А что до остальных реформ, так я против резкой демократизации судебных процессов, земства, опять же… Они необязательны. Вот военную реформу проводить нужно, а остальное — постепенно и крайне умеренно.
— Так что же? Вы готовы отвечать на мои вопросы? — спросил я англичанина.
— Вы зверь! — разбитыми в кровь губами сказал шпион.
— Продолжайте, враг нашего Отечества, ещё не готов говорить, — бросил я за спину, но англичанин поспешил заверить нервным ломким голосом, что к разговору готов.
Ничего совершенно нового я не узнал. Слова шпиона могли бы показаться полным откровением для тех, кто не знает, что грядёт большая война, где Россия в одиночку будет воевать с половиной Европы, а ещё и с Османской империей. Но важно было то, что теперь слова англичанина протоколировали сразу два писаря, отвечающие за внутреннюю документацию в моём полку. Так что, если представится такая возможность, я покажу эти записи какому-нибудь адекватному человеку, ответственному за некие решения в Российской империи. А кому же? Было бы неплохо сделать это на аудиенции у императора.
Ведь пора бы ей и случиться. Я уже начинаю удивляться, почему меня всё ещё не заметили на самом верху. За четыре года Екатеринославская губерния сделала такой мощный рывок в своём экономическом и промышленном развитии, что, как минимум, губернатора Андрей Яковлевича Фабра должны были уже обласкать в Петербурге. Там же должно было и прозвучать моё имя. Но ни меня, ни губернатора за последние четыре года ни разу не вызывали в Петербург. Даже обидно…
— Контроль — и тело с камнем в воду! — сказал я, когда понял, что больше от английского шпиона узнать ничего не смогу.
— С остальными пленными поступить так же? — спросил Тарас.
— Да! — решительно ответил я.
Оставлять кого-то в живых и после предъявлять их русскому командованию я не собирался. Во-первых, чтобы не нарушать имеющихся на данный момент договорённостей с Англией, шпионов просто и незатейливо отпустят, да ещё извинятся. Во-вторых, именно меня тогда выставят виновным, а могут и «скормить» английским «друзьям». Даже если этого не произойдёт, то оставаться в умах русского общества тем самым дикарём, которых тут поминал этот джентльменчик, мне не хотелось. Может, история ещё и всплывет, но не сразу, а начнется война — и она многое спишет, а я, скорее, стану провидцем и первым воином той войны.
Но тут и другое. Никто не может безнаказанно покушаться на меня или моих родных.
— Собираемся, идём до Феодосии, после поворачиваем к Симферополю и направляемся в Черкасск, — сообщил я своим командирам общие планы.
Я намеревался посетить донских казаков. Чего именно я от них хочу, я знал, и это вряд ли получится, хотя попытаться должен. Мне хотелось взять хотя бы на несколько месяцев на обучение пластунов. Уверен, что кое-что я им мог бы подсказать в преддверии большой войны. Отношение к пластунам в российской армии было всё ещё весьма скептическим. Русские офицеры просто не верили в то, что подлыми методами можно добиться намного лучшего результата в войне, чем без них. В то же время, из того, что я читал о Крымской войне, пластунов стали выискивать среди всех казаков, не только донцов. Именно они немало попортили нервов французам и англичанам, порой заставляя их крайне осмотрительно вести себя на территории Российской империи.
Мой полк, в основном, заточен именно под такую работу: диверсии, засады, отстрел высокопоставленных офицеров вражеской армии. Так что я хотел казачкам немного показать, чему научились мои бойцы. А также был готов подарить им некоторое количество новейшего вооружения, включая револьверы и штуцеры.
Переходы, как до Феодосии, так и до Севастополя, оказались крайне сложными. Обидно это признавать, но мы даже санитарными потерями лишились четырёх бойцов. В целом, для армии, когда в полку есть единичные потери, это даже успех. Но не для меня. Терять воинов на переходах из-за болезней я не хотел. А ведь всевозможные сегодня правила и законы санитарии и гигиены соблюдались в моём полку. Значит, даже этого было недостаточно, чтобы никого не терять.
На выезде с полуострова меня ждали.
— Вы статский советник Алексей Петрович Шабарин? — деловым тоном спрашивал меня фельдъегерь с императорским вензелем на сумке.
Я уже было подумал, что прибыли меня арестовывать, но не смогли найти в Севастополе, не догнали в Феодосии, а настигли только на Крымском перешейке.
— Да, это я. Чем вызван ваш интерес к моей персоне? — решительно спрашивал я.
— Вам пакет! — невозмутимым тоном сказал фельдъегерь, протягивая мне склеенную сургучом и печатью небольшую папку.
Я, чтобы не показывать возникшее некоторое волнение, медленно вскрыл печать. Внутри папки оказался только один лист бумаги.
— Тарас, мы едем в Петербург. Срочно. С собой берём только конных — и не больше сотни, остальные отправляются в Екатеринослав, — после того, как прочёл бумагу, уже весёлым голосом сказал я.
Я посмотрел на вензель под письмом. Неужели? Пусть не вовремя, а всё равно обнадёживает Давно уже хотел посмотреть на Петербург этого времени.
Глава 6
Петербург! Прекрасный город. Льют дожди, воет ветер, периодические наводнения, а как всё дорого! Разве же это не повод для того, чтобы радоваться приезду в столицу великой Российской империи? Нет, поводом будет нечто иное.
