Мне нужен был партнёр для отработки ударов и приёмов, и этот взрослый мужик имел просто уникальные способности к единоборствам. В сравнении с тем, как впитывали в себя науку подлого боя мои дружинники, Тарас показывал почти исключительные результаты: включая голову, с развитым образным мышлением и с умением быстро принимать решения, он становился очень опасным человеком. И даже габариты не мешали мужику быть подвижным и гибким.
Я не стал бы тренировать Тараса, если бы не понимал, что теперь он полностью предан мне. Кроме какого-то чутья, говорящего мне о том, что у меня появился отличный исполнитель и, возможно, соратник, я опирался также и на разумное объяснение. Так, больше материальных благ, чем я даю Тарасу, на данный момент ему взять неоткуда. Кроме того, я теперь знал все его тайны и мог в любой момент выдать дезертира и отъявленного бандита по специализации «рэкетир». Его сын сейчас находится в моём поместье, он у Марии Александровны Садовой. А эта девушка может дать и начальное образование, и воспитание. За проект моего дома и заводской деревни в общей сложности Маша получила от меня шестьсот рублей. Это очень существенная сумма. А за опеку над сыном Тараса я приплачиваю еще пятьдесят рублей, пусть Маша и отказывалась долго брать эти деньги.
Есть еще один немаловажный фактор, из-за которогоя приблизил к себе Тараса. Он свободно лавирует в криминальном мире. Уже появлялись приезжие гастролеры и шулера, а также отъявленные бандиты, которые хотели бы подмять под себя здешний криминальный мир. Все же после ухода Кулагина ниша освободилась. Я не наивный человек, понимаю, что преступность в России была, есть и будет. Но, чтобы она не росла, а соблюдала правила какого-никакого, так сказать, «общежития», контролировать теневой мир нужно.
Ну и деньги… Да! Я в какой-то мере поступаюсь принципами. Но не себе я беру, а в Фонд, чтобы после вкладывать в производство. Вот взять, к примеру те два борделя, что имеются в губернии. Один в Екатеринославе, а второй в Ростове — естественно, нелегальные. Разве, если я запрещу их, толк будет? Проститутки начнут принимать на дому, деньги пойдут мимо, информации также не будет, а ведь публичные дома — это большие возможности получать сведения, составлять компромат. Так что… Здесь главное поставить толкового, подходящего человека. И всем этим будет заниматься Тарас, и не только он.
Так что и такая перспектива будет — возвыситься над криминальным миром, контролировать его, получать от этого пополнение Фонда, но не быть причастным к преступности напрямую.
Казалось, что о произошедшем на заседании суда, словно все забыли. Дежурство жандармов на четвёртый день моего «лечения» было заменено на постоянный полицейский пост у доходного дома вдовы Шварцберг. Так что в какой-то момент я даже мог спокойно ходить по большей части этажа. Но не во всём доме я мог себя чувствовать спокойно. Гостиничный бизнес Эльзы, наверняка, не без моей помощи, шёл в гору. Потому большинство квартир были заняты, а люди графа Бобринского так и вовсе арендовали квартиру для своих командировок на целый год вперёд. Были и те, кто просто снял жилье, чтобы быть рядом к возможными событиями. Наверное, в народе уже есть поверие: где Шабарин, там скучно не бывает.
Я готовился к новой тренировке с Тарасом, попутно самостоятельно вспоминал некоторые приёмы ножевого боя и ударно-прикладную технику защиты от ножа. Нужно было оставаться для Тараса тем самым наставником, авторитет которого непоколебим. Потому к каждой тренировке необходимо подходить серьёзно, так что я даже писал план, чтобы быть готовым показать в точности любое движение. И вот именно в этот момент, когда я продумывал очередную тренировку, постучались в дверь.
Словно симулирующий болезнь школьник, который прикинулся больным только ради того, чтобы не идти в школу и не писать контрольную работу, я рванул под одеяло и состроил выражение лица, будто предался вселенской скорби.
— Кто там? — придавая своему голосу нотку трагизма, вопросил я.
И Эльза, и Саломея, и Петро, который также иногда принимал участие в наших с Тарасом тренировках, знают об обусловленной последовательности стука в дверь, сигнализирующей, что пришёл человек, прекрасно знающий, что я вовсе не ранен. Сейчас же стучали хаотично — значит, следовало подготовиться.
— Э-э, ваше благородие, мне приказано вам сказать, что к вам направляется губернатор. Минут через десять они будут здесь, — сказал вошедший в мою комнату полицейский.
— Благодарю за службу! — ответил я, думая о том, как же именно мне встречать Андрея Яковлевича Фабра.
Наверное, следовало уже каким-то образом начинать «выздоравливать». Пусть мои ранения окажутся несущественными, а организм — столь выносливым, словно у богатыря что будет достоверным все же выздоравливать. И я быстро поднимусь с кровати. Совсем скоро, как только окончательно будет понятно будущее.
Так что через минуту в комнате появилась Саломея, которая принесла мундир коллежского асессора, туфли, какую-то мазь на основе гусиного жира, чтобы прилизать мне волосы и придать приличный, хоть и только с постели, вид. Так что я собирался встречать губернатора в таком виде, который бы свидетельствовал, что я уже в скором времени намерен стать в строй и продолжить свою деятельность. Одеваясь, я понял, что изрядно волнуюсь. Наверное, было от чего. Ведь я до сих пор не знал своё положение, закрыли ли уголовное дело против меня, как сложилась судьба у того же самого Дмитрия Ивановича Климова. О нем я волновался только в том ключе, что не хотел быстрой смерти гада.
