Собирать маленькие кораблики, оснащённые не самым сильным паровым двигателем, оказалось несложным занятием. Уже произошла апробация технологий. Отработка строительства цельнометаллического корабля на Луганском заводе состоялась, когда они построили первое судно. Сейчас же им предстояло строительство ещё нескольких меньших по размеру кораблей. И часть листового железа, которым был обшит первый корабль, пошла на строительство двух других.
Так что уже в апреле, так быстро и неожиданно даже для меня, могут состояться первые пробы несения службы малогабаритных мониторов. Более того, эти кораблики оснащены четырьмя пушками, две из которых более или менее габаритные, а две мелкие — карронады. Причём все пушки, которые габаритные, заряжаются с казённой частью, снарядами, да ещё и нарезные. Хотя калибр их крайне мал, всего лишь шесть дюймов, а карронады — еще меньше. Но разве этого будет недостаточно, чтобы с предельного расстояния безнаказанно расстреливать вражеские корабли? Потопить, конечно же, такое орудие никого не потопит, но дырочку в обшивке корабля сделает. И тем самым вынудит противника сильно задуматься о целесообразности подхода, например, к бухте Севастополя. Нужны карронады, прежде всего, для того, чтобы, если всё же к мониторам приблизятся вражеские вымпелы, то можно было бы отвечать и картечью.
— Мичман, пойдите в ресторан, Саломея вас проводит. Не стесняйтесь в выборе блюд, но советую не переусердствовать с хмельным. Я подготовлю письмо для директора Луганского завода, господина Фелькнера, — сказал я, намекая на то, что разговор на теперешний момент окончен, и мичману лучше было бы удалиться.
В кабинете остались только мы вдвоём.
— Ну мочи больше нет! — сказал я, глядя на супругу сальными глазами.
— Так чего же ты медлишь? — сказала Лиза, сама расстёгивая крохотные пуговки на лифе.
Я ей в этом помог, а потом покрыл поцелуями.
— Ты поедешь со мной в поместье? — спросил я жену, когда у нас уже состоялся акт любви.
— Почему ты такой? — поправляя немного помятое платье, только что лежавшее на полу, спросила Лиза.
— Какой? — спросил я, делая вид, что недопонял вопрос.
— Я так и не пойму. Порой я убеждена, что ты избавиться от меня хочешь, вот так уезжать собираешься. Но это же не так? — растерянно говорила жена.
— Я даю тебе свободу. Но один раз оступишься, опозоришь… И все, отношение не просто поменяется, отношений вообще больше не будет. А у тебя случится монастырь, — говорил я.
— Я лучше поеду с собой, — сказала Лиза, посмотрев на меня, как на врага.
Ох уж это моя прямота с женщинами! Можно было, наверное, сказать всё несколько иными словами. Сдобрить комплиментом и упомянуть доверие, нежность и даже любовь. Но я привык к краткости и ясности — и должен был определить красные линии.
Вечер у Эльзы прошел в дружеской атмосфере. А как они переглядывались — такие эмоции уже не сыграть. То, что начиналось у Шварцберг и Садового, как выплата мне долга, игра для главного зрителя, Лизы, быстро переросло в нечто большее. Настоящее, а не нарочитое.
— Алексей Петрович, как думаете, может нынче Мария приехать в Екатеринослав? Она пригодилась бы мне. Много заказов, — спрашивал Александр Николаевич Садовой.
— Вы уверены, что хотите именно этого? — спросил я.
Прошлое Марии Александровны, несколько лет пробывшей проституткой Мартой, сильно довлело над семейством Садовых. И я искренне хотел помочь Александру легализовать его дочь, а как следствие, выдать ее замуж. Но как?
— Сколько вы положите приданого за Марией Александровной? — задумчиво спросил я.
— Все, что есть. До восьмидесяти тысяч рублей, — быстро отреагировал Садовой.
— А как насчет того, чтобы Мария Александровна сменила фамилию на Коровкину? Ну и вышла замуж за бедного, но дворянина? — спрашивал я.
— Фамилия… Впрочем, выдать бы ее замуж, уж тем более за дворянина, — Садовой аж встал из-за стола, чуть не опрокинув его. — Все отдам!
Разговор с мичманом Евграфом Ивановичем Коровкиным сегодня в ресторане прошел по системе «дайте, господин Шабарин, мне хоть что-нибудь». Я услышал историю про старенькую маму, которая плохо расторговалась прошлым скудным урожаем, про то, что поместье пришлось заложить, и вот теперь… Уход из флота, как последствие бойкота флотских офицеров.
Если я правильно понял, то этот молодой дворянин считает свое положение безнадежным. Внешне он, как сказала Лиза, «приятен и мил собой». Конечно, и Коровкин может взбрыкнуть и отказаться от женитьбы на бывшей проститутке. Хотя… Не мог я представить того мужчину, которому не приглянулась бы Маша. Она красавица, могла бы конкурировать за мое сердце и другие органы, с Лизой, если бы не фактор брачного расчета. А приданое огромное.
— Есть у меня жених для Марии Александровны, — усмехнулся я.
— Приятный юноша, мичман, — поддержала наш разговор Лиза.
