Подполковник пожевал желваками, подумал, а потом перевёл тему.
— А, вот вы не пожелали уничтожать мою королеву. Почему? И что это у вас за фонд такой «Благочиния»? — взяв себя в руки, подполковник вновь решил меня спрашивать, используя некоторые психологические приёмы.
Как правило, особенно, если человек в некотором психологическом расстройстве, он начинает теряться в том, что и как отвечать. В таких случаях чаще всего отвечают на второй вопрос, так как именно он является наиболее провокационным.
— А я с королевами, и уж тем более с королями, не воюю, — сказал я, улыбнувшись, проигнорировав вопрос о Фонде.
— А Фонд? — вновь с раздражением спросил подполковник.
Не по его правилам идёт разговор, совсем другого он ожидал и на другое настраивался.
— Знаете ли, я вот подумал, почему бы и Третьему отделению не приумножить денег в моём Фонде? Займусь постройкой больницы, будет продолжать развиваться Екатеринославская губерния, — окончательно разрушал я стратегию подполковника разговора со мной.
— Не позднее, чем через десять дней вас будут ожидать в Екатеринославе. С вами желает встретиться один господин, имя которого я произносить не стану. Кроме всего прочего, предстоит ещё во многом разобраться. Я буду ждать вас здесь, на третий день отправимся вместе в город. О нас говорить не следует, — сказал разочаровано подполковник.
Явно он ожидал лихим кавалерийским наскоком сломить меня, подчинить, а после вить веревки. Не вышло.
— Я не против, если вы мне составите компанию, — сказал я, непременно желая, чтобы последнее слово оставалось за мной.
И все же… Чего хочет от меня Третье Отделение? Подчинить, сломать, или просто выкинуть из политических раскладов?
От автора:
Катастрофа Бронзового века. Первая глобальная система торговли рухнула под напором стихии и войн. А ведь все еще можно спасти… https://author.today/work/425225
Глава 20
— Ну, что ж, в шахматы поиграли, развлеклись, пора и честь знать, — сказал я, как будто только что пообщался с приятелем.
— Но я же с вами по-доброму. И вы не поняли, что уйти у вас получится только лишь для того, чтобы сразу вернуться, — разочарованно сказал подполковник.
— А, если по-доброму, — серьёзно говорил я. — То я приеду на тот самый разговор, с тем человеком, для которого вы были готовы меня просто взять и арестовать, ни за что, ни про что. Мне нужно два дня, чтобы уладить свои дела в поместье, после чего я отправлюсь в Екатеринослав. Но не для того, что это вы мне приказали, а лишь потому, что это я решил не множить себе проблемы и разобраться быстрее с ними.
— Экий вы, господин Шабарин, и вас нисколько не настораживает то, что я мог бы начать расследование по ранее озвученным мной делам? — спрашивал подполковник, но я видел, что он даже несколько обрадовался моему решению поехать в столицу губернии.
— Ещё скажите, что по делу петрашевцев привлечете меня, — усмехнулся я.
Сообщения в газетах о том, что началось расследование по делу так называемых «петрашевцев», не было. Между тем, сарафанное радио сработало. И я мог уже опираться не только на своё послезнание, но и на те слухи, которые циркулировали, в том числе и в Екатеринославе.
Кто-то называл этих вольнодумцев во главе с господином Петрашевским декабристами, иные же, склонные к мистификации и наполненные верой всемогущества масонов, называли их членами одной из масонских лож. Можно было бы еще сказать, что общество разделилось на тех, кто сочувствует петрашевцам, лишь намёком, не принимая открыто их сторону; и на тех, кто выказывает своё негодование существованию подобного вольнодумства и готов чуть ли не собственными руками душить такие вот кружки.
Екатеринославская губерния была слишком занята внутренними проблемами, чтобы тут разгорались особые дискуссии на эту тему. Так что люди говорили, но так, вскользь, не считая вопрос с петрашевцами сколь-либо значимым. И вовсе, как мне показалось, это дело не столь и существенное. Таких кружков вольнодумцев, как я думаю, по Российской империи хватает.
Так что, скорее, не в Петрашевцах дело, а в том, то что началась атака на Третье отделение со стороны Министерства Внутренних Дел. Скорее всего инициатором такого наступления на ранее казавшееся, при Бекендорфе, всесильным Третье Отделение, стал никто иной, как Александр Иванович Чернышов. И по времени его назначения Председателем Государственного Совета, как и Главой Комитета Министров, вполне соотносится. Вновь группировки, которые в будущем могут назвать «Башнями Кремля» грызутся между собой за власть, пока государь безучастно на это взирает. Словно матерый волк дает возможность покусать друг друга подросшим волчатам.
— Я на это вам ничего не скажу, — заявил мне подполковник. — О таком деле распространяться не имею полномочий.
— А, может, время всесильного Третьего Отделения уже кануло в Лету? — с притворным разочарованием сказал я. — А каким гигантом оно мнилось при Бекендорфе.
