— А почему это ты меня высокоблагородием назвал? Всё командиром завал, оно и правильно, как по мне. Но если уже по-армейски, так превосходительством, — сказал я, на самом деле, от нечего делать.
Не люблю праздно ожидать…
Я снова походил туда-сюда. Гравий хрустел под ногами, где-то птица чирикнула. Эх…
Статский советник — такой пограничный чин, когда уже не рыба, но еще и не мясо. Не полноценное «превосходительство», но выше, чем «высокоблагородие». Удобно, кстати. Можно определять, как человек к тебе относится. Вот назвал, значит, кто-нибудь «превосходительством», значит — лебезит, льстит, что-то хочет от меня. Ну а определили в «высокоблагородия», значит, принизить хотят.
— Идут к нам, — сказал Мирон, по уже выработанной у него привычке не прекращавший осматриваться по сторонам и охранять меня в любой обстановке.
Я поправил свой мундир, пошитый в лучшем ателье Екатеринослава. А где такое? Правильно, в модном доме «Две Лизы». Лишь одиножды я одевал этот мундир, да и теперь так бережно его вез в Петербург, на вешалке, внутри кареты, что он и не помялся в дороге. Ведь все в Петербурге, да и, в большинстве случаев, в остальной России, носили мундиры. Гимназист — свой мундир, коллежский асессор в своей служебной одежде. Можно узнать почти всё про человека, чем занимается и какой имеет статус, только лишь взглянув на то, какой он носит мундир.
— Господин статский советник Алексей Петрович Шабарин? — спросил меня подошедший генерал-майор.
— Так точно, — как-то на автомате по-уставному ответил я.
— Могу ли я с собой взять двух людей, чтобы помогли донести презенты государю? — спросил я у генерала, который не мог отвернуть глаз от экзотически экипированной воинственной банды.
— Нет, господин Шабарин, вы лишь озвучите государю то, что хотели бы ему подарить, а я пока обязан проверить, что это такое, — сказал генерал-майор.
А я прямо-таки обрадовался. Не настолько уж и дырявая охрана у императора! Вряд ли, конечно, ожидается, что здесь, среди подарков, будет бомба, больше станут досматривать на наличие ядов. И то хорошо.
Вопреки моим ожиданиям, меня сопровождал не генерал-майор, оставшийся у ворот на территорию Гатчино, а поручик. Он и привёл меня — но не во дворец, а к озеру, под раскидистую иву. Плавали уточки, вдали, в домике по центру озера, нежились лебеди. Идилия.
Его Императорское Величество я увидел сидящим в беседке под ивой и читающим какие-то бумаги. Государь даже сидя казался высоким. Пусть небольшой живот всё-таки и намекал на то, что лучшая физическая форма этого человека уже в прошлом, но император был явно бодр и здоров, а спину держал так, что, даже приставь к нему уровень — тот отобразит идеально ровную осанку государя. Мундир сидел на императоре, как вторая кожа. Органично, по-деловому.
— Ваше Императорское Величество, по вашей воле прибыл господин статский советник Алексей Петрович Шабарин, — доложил поручик, прищелкнув лихо каблуками и резко задрав кверху подбородок.
Выправка у офицера была под стать ситуации. Даже я невольно, но подтянулся, стараясь не выделяться. Спина после долгой дороги застонала — ну ничего, потерпит!
Государь неспешно, аккуратно сложил бумаги в папку, завязал на ней тесёмки. Только закончив с этим, он соизволил поднять на меня свои монаршие глаза. Возможно, в этот момент я должен был что-то сказать, прокричать, но я выдержал некоторую паузу.
— Ваше Императорское Величество, по вашей воле прибыл, — через некоторое время сказал я, почти повторяя слова поручика.
Как именно вести себя в высочайшем присутствии, я лишь догадывался. Единственный, у кого я мог спросить о подобном — губернатор Екатеринославской губернии Андрей Яковлевич Фабр. Вот только незадача — и он в этом вопросе был исключительно теоретиком. Кроме того, Фабр чувствовал некоторую ревность — ведь это именно меня вызвали к императору, а не его.
Или это сказывалось присутствие рядом моей мамаши, Марии Марковны?. Так или иначе, а губернатор стал проявлять нездоровую активность в делах, вникая в те сферы деятельности, в которых до этого всемерно властвовал я. Вот словно и не родная мне мама — мстит, наверное, что я даже не пытаюсь прислушиваться к её мнению.
— Вы быстро добрались, вице-губернатор, — сказал государь, вставая с изысканной лавочки в беседке. — Пройдёмся? Погода нынче на удивление благоприятная. И она столь переменчивая, так что стоит воспользоваться обстоятельствами. У нас на северных берегах это за благо считают.
Действительно, если по дороге в Гатчино ещё моросил дождь, то теперь сквозь пасмурное небо то и дело проглядывали лучики солнца, приятно согревая и даря оптимизм.
Государь встал и, привычным движением чуть поправив мундир, направился по мощёной дорожке вдоль озера. Некоторое время мы шли в тишине. Монарх сам должен задавать и тему разговора, и его ритм и тон. Позволялось, как меня учили, просить монарха лишь единожды — и то в конце аудиенции.
