— Господа, дамы! — я вошёл в зал заседаний, в который мы превратили самое большое помещение в новом, только построенном доме градоначальника Александровска.
При моём появлении все мужчины стали, а вот три женщины замялись. С одной стороны, они же дамы, поэтому вставать при появлении мужчины им никак нельзя. С другой стороны, они служащие, которые должны приветствовать своего начальника стоя. Но мне было не до соблюдения этикета.
— Госпожа Шабарина Елизавета Дмитриевна, прошу вас, доложитесь о готовности корпуса сестёр милосердия к военным действиям, — потребовал я от своей жены.
Ещё вчера я требовал от неё другого, исполнения супружеских обязанностей, сегодня уже обращаюсь, как к служащей. На совещании из женщин присутствовала не только моя жена, но Эльза Садовая, в первом замужестве Шварцберг. По сути, Эльза сейчас мой самый верный и надежный друг. Была тут еще и игуменья Марфа, настоятельница Свято-Елисаветинского монастыря, основанного не без моей поддержки два года назад под Александровском.
Мужчины были представлены двумя моими помощниками, губернским полицмейстером Марницким, главным архитектором губернии Садовым, и прибывшим по моему требованию градоначальником Ростова. А также здесь был командир моего полка, казачий подполковник Тарас Ефимович Судоплатов. Да, это был всё тот же Тарас. Вот только ему нельзя дальше легально жить и получать чины под своим старым именем. Так что фамилию Тарасу придумал я, посчитав, если Тарас сможет быть хотя бы частично таким, каким был легендарный советский разведчик Судоплатов, то нам удастся если не всё, то многое.
Лиза, облачённая в чёрное платье с белым фартуком и красным крестом, в униформу сестер милосердия, встала со своего стула и с предельно деловым видом раскрыла папку. И всё-таки муж и жена в одной организации не должны работать. Несмотря на то, что я входил заседание с целью качественно проработать многие моменты, сейчас мне хотелось рассмеяться. Ведь я, как никто другой, знал свою жену и понимал, насколько она сейчас, если не кривляется, то играет не свойственную себе роль.
Между тем, Лиза начала доклад.
— За четыре года существования общества сестёр милосердия и Красного Креста, были подготовлены сиделки и триста пятнадцать медицинских сестёр… — зачитывала физические данные Елизавета Дмитриевна Шабарина.
Как же мы с ней спорили, когда Лиза рвалась на фронт. Я объяснял, что и фронта, как такового, сейчас нет. И что её главная задача — это следить за работой курсов медицинских сестёр и медицинских сиделок. Но ни в какую. А мне спорить не хотелось. С другой стороны, именно моя жена с Эльзой и курировали подготовку младшего медицинского персонала. Они уже переложили свои обязанности по работе в текстильной отрасли Екатеринославской губернии на других людей, точно решив для себя, что отправятся на войну.
Конечно, я не позволю ни одной, ни другой женщинам приближаться к линии фронта. Они могут и должны находиться в том лазарете, который будет развёрнут за счёт Фонда Благочиния, но находиться не ближе чем в тридцати километрах от линии соприкосновения. Или, если говорить современными единицами измерения, в двадцати пяти верстах.
— В Екатеринослав, в Луганск, в Павлодар, где сейчас должны находиться наши выпускницы, уже отправлены люди, чтобы их призвали на службу. Сбор всех сотрудниц будет проходить в Свято-Елисаветинском монастыре, — заканчивала свой доклад Елизавета Дмитриевна.
— Матушка, — обратился я к игуменьи. — Готов ли монастырь принимать сестёр милосердия, а также раненых, ежели на то будет нужда? Мне было пока некогда посетить эту обитель, чтобы удостовериться лично. Каюсь.
— Всегда примем вас, благодетель. Что до остального, так я передала вашему помощнику, Алексей Петрович, тот список, чего не хватает нам для улучшения работы. Но у нас столь много нынче послушниц, что селиться самим негде. Не то, что новые склады загружать, — отвечала игуменья Марфа.
— Господин Садовой, что ответите на это? — адресовал я вопрос главному архитектору Екатеринославской губернии.
— Я понял задачу, ваше превосходительство. Сразу после совещания направлю человека в Луганск, там собраны кирпичи и цемент, перенаправлю в монастырь две артели каменщиков, привезем лес и поставим времянками деревянные строения, — отвечал Александр Садовой, записывая что-то себе в блокнот.
— Не тратьте время. Прямо сейчас и отправьте людей, куда следует, — сказал я и обратился к одному из своих помощников. — Петр Михайлович, посодействуйте. Сопроводительные письма вестовым напишите на моих бланках, чтобы на станциях пропускали без проволочек и быстро предоставляли свежих лошадей.
Садовой с моим помощником спешно покинули совещание.
Спасо-Елисаветинский монастырь я рассчитывал использовать, как своего рода медицинский хаб. Именно сюда будут приезжать сестры милосердия, тут они получат одежду, причем не только платья, приготовили мы и теплые дубленки, унты, меховые шапки. Все же вот-вот и зима. А она, пусть и не такая суровая на юге, как на севере империи, но так же может быть очень холодной.