Ничего не оставалось, кроме как намекать на то, что есть и другие силы, и Дюбельт с Орловым, как нынешние руководители Третьего Отделения, не имеют такой власти, как некогда Бекендорф, который пользовался необычайным расположением у государя. И намеком я мог поставить вопрос: а не являюсь ли я креатурой того самого Чернышова? Было бы неплохо, если высшие сановники дрались, а меня оставили в покое и дали спокойно делать свое дело.
Из того, что я знал, дело о петрашевцах раскручивало не Третье Отделение, которое должно было непосредственно заниматься такими вопросами, проблему подняло Министерство Внутренних Дел, засылая своих провокаторов в одно из собраний, коих по России много. Вот и сработал провокатор-итальянец. А чего по пьяни не скажешь? Довысказывались, стало быть Петрашевцы, а их крамолу стали превозносить. Ведь в остальном в России все пока тихо: поляки не бунтуют, финны молчат. Тишь да благодать, в которой политический вес себе не заработать. А вот «очистить» Россию от ужасных Петрашевцев — это самое то. Лучше бы обратили внимание, кто там в колокол бьет из-за рубежа. Самой такой газеты «Колокол» нет еще, а вот Герцен-эмигрант имеется. Но руки коротки.
Понимая свою проигрышную ситуацию, Третье отделение пыталось в какой-то мере даже обелить кружок петрашевцев и предоставляло данные, что ничего особо крамольного там и не происходило. Так что я, намекал именно на министра внутренних дел, который мог бы, пользуясь случаем и почти открытым противостоянием с Третьим отделением, воспользоваться в том числе поводом, чтобы защитить меня, и не дать в руки жандармам.
Это блеф. Но, в случае чего, я нашёл бы возможность, чтобы бросить вызов, в том числе и региональным службам Третьего отделения. Не думаю, что моя персона сильно должна заинтересовать главу Третьего отделения князя Орлова, а с местными жандармами, пусть даже и губернского уровня, считаю, что бороться можно. Вот только вся эта волокита и борьба мне никак не нужна была. Ведь, по сути, они также выполняют задачи по устройству государства. И среди них, я уверен, есть очень порядочные люди и высококлассные профессионалы, в рамках, конечно, допущений середины XIX века.
— Приводите свои дела в порядок, и отправляемся вместе с вами в Екатеринослав, — сказал, прощаясь Лопухин.
— Что ж… Раз вы хотите еще проиграть с десяток партий в шахматы, я, пожалуй, доставлю себе такое удовольствие, поеду рядом с вами, но… Не с вами, — сказал я, отправляясь прочь, подальше от жандармов.
Я покидал поместье Жебокрицкого в состоянии глубокой задумчивости и, конечно, моё настроение нельзя было назвать приподнятым. Рано расслабился, поспешил подумать, что враги, или те люди, которых можно было бы приписать к недоброжелателям, закончились. Сильно многого стоит потенциально высокоразвитая Екатеринославская губерния. И, чем более она будет развита, тем больше будет желающих оттяпать кусочек.
— Я ждала тебя, Алёша, — сказала Эльза, которая встречала меня на дороге к поместью. — Нам следовало бы объясниться.
Она амазонкой, пусть и в платье, восседала на коне, а мое воображение могло бы дорисовать картину обнаженной воительницы. Могло… Но не сейчас.
— Эльза, всё наше с тобой общение — это договор до той поры, когда я женюсь. Будь добра, не усложняй, — сказал я и направил своего коня дальше.
К «лямурам» и душевным объяснениям я сейчас расположен не был. Потом, если будет это самое «потом», можно и объясниться, даже повиниться за свою грубость. Хотя, порой, нужно быть жестоким, чтобы тебя, наконец, поняли. В отношении женщины это правило также работает. Вот сколько нужно раз сказать одно и тоже, чтобы доходчиво было?
Я направлялся прямиком к Елизавете Дмитриевне. Разговор с жандармом и осознание, что мне нужно уже в самое ближайшее время опять собираться в поездку в Екатеринослав, что вокруг меня, вероятно, сгущаются тучи, придавало не просто решимости, а какой-то злости. И сколько я буду ходить вокруг да около этой Лизоньки! Пусть становится моей женой, и я, как разберусь с проблемами, поеду убивать её обидчика, или пусть Лизонька катится ко всем чертям!
Вместе с тем, уже перед теремом, узнав от Саломеи, что Елизавета Дмитриевна находится в своей комнате, я остановился, сосчитал до десяти, сделал глубокий вдох-выдох, чтобы успокоиться. Всё-таки грубить, а моё эмоциональное состояние потворствовало грубости, не стоило.
— Саломея, принеси мне то кольцо, — сказал я, не уточняя, какое именно кольцо.
Впрочем, у меня иных колец и не было. Только то, которое было некогда подарено Кулагиной своему любовнику, и найденное мной в веере. Вот маман удивиться, когда увидит аккуратное, но весьма дорогое колечко на пальчике своей невестки. Или не увидит? Это если Лиза предложение отвергнет.
Через пять минут я направился в комнату к Елизавете Дмитриевне, чтобы решительно сделать ей предложение руки и сердца, и чего-то там ещё.
Подойдя к двери, я сделал вдох-выдох и постучал.