— Не посчитал нужным, — отвечал Дмитрий Иванович.
Я немного подумал, стоит ли говорить помощнику губернатора о компромате на Кулагина, но решил, что пока не стоит.
— И всё же его превосходительство посчитал нужным, чтобы я участвовал в этом расследовании, так что прошу меня простить, но вы не можете указывать иного, — сказал я.
— Уберите ваших людей! Они словно бандиты, — потребовал помощник губернатора Екатеринославской губернии.
— Я хотел бы проверить своих людей, господин Климов, на причастность к убийству. Не исключаю никаких вероятностей, — сказал я нарочито громко, всматриваясь лица прибывших бойцов.
Какой-либо особой реакции ни у кого из дружинников я не увидел. Однако… Нет, наверное, показалось.
— Ваше высокоблагородие, позвольте всё же провести следственный эксперимент. Я лишь попросил у его превосходительства Якова Андреевича Фабра предоставить мне возможность оправдаться. У меня не было намерений убивать вице-губернатора. Да, я прибыл в Екатеринослав для того, чтобы защитить себя от посягательств казнокрада и преступника, коим являлся Андрей Васильевич Кулагин, о том есть доказательства. Но убивать его у меня намерений никаких не было, — подробно поведал я свои планы, чтобы было меньше вопросов и Дмитрий Иванович не мешал мне.
— Я даю вам лишь один час, по прошествии которого сюда прибудет газетчик. Мы не можем долго скрывать от общественности случившееся. Его превосходительство не держит тайн от достойных людей Екатеринославской губернии, какими бы они гнусными ни были, — пафосно заявил помощник губернатора.
— Я не стану злоупотреблять вашим терпением и нынче же начну проверку, — сказал я Климову, силясь не кривиться из-за его заявления.
Сколько же вокруг лицемерия! Рассказывают они общественности!.. Да десятая часть моего компромата может взорвать не только губернию — и в Питере начнется землетрясение.
Между тем, я всматривался в лица людей. Мне нужно было убедиться, что пришли все. Неявка в данной ситуации расценивалась бы как признание в причастности.
— Алексей Петрович, объясните, что здесь происходит! — потребовал тем временем Зарипов.
Я посмотрел на Лавра Петровича, несколько поражённый его тоном. Раньше он так со мной не разговаривал. Ну, да ладно, всё же все сейчас на взводе, и Лавр — достаточно умный человек, чтобы оценить ситуацию. Его срывают и в числе всего-то мужиков подлого сословия, будто бы и не дворянина, велят явиться ко мне. На такое можно и обидеться. Но все же…
Он ведь обязан понимать, насколько скользкая ситуация нынче образовалась. Меня обвиняют в убийстве! Эта чертова записка еще, якобы от Кулагина… Мы же ехали сюда для того, чтобы в правовом поле Кулагина уничтожать, а не убивать его физически. Для ликвидации так пафосно заявляться в Екатеринослав явно было нельзя.
— Я хочу исключить вероятность того, что кто-либо из моих людей сегодня ночью застрелил Андрея Васильевича Кулагина, — после некоторый паузы всё же решил я объясниться.
Я, конечно, насторожился. Вспоминал, где эту ночь провёл Лавр Петрович. Его апартаменты были недалеко от моих, и выйти из них вряд ли бы получилось, чтобы я о том не узнал. На этаже всю ночь оставались дежурные, которые обязательно мне доложили бы, что Зарипов куда-то уходил. Но… нет, слабо в это верится. И всё же…
Нельзя недооценивать людей. Если бы мне нужно было тайком выбраться из гостиницы, то я бы это смог сделать. Вылез бы из окна при помощи верёвки. Всего лишь второй этаж, верёвку можно было пронести и в том саквояже, что был у Зарипова.
Как Лавр Петрович упражняется в стрельбе с пистолетом, я знал — и был даже поражён, насколько он умелый стрелок. По крайней мере, из револьвера лучше Зарипова стрелял только я. И то, мы могли бы устроить соревнования без очевидного фаворита.
— Вы задумались и пристально смотрите на меня. Вы что, подозреваете? Не смейте! За это оскорбление вынужден вас вызвать на дуэль! — шокировал меня Зарипов.
— Прошу простить меня, милостивый государь, пойдёмте внутрь, мы быстро выясним, что, конечно же, вы ни в чём не виноваты. Но это должен увидеть не я, я-то уверен в вашей невиновности, мы должны доказать всем остальным, что никто из моих людей не причастен к убийству вице-губернатора, — ответил я с доброжелательной улыбкой. — Это должно стать, если хотите, явным.
В голове не укладывалось, что убийцей может быть Зарипов. Но его поведение…
— После того, как вы увидите, что я не могу быть причастен к столь гнусному и бесчестному поступку, мало будет одних извинений, — решительно сказал Зарипов.
— Я к вашим услугам, но сперва будьте любезны проследовать в дом! — сказал я.
Свидетелем разговора с Лавром был Федор Васильевич Марницкий.
— Не подозреваете ли вы, Алексей Петрович, что убийцей мог быть Лавр Петрович Зарипов? Мне казалось, что он достойный дворянин и весьма к вам привязан. А к тому же, он зависит от вас, от вашей благосклонности и тех земель, что вы дали ему в пользование, — когда Зарипов уже направился в дом, сказал полицмейстер.