В монастыре же собраны носилки, пластины с гипсом, многие лекарства, в том числе и эфир для наркоза. Подготовили мы и халаты, операционные столы, маски, палатки, мыло, котлы, бочки, к словом все, что только может пригодится в медицине, или даже немного больше.
Я знал, что Крымская война — это еще война медиков. Именно санитарные потери были для интервентов наиболее опасными и они чуть было не заставили французов и англичан убраться восвояси. В русской армии с медициной так же было сперва неважно. Но после прибыл Пирогов. И то гению не сразу удалось все наладить и была острая нехватка медицинских сестер.
— Пришли письма. Одно от ее высочества великой княгини Анны Павловны. Она согласилась быть шефом Русского Екатеринославского Общества сестер милосердия и Красного Креста. Настаивает только, чтобы мы убрали из названия «Екатеринославского», — сообщил я.
На самом деле, письмо пришло еще месяц назад. Я обратился, когда был на приеме у великой княгини, к Анне Павловне, чтобы она взяла на себя хотя бы номинальное шефство нашего общества. Однако, княгиня решила взяться за дело основательно.
Я знал, что Анна Павловна в ином варианте истории учредила похожую на нашу организацию, правда сделала это уже с началом Крымской войны. А делу, чтобы оно заработало, нужно было время. У нас же есть база, есть понимание, как и что делать, материально-техническая оснащение для обучения. Даже плакаты я заказывал у художников. Когда их увидел, будучи проездом с Кавказа, профессор Пирогов, то гений от медицины пришел в восторг.
А еще я думаю, что не за горами создание в Петербурге под эгидой той же деятельной Анны Павловны, и Фонда, проведение ею благотворительных приемов для побуждения богатеев внести свои вклады в дело. Это то, что умеет и делает великая княгиня. Ну и претендент есть, Екатеринославский Фонд, есть на что ориентироваться.
— Второе письмо от профессора Николая Ивановича Пирогова. Он сейчас заканчивает свою деятельность на Кавказе и едет к нам. Может быть неделя, дней десять и профессор приедет именно сюда, в Спасо-Елисаветинский монастырь. Примите его по достоинству, все покажите, подготовьте классы для обучения. Уверен, что господину Пирогову будет что рассказать, — сообщил я.
А сам еще подумал, что ему будет чем и восхититься. Во-первых, нам получилось сделать существенный запас эфира. Вещество было изобретено только пять лет назад, хотя и получило быстрое распространение. И Пирогов уже сделал свои первые полевые операции под наркозом. Но эфира в России было мало, явно не хватало для массового применения. Более того, три врача, выпускника Харьковского университета, были обучены использовать эфир и определять дозы обезболивания. Я своей волей приказал делать то, за что меня и самого на каторгу могли бы отправить. Взятые людьми полицмейстера Марницкого убийцы были подопытными, к которым применялся наркоз. Двоих мы так убили, но продвинулись в медицине. Не жалею о содеянном. Две смерти подонков, скорее всего, спасут десятки, как бы и не сотни, жизней русских солдат и офицеров.
Во-вторых, гипс. И его достаточно накопили. Ведь Пирогов для лечения переломов пока использует крахмал, уступающий по характеристикам гипсу. Можно говорить и про в-третьих и в-четвертых. Чего только стоит то, что мы имеем целую роту медицинских братьев. Задача у них героическая. Именно чаще они, а не женщины, как было в иной реальности, будут вытягивать с поля боя раненых и оказывать им первую медицинскую помощь. При этом готовы волокуши, тряпичные носилки, специальные сумки. Все то, к чему будут приходить медицинские службы мира кровавым опытным путем, мы предусматриваем.
— Господин губернский полицмейстер, как по вашей линии? Работа ведется? — спросил я. — Я не слышал доклада от вас уже как месяц. Все, нынче уже война началась и нужно более активно работать.
Марницкий встал со своего стула, одернул мундир. Толстеет главный полицмейстер. И ведь не заставишь его заниматься физическими нагрузками. Хотя в губернской полиции и введены нормативы по физической и строевой подготовке. По правильному, сменить бы его. После того, как очистили губернию от разной грязи четыре года назад, Марницкий, служит, словно все уже сделал и в губернии нет преступности. Не сомненно, ее мало, но есть.
— Следственные группы готовы, списки полка ландмилиции определены. Часть проходит обучение в военном городке под Екатеринославом, — отчитывался передо мной Марницкий.
Я предполагал все же создавать чуть ли не губернскую армию. Если с моим полком вышестоящие чиновники в столице еще смирились, то увеличение военного контингента вневедомственных вооруженных сил могли бы встретить ревностно, как бы и не враждебно.
Так что я поступил хитро. Потребовал организовать ландмилицию, по сути полк территориальной обороны. При этом милиционеры прибывали только на сборы на месяц-полтора. Правда стреляли они не десять патронов в год, как это было в русской современной армии, а как бы не по три сотни в месяц. И командовать будет этим полком Матвей Иванович Картамонов, мой крестный. По крайней мере, он командовал им раньше. Не знаю, как будет Картамонов воевать, с его-то ухудшающимся здоровьем.