Её оценка пришлась кстати — архитектор сразу смягчился, тревожные складки пропали со лба.
— Завтра познакомитесь и можете с нами же отправиться в поместье, — сказал я и, желая закрыть тему, отчего-то мне неприятную, обратился к женщинам: — Дамы, а как продаются чемоданы и женские сумочки?
— Олимпия Тяпкина — великолепна! Она продает все, что мы поставляем, — с огоньком в глазах стала рассказывать Эльза, а Лиза то и дело ее перебивала.
Да, скоро и бренд «Ля Рус» может стать знаменитым, а значит, появится возможность добавлять в цену изделий брендовую наценку. Именно под такими бирками выпускаются все чемоданы и сумочки. Пока что производство еще штучное, но восемь работников наняты и уже получают достойную зарплату. Нужно думать, как механизировать хоть какой-нибудь процесс.
Но, что важно — чемоданы есть! Прибыль — в наличии! Дамы довольны, Екатеринослав бурлит!
Глава 14
Я не манипулирую сознанием людей, я ещё только учусь. А если говорить точнее, то я только пробую на людях нынешнего времени те технологии, которые в будущем распространены повсеместно. Если завоевать общественное мнение в какой-нибудь стране — это уже больше, чем половина дела на пути полного завоевания этой самой страны.
Но мне не нужны были завоевания, они даже не были нужны моему государству. Российская армия входила в Венгрию не для того, чтобы захватить эти земли, а чтобы грудью встать на защиту Австрийской империи, не допустить её развала — ценою многих жизней.
Даже мне, человеку, который знает, чем всё это закончится, могло всё происходящее показаться правильным. Могло, но не показалось. Ведь я знал, что во время Крымской войны Австро-Венгрия будет демонстрировать враждебный нейтралитет, более того, угрожать непосредственными военными действиями и вынуждать Российскую империю держать большие силы на границе с Австрией. Так вот, даже мне, знающему о будущем предательстве австрийского императора Франца Иосифа, порой кажется, что австрийцы вообще-то должны быть благодарны русским уже за то, что Россия угрожает венграм, что империи должны стать закадычными друзьями на века.
Но не стоит заблуждаться. Австрия имеет собственные национальные интересы, и России нужно бы это учитывать, а не играть в рыцарство. Но о последствиях этого самообмана известно только через пять лет.
А пока я собирался начать свою кампанию в поддержку русской армии. Ну и попутно — пиарить себя. Нужно выходить на новый уровень и становиться известным уже и в Петербурге. Казалось бы, всё к общей пользе — но неожиданно я встретился с непониманием и даже с неблагодарностью.
— Господин Блюменфельд, — обращался я к редактору «Екатеринославских губернских ведомостей». — В чём заключается проблема?
— Вы просите перейти моей газете на издание два раза в неделю? Я уже спрашивал вас о том, где я буду брать столько новостей, более того, вы ведете себя, будто я ваш подчинённый, — возмущался издатель. — Везде ваше имя, и многие сочтут, что я продался.
— Господин Хвастовский, поверьте, обеспечит вас новостями. Я также буду писать свои заметки. И газета не ваша — она наша! — решительно возражал я. — Что же касается того, что мое имя упоминается в статьях, то смею напомнить, что на этом имени вы уже заработали преизрядно денег.
Разговор происходил в моём кабинете. Причём мне пришлось даже посылать своих людей, чтобы Соломона Блюменфельда чуть ли не под конвоем привели ко мне. Ему, конечно же, это не понравилось. Возомнил себя четвёртой властью и демонстрирует независимость.
— Что изменилось? — с напором говорил я. — Как писать о новых фасонах одежды с суконных фабрик Екатеринослава, так газета для этого открыта. А это мои фасоны — и мода, которая была мной привезена из Франции. Как писать тексты моих песен и прилагать к ним ноты — вы с превеличайшим удовольствием это делаете. Потому что знаете, что это понравится людям, укрепит ваши тиражи. Но когда нужно послужить на благо Родине, вы артачитесь!
— Вы смешиваете понятия. Призывать людей к тому, чтобы они несли деньги в ваш Фонд, я считаю преступным, — продолжал упорствовать главный редактор «Екатеринославских губернских ведомостей». — Мое имя — чистое, никто не упрекнет в предвзятости.
Он дёрнул вихрастой головой, поднимая подбородок.
— Так ли это? Вы не оставляете мне выбора, — сказал я, решительно встал с кресла и направился к своему сейфу.
Упорство редактора газеты меня несколько ошарашило. И что он упрямится? Раньше же получалось с ним договариваться. Немало вышло статей по поводу того, сколь востребованы те или иные товары, которые производятся на мануфактурах с моим финансовым участием. Были хвалебные оды и новому продукту — сгущенному молоку. Издано якобы экспертное заключение о качестве екатеринославской тушёнки. Всё было в порядке, Блюменфельд и бровью тогда не повёл, не заикнулся насчёт честности. Я даже публиковал свои тексты в газете, причём не брал за это ни копейки. А тираж «Екатеринославских ведомостей», между тем, взлетел до небывалых показателей. Песни разлетались по всей стране, а вместе с ними и ек