— Ай да сукин сын! Молодец! Дочку за него отдам! — выкрикнул в порыве радости Керн.
И в этот момент капитан даже не думал, что его Аннушке, дочке всего-то одиннадцать лет.
Щеголев видел бой. Он на время оставил французский флагман и перенаправил орудия на помощь уже несколько потрёпанным мониторам. И… Ещё один «минус» в союзном флоте.
Вражеский флот стал разворачиваться и разрывать дистанцию. С «Одессы» тем временем начали стрелять залпами. Если раньше Фёдор Сергеевич Керн приказывал вести прицельный огонь, то теперь, когда дистанция сократилась до полутора вёрст, важно было подавить врага количеством и плотностью огня.
И результат не заставил себя ждать. Два снаряда угодили почти одновременно в один из французских бомбардирских пароходов. Один попал в дымовую трубу, разорвался уже в топке, вызвав сильнейший пожар, другой пробил палубу, угодив в трюм, где находились боеприпасы.
Раздался взрыв, который слышали даже в центре города. Народ, собравшийся на возвышенностях и крышах, не понимал всего происходящего, но, когда в небо взметнулось пламя и столб чёрного дыма, и один из вражеских кораблей исчез, взорвавшись, разошелся в радостных возгласах.
Попадание в крюйт-камеру, как финальный аккорд всего сражения — это было песней, героической одой, но всё же больше уму и труду тем… тому, кто создавал мониторы, пушки, кто готовил Одессу к войне.
Гамилен смотрел в подзорную трубу и понимал — всё. Слишком много сюрпризов, нового вооружения, которое ещё нужно осмыслить. Потери ужасные… Не вернуть четыре корабля, хотя и линейный корабль в парусном оснащении «Брест» ещё мог уйти. Это сложнейшая задача, чреватая потерей ещё пяти вымпелов.
— Сигнал: отходим! — приказал он.
Сигнальные флаги появились практически одновременно на нескольких кораблях. Все поняли: французский адмирал отдал приказ на отступление. Все ждали этого приказа. Союзники столкнулись с таким сопротивлением, о котором не догадывались.
Гамилен не считал это поражением. Точнее сказать, убеждал себя в этом и уже мысленно готовил доклад, оправдывающий его действия. Адмирал хотел думать, что это всё была разведка боем. Он хотел понять, на что способны русские, оценить их силу и подготовленность. И теперь он знал. Но всё же внутри адмирала жгло разочарование. Он надеялся на быструю победу, на демонстрацию мощи европейского флота. А в итоге — потеряны корабли, есть повреждения ещё у пяти вымпелов.
И это повод для того, чтобы англичане поставили вопрос о компетентности французского адмирала.
— Ура! — понеслось с пригорков.
Как ни старались убрать любопытствующих горожан, часть Одессы всё равно пробиралась на крыши домов, пряталась, но наблюдала за боем.
Фабр, находящийся в здании портового управления, стоял у окна и тоже видел взрыв вражеского корабля, как и всё остальное. Он тихо перекрестился и сказал:
— Господи, спасибо!
На «Одессе» Фёдор Сергеевич Керн, наблюдая за отступающим вражеским флотом, уже не чувствовал эйфории. Он прекрасно понимал, что это лишь первый бой. Что враг вернётся. Что не удалось потопить флагман, не удалось нанести решающего удара. Да и опустошенные были все. Столько эмоций выплеснули во время боя, что все, поголовно, хотели выпить по стакану водки и лечь спать. Сил не было.
Но задача была выполнена. Одессу не сдали. Более того — враг отступил.
— Передать всем кораблям — прекращаем огонь. Спасать выживших. Поднять флаги. Сегодня наша виктория. Даст Бог, так будет и впредь! — спокойно сказал Керн.
С берега начали аплодировать. Народ кричал «ура», бросал вверх шапки. Женщины плакали, обнимая друг друга. Кто-то даже упал на колени, молясь.
Фабр вышел из здания и, опираясь на трость, пошёл в сторону порта. Он не торопился. Он чувствовал себя уставшим, но живым. И впервые за последние месяцы — нужным.
— Что стоите? Быстро к героям и опрашивать! Нам нужна серия репортажей о бое! — кричал Хвостовский на своих подчинённых.
Он направлялся в расположение Южной армии и лишь случайно задержался в Одессе ещё на день. А тут такое…
Глава 14
Впервые за более, чем два месяца лицо императора Российской империи Николая Павловича с визитом посетила улыбка. И сразу же ожил весь Петербургский Императорский двор. Уныние и разочарование схлынуло, уступая дорогу сдержанному оптимизму и надеждой на будущее.