— К вам Петербург? Вы впервые в столице? — спросил император.
— Город великолепен, Ваше Императорское Величество. В нём всё: и величие, и изящество России, и надежды на будущее, и вера великая в настоящее, — отвечал я абсолютно искренне.
— Поэтично. Вы стихов не пишете? — продолжая быть серьёзным, спросил государь.
— К превеликому моему сожалению, не нахожу на это времени, Ваше Императорское Величество, — отвечал я.
Чувствовал ли я какое-либо раболепие в присутствии императора, проявлялось ли это в моих словах и поведении? Нет. Но некий пиетет всё же был, в здравых пределах — я осознавал, что передо мной великий человек. Совершивший, правда, за время своего правления достаточно ошибок, большинство из которых заключались в том, что он не замечал очевидного.
Однако у меня уже был опыт общения с лидерами государств, точнее, с одним лидером государства. Когда я проходил обучение по программе «Время героев», к нам приезжал президент. И сейчас я находил даже некоторое сходство между императором Николаем Павловичем и его коллегой, пусть и не императором, но президентом из будущего.
— Мне докладывали о вас. Признаться, я не сразу поверил, сколь много можно успеть сделать, и всё менее чем за пять лет. Нынче Екатеринославская губерния может выйти на собственное обеспечение без ущерба для губернских нужд. Так ли это, каково ваше мнение? — спрашивал император, вышагивая по дорожке.
Мне показалось, что прогулка при разговоре — это своего рода демонстрация императорского величия. Ведь где государь делал два шага, даже мне, человеку чуть выше среднего роста, приходилось делать уже три, либо же переступать шире, чем мне свойственно и удобно. Вероятно, император не лишен тщеславия и гордыни. А кто без греха?
— Ваше Императорское Величество, имею чёткое убеждение, что подобное производственное развитие, кое-случилось в Екатеринославской губернии, возможно если не во всех губерниях нашего Отечества, то в большинстве из них. Более того, и Екатеринославская губерния ещё не выработала тот ресурс, который заложен в неё природой и Богом. Нами, с его превосходительством губернатором Екатеринославской губернии Андреем Яковлевичем Фабром, а также при помощи его светлости, князя Михаила Семёновича Воронцова, и при содействии его сиятельства графа Алексея Алексеевича Бобринского разработан новый план на следующие пять лет, реализация которого позволит ещё увеличить производство в Екатеринославской губернии, — почти на одном дыхании произнес я.
— Реализации, ресурс… Вы же не учились за границей. Откуда это у вас, такие слова употреблять? И всех ли своих покровителей вы перечислили? — впервые за время нашей беседы государь улыбнулся.
— Читаю много, ваше величество, учусь у всех, считаю сие не зазорным, — отвечал я. — Есть у меня в учителях и князь Воронцов, и граф Бобринский.
— И это правильно. И учителя у вас… иные позавидуют. А у кого вы учились вести переговоры с бельгийцами? — перешел, наконец, к делу император.
— Прошу простить меня, ваше величество, что отвечу каламбуром. Меня научили такой дипломатии деньги. Я заплатил за каждый штуцер вдвое больше, чем он стоит, — ответил я, набивая себе цену.
— Вот как? Интересно. Я приведу министру иностранных дел Нессельроде пример такой дипломатии, — усмехнулся император.
Установилась пауза. Я понимал, что разговор о бельгийских штуцерах начался не праздно. Государь ждет от меня решения. Не может же он просить, даже требовать от меня отдать такое количество винтовок, не по чести! И сама ситуация, как сказали бы шахматисты, патовая. Не может у меня быть в собственности большое количество штуцеров, но это — моя собственность!
— Ваше Императорское Величество, я ваш верноподданный всем сердцем и готов служить, не считаясь с собственным достатком. Позвольте, ваше величество, передать шесть тысяч пятьсот штуцеров в армию! — сказал я именно то, что, уверен, от меня и ждали.
— Это щедрый подарок для армии. И, да, в войсках не хватает такого оружия. Англичане, ссылаясь на то, что их армия не оснащена штуцерами, не продают их, с французами… Впрочем, Алексей Петрович, ваше рвение по службе замечено. Я хотел бы наградить вас орденом святого Владимира Третьей степени с мечами. Вы же пленили венгерского генерала? Вот за то и мечи! — сказал император, будто бы провозгласил меня министром. — Еще вы отныне действительный статский советник.
Вот оно!.. Если бы не отдал штуцеры в армию, то и награждения не было бы.
— Покорнейше благодарю, Ваше Императорское Величество, не смел и наедятся, — несколько слукавил я.
На самом деле, это то, что вполне было ожидаемо, пусть всегда и хочется большего. Вот пришел бы к государю, а он меня… Кем? Министром? Соправителем? Нет, конечно. Я понимал, что взлет на вершину российской власти возможен, мои стартовые позиции уже достаточно крепкие, но этот процесс сложный и небыстрый. Если кому-то знатному, часто бывшему при дворе, с родственниками в Сенате, для взлета достаточно палец о палец ударить и хоть что-то сделать. То мне нужно пахать, как «папа Карло», и даже больше.