— Выкрасть её — не самое простое дело, — отвечал тогда бывший унтер-офицер. — Я уже ездил к поместью Шабарина, этот помещишка там устраивает что-то вроде военного лагеря. Посты, караулы, люди оружные. Будто бы воевать собрался с кем.
— А он и воюет! Только чем ты ему ответишь? — взъярился Кулагин.
— Убить прикажете? — простодушно, но лишь на вид, отвечал Тарас.
— Ты… в моём кабинете! Чтобы более таких слов не произносил! — тихо сказал Кулагин. — Мне нужно его раздавить, чтобы Шабарин приполз, молил о пощаде, чтобы он побирался в Екатеринославе и продавал свой последний костюм.
Глаза его всё ещё сверкали холодом, а губы будто сами собой, против хозяйской воли, расплылись в хищной улыбке.
— Так, ваше превосходительство, это уже не ко мне. Я же только если в морду, да выкрасть, — прибеднялся Тарас, бывший куда смекалистее, чем казался.
— Так выкради! — выкрикнул Кулагин.
— Могу ли я поступать по своему усмотрению и без пособников? — спросил Тарас.
— Поступай, как посчитаешь нужным. Мне только нужно быстрее! Ты у меня уже три года служишь? Понимаешь ли, что тебя, да и сына твоего, не станет, если только справляться не будешь с тем, что тебе поручают? Делай что хочешь, а Шабарин должен лишиться своей земли, но главное — приведи мне девку! — Кулагин небрежно повёл рукой, отпуская Тараса, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
— Сделай то, не знаю что, — прошептал себе под нос Тарас, когда уже через потаённую дверь выходил из Губернаторского Дома.
В этот раз мужик не собирался прямо сейчас бежать и выполнять все указания своего хозяина. Он уже не столько Кулагину служил, сколько его жене. Именно жена вице-губернатора, помогла найти Тарасу дом и купить его, Кулагина же поручила своей личной служанке нанять няньку для малолетнего сына Тараса, Демьяна Тарасовича. Так что мужик чувствовал к этой женщине огромную благодарность. А ещё ему очень нравилась Елизавета Леонтьевна, как женщина. Нравилась, но мужик никогда не посмел бы осквернить даже своим признанием столь благородную особу. Хотя при случае Артамону, полюбовничку Кулагиной, он шею-то свернёт.
— Что он тебе сказал? — спросила жена вице-губернатора.
Сразу после общения с Кулагиным Тарас направился к его супруге, он обещал ей рассказывать о всех делишках её мужа. Теплилась ещё надежда у мужика, что обозлённая женщина, которая собирает на своего же мужа сведения скользкого характера, что-то сможет сделать. Он не верил в то, что Кулагина обвинит своего супруга и придаст общественному порицанию все те злодеяния, которые были допущены. Но был готов помочь Елизавете Леонтьевне, даже если до конца не понимал её мотивы.
— Говорит, чтобы я расправился с Шабариным, — тут же ответил мужик.
— Какая прелесть! Всесильный Кулагин сломал зуб о молодого помещика… Не зря я приветила этого парня, — рассмеялась Елизавета Леонтьевна.
Тарас поймал себя на мысли, что готов был бы прямо сейчас скрутить шею барчуку. Правда, нахлынули воспоминания, что уже дважды встречи с Шабариным заканчивались для Тараса весьма болезненно.
— А про девку он вспоминал? — зло осклабившись, спросила Кулагина.
— Вспоминал, — нехотя признался Тарас.
— Что ж делать думаешь? Убьешь Шабарина? — спросила Елизавета Леонтьевна.
— А как мне не разорваться между вами, барыня, да господином Кулагиным, что мне, сирому, делать прикажете? — несколько более эмоционально, чем следовало, сказал Тарас.
К удивлению мужика, его не отчитали, не обозвали. Елизавета Леонтьевна только задумалась, завлекательно поджав нижнюю губу.
— А ты вид делай, что пробуешь скрасть эту девку. Поезжай к Шабарину, — весело, будто осенённая великой мыслью, сказала Кулагина. — А и правда, приезжай! Я дам тебе письмо к Шабарину, договоришься с ним, он не дурак, чтобы сделать попытку скрасть ту курву — Марту, но ежели она здесь появится… не жить ни тебе, ни ей, так и знай! Ненавижу ее, гадину!
«Два сапога пара» — подумал Тарас, словив на себе колючий взгляд женщины.
Сам же взгляда от барыни отвести не мог. Как же он сейчас хотел бы показать, что такое настоящий мужик, как он может любить свою бабу! Но нельзя, Тарас знал своё место, потому даже сам опешил от мимолетной, но такой отчетливой, яркой фантазии.
А в это время вице-губернатор Кулагин, уже чуть ли не прожигая взглядом присланное фельдъегерской службой письмо, всё же его вскрыл.
Вначале вице-губернатора почувствовал страх, потом появилось даже какое-то веселье. Спасибо за хорошее настроение в момент переживаний нужно было сказать Николаю Васильевичу Гоголю, который так смешно показал в своем произведении чиновничество уездного города.
— У нас пренеприятное известие, к нам едет ревизор! — сказал Кулагин и нервно, как могут только психически неуравновешенные люди, рассмеялся.
Глава 14
— Эльза, как же я рад тебя видеть! — сказал я, спешиваясь.