— Алексей Петрович, что же встали? — удивлял меня своей реакцией Андрей Яковлевич Фабр. — Как же я рад, что вы остались в мире живых и не позволили сотвориться всем этим злодеяниям.
Бывший всегда, или почти всегда, хмурым, серьёзным, сосредоточенным, сейчас Андрей Яковлевич весь сиял, словно его кто подменил. С его лица не сходила улыбка, движения были более резкими, он много жестикулировал. Или это так на него довлела вся та преступная обстановка, что сложилась на земле, хозяином которой, вроде бы, должен был он быть?
— Позвольте вас, господин Шабарин, представить моему спутнику… — сказал Фабр, указывая на человека, стоявшего за его спиной.
Если по этикету не мне, а меня кому-то представляют, сие означает, что этот человек по статусу намного выше. Логическое мышление, вкупе с тем, что я уже имел возможность и время проанализировать обстановку, подсказывали мне, кто именно может стоять передо мной. Радовало, что я не ошибся.
— Арсений Александрович, представляю вам сего молодого человека, молодого — но весьма разумного и деятельного, — говорил Фабр. — Алексей Петрович, перед вами доверенное лицо его светлости князя Михаила Семёновича Воронцова. Если, господин Шабарин, мы с вами друзья, то и я привёл к вам друга.
— Благодарю, Андрей Яковлевич, — подал голос человек князя Воронцова. — Моё имя Мицура Арсений Александрович, я статский советник и помощник его светлости князя Воронцова. Рад нашему знакомству.
Я встречал гостей, сидя в кресле, с перевязанной левой рукой, показывая, что всё ещё неважнецки себя чувствую, между тем, что могу принимать посетителей уже не лёжа в постели. Такое знакомство обязывало встать, и мне стоило немалого актёрского труда показать, что я всё ещё в болезни.
— Не утруждайте себя, господин Шабарин, мы знаем о том, что вы получили ранение. Вы же получили ранение? — спросил статский советник Мицура, прищуриваясь и улыбаясь.
Хотя намёк прозвучал, я всё равно не верю, что помощник Воронцова может догадываться, что всё нападение в суде — лишь спектакль. Ведь я поступал так, как для других просто было бы немыслимо. А на что не хватает фантазии, то невозможно и распознать. А так, на мне каких-то видимых ран нет, лишь только перевязанная, для антуража, левая рука.
— Господа, чему обязан оказанной мне честью, вашему визиту? — спросил я, проигнорировав вопрос о ранении.
Промелькнула мысль, что если эти господа и могут догадываться о том, что я подстроил покушение на самого себя, то пусть тогда считают, что я способен на нестандартные ходы. Ещё из прошлой жизни знаю, что люди, готовые что-либо вытворить, которые выкручиваются из самых сложных ситуаций, и с ними стараются не сталкиваться и не связываться. Мало ли, что ещё будет, если затронуть такого человека, в котором хватает духа авантюризма.
— Господин Шабарин, я счёл необходимым самолично прийти к вам и сообщить, что ситуация разрешилась. А также указать, что всенепременнейше жду вас на службе. А ещё… — Андрей Яковлевич замялся, повернул голову в сторону сидящего в соседнем кресле статского советника, но продолжил: — Я выражаю вам свою благодарность и признательность. Понимаю, что, когда вы и сами могли утонуть, то всё едино старались спасти меня. Я это оценил. И нынче хотел бы считать себя вашим другом, как и вас причислить к числу своих друзей.
Андрей Яковлевич Фабр встал, протянул мне руку. По такому случаю пришлось и мне вновь встать, при этом театрально кряхтя и чуть постанывая, опираясь на подлокотник кресла правой рукой. Я также протянул руку губернатору для быстрого пожатия, даже не веря в то, что, скорее всего, большинство неурядиц решилось.
— Господа, может, мы всё же перейдём к делу? У меня, признаюсь, не так много времени. Уже скоро необходимо отправиться в Одессу, — деловым тоном сказал помощник Воронцова. — Спешу вам напомнить, что окончательно вопрос ещё не решен. Я здесь в некоторой мере из-за того, чтобы озвучить ряд советов, к коим вам следует прислушаться.
Я напрягся. Значит, рано праздновать победу. Теперь становится понятным, что помощник Воронцова здесь для того, чтобы заставить меня пойти на какой-то компромисс в отношении Третьего Отделения или какой-то ещё иной политической силы. И только тогда при достижении этой договорённости, очевидно, и будет закрыто дело.
Хочу ли я этого? Вообще есть ли такой человек, которому нравится поступать так, как его вынуждают? И где, как правило, эти люди оказываются? Джордано Бруно не хотел признавать ложность гелиоцентрической системы — его сожгли. Галилео Галилей, будучи уже привязанным к столбу, готовясь к сожжению, признал свою неправоту, громогласно соглашаясь с системой мироустройства, предлагаемой католической церковью. Бруно погиб за свои убеждения, Галилей сказал же то, что хотела слышать толпа, но мгновением позже прошептал: «И всё-таки она вертится!». После чего великий учёный поехал домой и продолжил плодотворно заниматься наукой, даря миру новые свои изыскания.