И после этого дама провела бурную ночь, вследствие чего появились многочисленные жалобы от постояльцев гостиницы — будущая мать своими страстными криками не позволяла спать добропорядочным верноподданным его императорского величества…' — писал Хвостовский, конечно же, прикрываясь псевдонимом, просто размазывал, как масло по тарелке, обидчиков четы Шабарина, прежде всего Елизаветы Дмитриевны.
Скоро, как только почти молниеносно газета разлетелась по всему городу, «поборники морали» стали собираться у ресторанно-гостиничного комплекса Морица. Конечно большинство из этих людей и сами… грешат. Ну а часть была и вовсе проплачена. Но кричали все громко, обзывая семейство Шварцев такими похабными словами, что хоть записывай, как пример грязной брани.
Сквозь толпу, словно императрица, чинно и гордо шла Елизавета Дмитриевна Шабарина. Все ей кланялись, мужчины снимали картузы, прижимая их груди. Шла хозяйка города, однозначно.
— Я требую, чтобы вы покинули наш город! — сказала Елизавета Дмитриевна Шабарина, когда лично прибыла в гостиницу, чтобы под всеобщее одобрение выгнать из города развратников.
— Это тебе так с рук не сойдёт! — прошипела Анна.
— А тебе за твой обман. Смотри, чтобы ещё живой остаться, — всё же не получилось у Лизы оставаться в образе хладнокровной уничтожительницы своих обидчиков. — Мне же достаточно только шепнуть и все… На куски разорвут вас, охальников.
— Мы уходим, — поспешил Казимир встрять, оттягивая свою жену, которая только что шипела от злобы.
Шварцы успешно собрали свои вещи и направились прочь. Их провожали улюлюканьем и свистом. Толпа была столь многочисленной, что Елизавета Шабарина удивилась, что в Екатринославе вовсе проживает так много людей. Многие хотели поглазеть на тех развратников, о которых было написано в газете.
А в сторонке стоят и недовольно посапывал серьезный мужчина. Он понял, что происходит, он один из умнейших и догадливых людей в Российской империи. Он опытный управленец.
— В следующий раз, любезная Елизавета Дмитриевна, прошу вас согласовывать со мной хотя бы некоторые свои действия. Я нисколько не собираюсь враждовать или соперничать с вашим мужем, но коли прислан сюда исполнять роль вице-губернатора, то я буду это делать с честью и достоинством. На сим честь имею! — произнёс стоявший всё это время в стороне назначенный вице-губернатором Екатеринославской губернии Сиверс Александр Карлович.
Взятие Селистрии открывало путь в Болгарию. И по всем законам логики, да и военного искусства, мы должны уже совершать быстрые переходы, чтобы не дать туркам опомниться, а ещё и нагнать остатки их разгромленных сил. Но логики сейчас было много и она.
Русское войско стояло уже две недели, после того, как произошла битва, даже разведка проводилась вяло. Мы зализывали раны, лечили, хоронили, считали приобретенные трофеи и доставшееся продовольствие с фуражом и конями.
Часть русской армии осваивалась уже внутри взятой крепости. Где-то даже и отъедались. Запасов крепости было просто невообразимо много. Турки со своими союзниками могли бы просидеть в Селистрии и год, и даже больше.
Может, всё же и был какой-то смысл в том, чтобы дать войскам передохнуть, а также иметь возможность частично освоить новые виды вооружения, доставшиеся в виде трофеев. Научиться пользоваться почти тремя тысячами новейшими английскими винтовками с пулями к ним — не тривиальная задача. И она требовала особого внимания со стороны русского командования.
Отрадно, трофейное стрелковое оружие досталось дивизии генерал-лейтенанта Сельвана. Всё же он мне показался командующим и решительным, и грамотным. Уже тот факт, что в качестве инструкторов по стрельбе из новых штуцеров Сельван взял моих лучших бойцов, говорит о правильном прагматичном подходе к делу. Не чурается генерал-лейтенант мужичья, которое будет учить солдат и даже офицеров правильно стрелять. Ведь мои бойцы в сознании армейских офицеров явно мужики.
А еще мы некоторое время были без командующего. Лишь только через две недели после сражения в крепость пришло сообщение, что это все-таки Горчаков. Ему предписывалось взять полное командования всеми силами. Кроме того, пришло сообщение о том, что к нам на усиление движется дивизия князя Василия Осиповича Бебутова.
И вот последнему назначению я был не рад даже больше, чем первому. Нет, о Бебутове я знал только хорошее. Но кто же тогда будет громить турку на Кавказе? Надеюсь, что найдется.
А Горчаков, еще не успевший добраться до ввереных ранее ему войск, решил, вернулся под Силистрию разъяренным тигром. Будто мы все виноваты в его назначении. Я и вовсе рассчитывал, если признаться, что оставят генерал-лейтенанта Сельвана. Вот тогда можно было бы уже работать и думать даже об больших операциях. А это…
— Господа офицеры! — произнёс новый командующий, созвавший сразу по своему возвращению Военный Совет.