И ведь не соврал, действительно рад видеть. В последнее время я достаточно часто вспоминал о знойной вдовушке. Может, потому, что молодое тело кипело взбунтовавшимися гормонами, может, из-за того, что не хотел разочаровываться в своих решениях. Ведь наиболее логичным было бы, если бы Эльза всё-таки убежала. Но она здесь.
— Мысли о побеге меня, конечно же, посещали, но женское любопытство оказалось сильнее. Мне стало очень интересно, как же вы, господин Шабарин, выкрутитесь из положения и организуете самый лучший в губернии бал за все времена, после Потемкина, конечно. Говорят, он такие балы устраивал! Ну, это, видимо, было всё же не на этих землях, — с неким задором говорила Эльза.
— А не ты ли, дорогая Эльзочка, обещала мне помочь с этой задачей? — с озорством, весело спрашивал я.
— Так я уже сделала для твоего бала столько, сколько и жена не сделала бы, — усмехнулась Эльза.
— Но ты делаешь и ещё кое-что так, как не каждая жена отважится сделать, — сказал я и рассмеялся.
Казалось, даже прожжённая вдовушка Эльза засмущалась.
Мы стояли у одного из домиков, который должен стать гостевым во время моего, надеюсь, грандиозного бала. Это был простенький домик, но выполненный очень качественно, под красивый ровный сруб, который был поверху покрашен. Одни домики были зелёными, другие красными, третье жёлтыми. Дал я волю Марии Александровне, вот она и начала вырисовывать все цвета радуги. Еще бы поставила где-нибудь статуи гарцующих единорожков, так вообще было бы как в девчачьих комнатах двадцать первого века. Да ладно, что ворчать — ведь неплохо смотрелось. А что уж говорить за местных дамочек, те были в восхищении от такой цветовой гаммы, непривычно контрастировавшей с серыми буднями. Уверен, что всем понравится, особенно женской части приглашенных на бал.
Ну, а что мужику? Я практически уверен, что и в этом времени мужчине важнее, чтобы его жена не бурчала, не выискивала каких-либо негативных моментов, а спокойно принимала бытность. Уж кого-кого, а мужчин я и накормлю, и напою, и развлеку достойно. Так что, наверное, это разноцветье делалось больше для женской части моих гостей.
— Марта постаралась, — крутя головой, что твоя сорока, вынесла свой вердикт Эльза.
— Эльза, мы договаривались, к этому больше не нужно возвращаться, она не Марта, а Мария Александровна Садовая. Не стоит обижать мою сестру! — сказал я, делая на последнем слове особое ударение.
Вдовушка просияла, она даже прильнула ко мне, поцеловав в щёку.
— Если сестрёнка, то это весьма и весьма правильно. Нет, я всё понимаю, я для тебя никто и ни на что не претендую… Хотя нет, претендую на ласку твою, на защиту твою. Ну, ты же должен понимать, насколько это обидно, что у тебя может появиться ещё кто-то, кроме меня. Вот когда женишься… я приму это, конечно. Поплачу, но смирюсь, — театрально, будто отыгрывала трагикомичную роль, говорила Эльза.
Между тем, приехала она не одна. Она привезла с собой как минимум пятерых человек, которые сейчас, даже не удосужившись представиться, уже сновали по всему парку, по которому и рассыпаны были гостевые домики.
— Это что ещё за сыч? — спросил я, указывая на полноватого мужика, одетого как купец, скорее, далеко не бедный.
— Который сыч? Их со мной приехало двое, — усмехнулась Эльза.
Вот только эта усмешка была какая-то вымученная, усталая. Нетрудно было догадаться, что так Эльза намекала, насколько ей пришлось тяжело с некоторыми товарищами. И я в это уже верю, наблюдая, как двое из пяти прибывших мужчин бросают наполненные скепсисом взгляды на всё убранство вокруг — и то, что уже имеется, и то, что еще отстраивается.
— Я очень прошу тебя, Лёша, быть к господину повару и господину артисту благосклонным. Весьма обидчивы. Называй их «господами», — слово «обидчивы» Эльза пронесла нарочито громко, видимо, чтобы услышали те, кто наверняка довёл её за время поездки до белого каления.
Мужчина, одетый по-щёгольски, метнул искрой из глаз в сторону Эльзы.
— Повар и артист. Они неплохие, привезли за большие деньги, — тихо сказала Эльза.
— Я буду тебе что-то должен? — спросил я.
— Мой подарок и…– Эльза серьезными глазами посмотрела на меня. — и плата за охрану. А пока — вот. Повар и артист, без которых сложно будет создать увеселительное настроение.
Мне было интересно самому понять, кто из них кто. И решил, что тот, кто одет словно франт, этак вычурно, должен быть определен мной, как артист.
Я еще не встречался с людьми творческих профессий в этом времени, однако имел некоторые убеждения из будущего. Зачастую актёры, артисты и в целом, творческие люди могут забывать, что они живут в реальной жизни, а всё время будто отыгрывать какую-либо роль. Наверняка этот товарищ был куплен Эльзой в Одессе. Там уже, насколько я знаю, была опера. Если опера, значит, он певец. Следуя далее этой логике, я пришёл к выводу, что он не особо востребованный, иначе бы не подписался на такую авантюру, как ехать к какому-то провинциалу, дабы увеселять неискушённое общество своими талантами. И вот этот мужчина, прекрасно осознавая то, что он куплен, но при этом, вероятно, считая, что недооценен, может пробовать попить мне кровушки, отыгрываясь своими капризами за то унижение, на которое ему пришлось пойти.