Петербург — это красота и величественность зданий и сооружений, это контраст, где встречаются многие культуры, но не для того, чтобы спорить или взаимоуничтожать друг друга, а чтобы мирно сосуществовать. Это центр принятия решений.
Сейчас Петербург и вовсе кажется столицей мира. Не было еще такого периода в истории России, чтобы так ярко и полно ощущалось величие православной цивилизации, оказавшейся достаточно гибкой, чтобы воспользоваться помощью в собственном становлении и от немцев, и от татар, литвинов и даже поляков. Если прислушаться, отовсюду можно услышать разный говор, диковинные акценты. Сколько из них во втором, третьем поколении стали уже русскими, даже православными? Много. Это и есть истинное величие, когда внутри одной цивилизации находится место и для представителей иных сообществ, но сила и дух русскости здесь и сейчас сильнее прочего.
Откуда же знать людям, особенно петербуржцам, что такое величие может рухнуть, что держава, не знавшая горечи поражений, окажется униженной? Сломается одна из опор государства, вера во всепобеждающую силу русской державы, русского духа, православного государя. Не это ли приведет к появлению народовольцев? Известно же, что стране, которой гордишься, прощаешь многое, чувствуешь себя причастным к победам и наслаждаешься ощущением быть частью великого Отечества. Ну а если нет…
— Купи калач! Газета, газета, свежие новости!
Нет, пока на улицах — гомон и шум, но мирный, довольный.
Само собой разумеется, перед тем, как рвануть в Петербург, я заехал домой. Отправляться к государю без подарков — это упустить возможность показать себя государю в полной красе. Пусть увидит Николай Павлович те технические новинки, что можно производить и что уже производятся на предприятиях Екатеринославской губернии. Он, вроде бы, человек не чуждый техническому прогрессу, пусть пока и не ускоряет его в России.
Держа изо всех сил прямо уставшую спину, я с удовольствием смотрел по сторонам. Не мегаполис двадцать первого века, но мы будто в другой мир окунулись! Лавочки, балкончики, шустрые мальчишки-продавцы и даже музыканты — на этих улицах было всё..
Государь находился не в Петербурге, император отбыл в Гатчино. Так что и мой путь лежал в эту резиденцию русских императоров. И так потерял я три недели драгоценнейшего времени — в пути да в остановках, пока отдыхали лошади, не хотел еще и дожидаться возвращения Николая Павловича в Петербург. А ведь еще нужно было ехать к донцам, но ещё важнее — к кубанцам, чтобы там набрать пластунов. У донецких таковых, вроде бы, и не было. Но то только по названию — на самом же деле казаки, которые обладали качествами, сравнимыми с теми, что приписывают пластунам, имелись и на Дону. Хотелось чему-то поучиться и у кубанских казаков, ну и поучить донских станичников.
— Ожидайте! — сказал мне офицер караула при въезде на территорию Гатчинского дворца.
Даже предъявленное письмо с приглашением к императору автоматически не открывало мне двери. Может, механизм сломан у дверей? Боюсь, что в данном случае срабатывает особое, неспешное восприятие времени. Еще не ускорились мир и жизнь людей настолько, как мне хотелось, как я привык. И я для себя подумал, что с каждым часом количество бельгийских штуцеров, которые я собирался безвозмездно передать русской армии, будет уменьшаться.
Я вышел из кареты, чтобы размять ноги. Несмотря на то, что последние изделия каретной мастерской в Александровке, что под Луганском, выходят весьма неплохими, а рессоры не хуже, чем в Англии, больше чем полдня поездки несколько утомляют. Я даже, было дело, по привычке чуть не начал делать махи руками или выпады, но вовремя одумался — офицеры караула этого не поймут. Ну не комильфо же, когда вице-губернатор, приехавший на аудиенцию к государю, будет ногами да руками махать, приседать да потягиваться. Да еще и в новом мундире, да в начищенных сапогах. Тьфу… провинция, дикари-с!
— Ваше высокоблагородие, хлопцам бы поесть. А тут… — Тарас посмотрел в сторону императорского караула.
Тоже, наверное, чувствует, что мы тут — словно диковинные зверьки, что нас рассматривают. Ждут, когда в носу ковырять начнём или ещё чего выкинем. Впрочем, так, может быть, и есть. Форма на нас камуфлированная, образца «дуб». Более того, у каждого бойца есть разгрузка, ремень с портупеей. В двух кобурах находятся по два револьвера, за плечами — ранцы с предметами солдатского быта и с обязательными двумя пакетами дневного рациона. Тут же алюминиевая фляга — между прочим, дорогая нынче вещь — и котелок.
Так что выглядим мы более чем экстравагантно. Будто космонавты, но с иной планеты. А вот парадной формы я и не придумал. Нет, это не проблема — даже и на весь полк пошить мундиры. Но мы пока что и не в войсках, нам парады не хаживать. Да и каждый мундир в России строго регламентирован. Пошить-то можно, но вот, к примеру, в Петербург в таких одеяниях не покажешься, возникнет масса вопросов. Потому экипировались мои бойцы более чем практично. Еще введем моду на шапочки-балаклавы в Севастополе, опередив мерзлявых французов.