Назначенный к началу войны фельдмаршалом, Михаил Дмитриевич Горчаков, поправив свое пенсне, коснулся меня своим взглядом, и я это почти материально почувствовал. Понятно, что фельдмаршал, обращаясь ко всем как к офицерам, цеплялся взглядом за мой мундир. По случаю первого общения с официально назначенного новым командующим, я облачился в мундир действительного статского советника. Он строгий, как и все мундиры Николаевского времени, но явно не военный.
На самом же деле большую часть времени я выглядел по местным понятиям чуть ли не ряженым на ярмарке. Я носил камуфляжную форму с разгрузкой, кобурой для двух револьверов. Так что мог вызывать ассоциации с каким-нибудь пиратом. Уверен, из того, как на меня искоса посматривает Горчаков, мне будет указано на наш внешний вид. Сам-то он выглядел безупречно.
— Всё гладкоствольное вооружение, кое-было добыто в крепости и после разгрома турецкого корпуса, оставить в магазинах… — требовательным тоном говорил командующий.
И ни для кого не было секретом, зачем вместо того, чтобы вооружить более лучшим оружием русскую армию, приходилось оставлять порох, свинец, да и сами ружья. Планировалось все это отдать и не русским воинам.
Всё-таки победа при Селистрии имела свой резонанс, в том числе и среди покорённых османами народов. Если раньше румыны и болгары, которые встречались в русском лагере, были, скорее, маркитантами, стремившимися заработать как можно больше серебра на русской армии, то буквально уже через четыре дня после победы в крепость стали прибывать разрозненные отряды валашских и болгарских повстанцев.
Само партизанское движение в Болгарии пока было слабое, намного меньше, чем рассчитывало русское командование. Но это и не мудрено. Простояли бы русские войска под Силистрией и ушли бы в небытие, так и вовсе не нашлось бы тех, кто решился бы взяться за оружие и бороться за свою свободу. А теперь присматриваются, будет еще хотя бы один успех, так найдутся те, кто станет и вливаться в русскую армию, и формировать партизанские отряды. Представители балканских народов должны видеть, что их не предадут, не уйдут.
— Есть мнения? — обратился Горчаков после того, как в красках рассказал сказочку про то, что русским войскам практически и не нужно никуда идти, что болгары, валахи, сербы и все остальные уже скоро сметут османов.
Сказка, потому что уже что-то подобное проходили и семьдесят лет назад, когда так и не был реализован Екатерининский проект по покорению Османской империи. Тогда тоже считали, что как только русские займут условную Добруджу, или Бухарест, так и восстанут все угнетенные народы. Нет, массового восстания не случилось, а те, кто и осмелился, горько пожалел об этом, когда русские войска оставили тот же Бухарест.
Я не хотел выпячиваться, но обстановка требовала.
— Позволите, господин командующий? — спросил я, привставая со своего места.
С собой Горчаков привёз просто огромный шатёр, больше похожий на полевой дворец. Уместиться сразу двум десяткам офицеров не составило трудности, кроме того, было ещё достаточно свободного места. Размером шатёр был даже чуть более привычных моему глазу полевых палаток из будущего.
Генерал-фельдмаршал скривился, но указал мне рукой, что я могу говорить.
— Если мы желаем действительное массовое и деятельное партизанское движение среди народов Балканского полуострова, мы должны не только им помогать, но и контролировать все действия. Посему необходимо создать отдельный штаб партизанского движения, который бы имел под своим управлением и склады с боеприпасами, и продовольственные склады, а также направлял все подчинённые отряды для взаимодействия и помощи Русской императорской армии… — я говорил уверенно, стараясь не обращать внимания на то, насколько были наполнены скепсисом глаза всех присутствующих.
Был яркий опыт партизанского движения — это Великая Отечественная война. Конечно, такой масштабной партизанской войны вряд ли получится добиться. Но есть к чему стремиться, как и откуда брать решения.
Но даже у генерал-лейтенанта Сельвана, становящегося на данный момент практически заместителем командующего, понимания во взгляде не было.
— Если партизанское движение не будет подконтрольно нам, то это, скорее, будет бандитизм под прикрытием идеи национального освобождения, а также они станут паразитами, которые будут требовать от нас всё больше и больше денег, при этом будут малоэффективны… — продолжал я говорить, понимая, что использую формулировки явно не из этого времени.
Но подбирать правильные слова в то время, когда само понятие партизанского движения ещё не имеет чёткого оформления, — это быть неуверенным в своих словах или вовсе скатиться до того, что меня начнут высмеивать. А так, решительно, без запинок, чётко формулируя свои мысли, может быть, используя не совсем принятые выражения, я доносил суть своей идеи.
— И кто же, по-вашему, может стать, как вы выразились, «кураторами» в этих партизанских отрядах? Предлагаете русским офицерам идти к болгарам и валахам, покидая армию? — задал резонный вопрос Дибич.