. Построен дом, как я слышал, уже после французов, то есть совсем недавно, и, по всему видно, обошёлся отцу Амалии в немалую сумму.
Заезжаем во двор. Карета выкатывается на гравий, и я, полный мрачной решимости, выбираюсь наружу. Тут же подбегает кто-то из слуг, и меня провожают к парадному входу. На крыльце довольно миловидная девушка принимает цилиндр и протягивает руку к коробке с тортом, но я лишь хмуро качаю головой.
Оглядываюсь — никого, кроме гардеробщицы и того же слуги.
— Куда мне? — спрашиваю я, направляясь в сторону парадного зала — туда, откуда слышались переливы рояля. Или фортепиано… чёрт их разберёт, я в этих делах не знаток.
— Вам на второй этаж. Хозяин сегодня приехал, вас видеть хочет. Строго-настрого приказал первым делом к нему в кабинет вести.
— Хозяин? Папа Амалии?
— Да, статский советник, его высокородие Лев Васильевич.
Да знаю я, как к статскому советнику обращаться! А вот имени-отчества не знал, вернее, знал только имя, ведь Амалия по отчеству Львовна.
— Внезапно вернулся? На Кавказе же бы… — удивленно спрашиваю.
— Ждали вчера, а приехал сегодня, — обронил слуга, не оглядываясь на меня.
Стоп. Это как понимать? Значит, день его возвращения был известен заранее? А мне между тем говорили — без него-де ничего решить нельзя, и мол, вернётся папаша не раньше сентября. А получается… вот он тут уже!
Кабинет статского советника, а это пятый ранг в табели о рангах, больше походил на логово бывалого вояки. Карты на стенах, сабли, пистолеты, глобус, всякая военная дребедень. Под стать ему был и сам Лев Васильевич — коренастый, с короткой шеей и мощным затылком. И морда такая… кирпича просит. Смотрит на меня сурово, я бы даже сказал неприязненно.
Собираю всю волю в кулак и представляюсь. Чувствую, как внутри Лешка, гад, отчаянно трусит. Но ничего — я и с губерами бывало общался в своё время.
— Значит, ты и есть тот повеса, что моей дочери голову вскружил? — наехал он с ходу. — Кто будешь по званию? Служил ли?
Я едва не ляпнул по старой памяти:
— Старший сержант 77-й гвардейской зенитно-ракетной бригады! Сами не летаем — и другим не даём!
Глава 29
Глава 29
Смотрю на возможного тестя и понимаю — мирного разговора у нас не выйдет. А раз так — зачем церемониться?
Вид у меня, надо признать, совсем не смиренный — эдакая смесь самоуверенности и нахальства. Прохожу в комнату, сажусь без спроса в кресло у стола и закидываю ногу на ногу, будто у себя в имении. Вот только торт в руках портит картину. Куда ж его? На пол поставить, что ли? Ладно, оставлю на коленях — вдруг пригодится… В морду, к примеру, кинуть.
— Сударь, вы, стало быть, и есть батюшка Амалии? Это я, по-вашему, ей голову вскружил? Ну что ж… Дело молодое, сами понимаете. Простите, не ожидал вас тут увидеть — меня уверяли, что вы не скоро в Москву воротитесь.
— Что за вздор⁈ — вскипел он. — Три недели как письмо от меня они получили! Не морочь мне голову! Кто позволил сесть⁈
— Вы не предложили, и я решил сам. А кто мне, дворянину, может запретить? Или вы, ваше высокородие, намерены меня обидеть? Так я, ежели что… вызов подам, — медленно произнес я, глядя статскому советнику прямо в глаза.
— Дуэли, смею напомнить, под строгим запретом по высочайшему повелению! Встать немедля! — рявкнул он, багровея.
Лев, а в этот момент он вполне соответствовал своему имени, набычился, поднялся со своего кресла и, опершись обеими руками о стол, зыркнул на меня так, будто прикидывал — а не перепрыгнуть ли через стол и растерзать наглеца? Лев, может, и смог бы, но этот грузный и уже в возрасте дядя точно нет. Так что пока чувствую себя в относительной безопасности. Тем более у меня в руках торт. А он, как известно, может быть не только лакомством, но и аргументом.