— А вы обратили внимание, Фёдор Алексеевич, какая большая нога у господина Зарипова? — спросил я, начиная всё-таки понимать, что Зарипов теперь — один из главных подозреваемых.
— Я не успел обратить внимание на то, сколь велика нога у господина Зарипова, — сказал Марницкий, глядя вслед уже заходящему в дом Лавру Петровичу.
— Петро, возьмите под наблюдение все окна. Если господин Зарипов будет убегать или обнажит оружие, стрелять столько по ногам! Ни в коем разе вы не должны его убить, — сказал я.
Подобрался и Марницкий, его взгляд стал сосредоточенней, а правая рука механически нащупала пистолет, который был, словно у пирата, заткнут за пояс полицмейстера. Я и сам дернулся к своей кобуре, якобы собираясь противостоять… Марницкому. А вдруг это ростовский полицмейстер убил Кулагина?
Потому что если это Зарипов, то выходит, что я столкнулся с человеком незаурядных способностей к шпионажу. Так войти ко мне в доверие… Предать Жебокрицкого, сдать своего же хозяина… Сильно мудрено.
Между тем, из допроса служанки я понял, что Кулагина все же что-то подмешала в виски вице-губернатору. Значит, она готовилась к совершению убийства.
Я решительно зашел в дом, специально оставляя двери открытыми. Пройдя в кабинет Кулагина, я чуть не послал к чертовой матери помощника губернатора. Он трогал руками не только бутылку с виски — тело Кулагина также было сдвинуто. Если бы я не чувствовал, что наступает момент истины, то прямо сейчас высказал бы присланному наблюдать за мной чиновнику все, что о нем думаю.
Я сделаю это обязательно, но после.
— Господин Зарипов, я уже принял ваш вызов на дуэль, хотя искренне надеюсь, что окажусь не прав и извинюсь перед вами. Ваше же дело, принимать ли мои извинения. А пока прошу вас дать мне руку, — сказал я и пристально посмотрел на Лавра Петровича.
Нехотя, но Зарипов подал мне руку. Если бы он знал, что такое дактилоскопия, при этом был бы виновен в преступлении, то он постарался бы этого избежать. Но то, что я делал, пока что для всех присутствующих могло выглядело разве что неким сумасбродством. Я окунул свернутую тряпицу в чернила и обмазал пальцы правой руки Лавра Петровича.
— Вы сошли с ума, — прокомментировал мои действия Зарипов.
Я не стал ему ничего отвечать, а лишь взял его «помеченную» руку и сделал отпечаток его пальцев на сероватом листе бумаги.
— Всё, Лавр Петрович. О дуэли мы поговорим с вами после. Будьте добры, присядьте на стул и почитайте вот это, — я передал Зарипову бумагу, на которой были изложены показания служанки Кулагиных, взятые у нее Марницким.
Казалось, что подобное чтиво и вовсе не касается Лавра Петровича. Но моей целью было не ознакомить его с показаниями свидетеля, а сделать так, чтобы его руки были чем-то заняты, а не лежали на кобуре подаренного мной же Зарипову револьвера. Безусловно, я мог потребовать сдать оружие. Но, не будучи уверенным в том, что именно он убийца, посчитал, что всё же обострять с Зариповым отношения не стоит. Иначе ни о каком примирении и принятии моих извинений вместо дуэли и речи быть не может. Терять же такого деятельного соратника без весомых на то причин мне не хотелось.
— Яков Андреевич, — обратился я к Молчанову. — Не затруднит ли вас дать распоряжение прислуге, чтобы принесли воду, мыло и полотенце. Весьма нежелательно, чтобы Лавр Петрович оставил чернильные следы на столь изящной мебели.
На самом деле я просто хотел, чтобы Молчанов вышел. Он крайне неудобно расположился на стуле, практически загораживая проход в кабинет. Если мне придется останавливать Зарипова, то Молчанов может оказаться нежелательным препятствием.
Как только Зарипов взял левой рукой бумагу с показаниями служанки, я поднес его отпечатки пальцев к тем, что были взяты мной с пистолета. Бегло их сравнил и разочарованно выдохнул.
— Может, вы закончите свой спектакль, господин Шабарин? — спросил помощник губернатора, провожая меня взглядом.
— Прошу простить меня, господа, любезная Елизавета Леонтьевна, но представление, действительно, подходит к концу, — сказал я, расставив руки и насколько мог дружелюбно улыбнувшись.
На мои слова отреагировали и вдова, и Зарипов. Оба бывших подозреваемых (а теперь остается лишь одна версия), смотрели на меня осуждающе. Ничего, об этом спектакле еще будут слагать легенды.
— Госпожа Кулагина, а зачем вы подмешали яд своему мужу? — резко спросил я.
Реакцию Кулагиной могли бы просчитать и Марницкий, и помощник губернатора. Она выпучила глаза, явно испугалась, в какой-то момент даже дернулась, вроде бы, бежать, но опомнилась и села вновь на диван.
— Вот вы себя и выдали. Господин Зарипов не даст мне соврать, он прямо сейчас читает показания вашей служанки. Та видела, как вы подмешивали яд собственному мужу. Служанка даже узнала, где вы приобрели эту отраву, — продолжал я давить на Елизавету Леонтьевну.
— Я не убивала! Я же не стреляла! — в крике оправдывалась вдова.