Продолжаю сверлить мужика взглядом и гнуть свою линию:
— Предлагаю вам принести извинения за хамство! Немедленно!
— Да я тебя… в бараний рог… мальчишка! Ты хоть знаешь с кем говоришь⁈
Эта фраза совпала с появлением в кабинете Амалии — видно, кто-то уже доложил барышне о моём прибытии.
— Алексей, я вас жду с самого утра! — с укором произнесла она, а потом резко повернулась к отцу: — Папенька! Потрудитесь разговаривать с гостем в более подобающем тоне!
Амалия моментально перестроилась и вместо заготовленных фраз наехала на отца, который сразу стал похож на ободранного кота и конфузливо опустился обратно на свой трон.
— Я поговорить хотел, выяснить серьезность намерений, — забормотал Лев Васильевич, позорно теряя остатки грозности.
Э… А доча, оказывается, папенькой командует. И если Амалия и вправду в положении — то батюшка, похоже, ни сном ни духом. Иначе хрен бы он так быстро успокоился.
— Идёмте к столу! Маменька волнуется и всех к обеду зовёт! — топнула ножкой Амалия, закусив хорошенькую губку.
А выглядит девица, чёрт побери, отменно! Разглядываю её, будто впервые вижу. И на миг забываю даже про своё недавнее намерение разорвать сию непорочную, к моему сожалению, связь.
Юна — лет девятнадцать, ну двадцать два от силы… Хотя, признаться, я так и не узнал точно, сколько ей. Лицо — свежее, будто только что с прогулки на утреннем воздухе. Кожа белая, гладкая, словно тонкий фарфор. Волосы — густые, прибраны в высокую причёску в духе ампир: гладко зачёсаны по вискам, сзади собраны в пучок, лишь пара локонов кокетливо обрамляет лицо. Мне такие причёски по душе — не то что пудреные башни и уродливые парики, как у моей… хм… «дамы сердца». Тьфу, даже сравнивать их — кощунственно.
В косу барышни вплетена розовая ленточка — в тон платью. А платье! Тончайший нежно-розовый шёлк с перламутровым отливом. Крой подчёркивает и тонкую талию, и соблазнительный изгиб бедра, и всё, что, по-хорошему, должно быть скрыто. Лиф узкий, но с приличным вырезом. Рукава — с небольшими буфами. При каждом шаге ткань платья будто играет, приоткрывая остроносые туфельки из розового атласа, с крошечными бантиками.
Ничего не скажешь, одета девица со вкусом — ни аляповатости, ни излишеств. Всё в тон. Довершает образ простенькая, но изящная золотая цепочка с миниатюрным медальоном на шее.
Чёрт возьми… может, и впрямь жениться?.. А рога? А возможное дитя, которое не от меня?
Давлю в себе разыгравшиеся гормоны и, уже включив разум взрослого, пожившего человека, который повидал в жизни и не таких красавиц, произношу степенно:
— Я, собственно, проститься зашёл — уезжаю в деревню… Урожай, знаете ли, собирать пора, а за мужичьем, сами понимаете, глаз да глаз нужен… Вот, тортик вам принёс. Надеюсь, свидимся. К коронации вернусь непременно, пропустить такое событие не могу. А как вернусь, так с визитом первым делом — к вам! Вы уж извините… дела-с…
В комнате повисла неловкая пауза. Видно, никто тут не ждал такого поворота. Папаня, впрочем, вскоре оживился — ус, вижу, задёргался, глазки хитро заблестели. У Амалий глазки тоже блеснули, но не хитростью, а слезой. Выдавила из себя, или в самом деле расстроена — не важно. Главное — слова:
— Как же так?.. Вы ведь обещали просить моей руки! Я уж и маменьку уговорила, и папеньку…
— Чего⁈ Да папенька твой меня, дворянина, за прислугу держит! Ты ж слышала, как он со мной говорил! — вскипел я.
Тут я уже сдержаться не мог, ибо Амалия, плутовка эдакая, нечаянно проговорилась, что уговорила отца заранее. Сучка крашеная! Хотя почему крашенная? Это наверняка её естественный цвет волос… Красивый, зараза!