Взятие крепости Силистрия оказалось тем глотком свежего воздуха для российского общества, который проступил и несколько развеял смрад пораженчества. После того, как рухнули надежды, как стало понятно, что Россия воюет с половиной Европы, а вторая половина европейского континента смотрит, выжидая момент, когда присоединиться к бойне и урвать свой кусок от России. В этих условиях взятие турецкой твердыни стало тем объединяющим фактором, который консолидировал русское общество.
Да и сам император стал вести себя более публично. Вот и сейчас, не без уговоров сестры, Николай Павлович все же посетил салон Анны Павловны, предав мероприятию особенную торжественность и статусность.
— Мои верноподданные, братья и сестры во Христе. Я вместе с вами прославляю этих русских воинов, которые в череде предательств нашего Отечества, добились Великой Победы. Сея турецкая твердыня считалась неприступной, как когда-то неприступным считался Измаил. Только Александру Васильевичу Суворову забыли об этом сказать, как и нынешних его последователей не убедили, что Силистрию взять невозможно, — государь-император сделал паузу, позволив себе и ещё одну улыбку.
Все люди, собравшиеся в доме Великой княгини Анны Павловны, растерялись. Они уже и забыли, когда государь шутил в последний раз. Так что сейчас даже и не знали, смеяться им или нет. Лишь только заливистый смех любимой сестры императора, Анны Павловны, разрядил атмосферу на собрании Петербургского фонда благочиния и содействия армии и флоту. И уже скоро сдержанный смех позволили себе большинство гостей.
— Слава русскому флоту, разгромившему османский флот у Сухум-Кале и оставив неприятельский десант без поддержки! Слава русской армии, захватившей Силистрию! — провозгласил император и осушил свой бокал с шампанским до дна.
Люди, собравшиеся в доме у Анны Павловны, стоявшие и внимавшие слова, мимику, жесты своего государя, последовали примеру императора. И даже мало кто поморщился от непривычного вкуса напитка. Пили не обыкновенное в таких случаях Шампанское, не французское, а произведённое на Крымских заводах светлейшего князя Михаила Семёновича Воронцова.
Да, придя домой, многие из собравшихся обязательно откроют бутылку-другую французского шампанского, продающегося в Петербурге сейчас по заоблачным ценам. Но сейчас гости солона вкушали вкус патриотизма. И вкус этот был с некой горечью, будто чего-то в нём не хватало, но свой, оттого и вынуждал к употреблению.
Идея собрать многих богатых людей Петербурга, а также и пригласить некоторых купцов и промышленников из Москвы, чтобы они поделились своими деньгами на общее дело победы в войне, к Анне Павловне пришла уже достаточно давно. Но она всё никак эту мысль не реализовывала, уговаривая своего брата, императора Всероссийского, своим присутствием резко поднять до недосягаемых высот статусность мероприятия.
И вот император здесь, здесь же и журналисты газет и журналов, в том числе и шведских, и прусских. Идея пригласить представителей иностранных изданий принадлежит Анне Павловне. Она посчитала нужным показать, прежде всего, Пруссии и Швеции, что Россия никоим образом не сломлена, напротив, происходит единение народа вокруг своего императора и стремление бороться до конца.
Уже только продажей одних входных билетов получилось собрать в фонд более пятидесяти тысяч рублей. Однако, по расчётам Анны Павловны, данное мероприятие должно было принести не меньше полумиллиона рублей. Это будут деньги, половина из которых пойдёт исключительно на медицину, а вторая половина — на пошив обмундирования и на закупку вооружения для формирующейся дивизии, шефство над которой взяла на себя сама Великая Княгиня.
И это было небывалое событие, когда женщина решила принимать самое деятельное участие в вопросе формирования крупного воинского подразделения. Но удивляться могли лишь те, кто не знал Анну Павловну лично. Эта женщина обладала такими качествами, как: стойкость, принципиальность, решительность. Вряд ли она уступала в этом своему венценосному брату.
Формирование собственных, вернее за собственные деньги, воинских подразделений стало своего рода модным новым явлением в русском обществе. Многие считали, что первопроходцем здесь оказался светлейший князь Михаил Семёнович Воронцов. Однако, посвящённые люди знали, что есть в Екатеринославской губернии вице-губернатор Алексей Петрович Шабарин, который задолго до того, как появилась тенденция экипировать и обучать полки и дивизии за счёт богатых людей, уже имел собственный полк.
— Я вижу, Николай, ты стал улыбаться, — уединившись в отдельном кабинете со своим братом за чашкой кофе, завела беседу Анна Павловна.
— Аннушка, до взятия Силистрии у меня уже сложилось мнение, что как бы мне не войти в историю тем императором, при котором Россия стала на колени. А нынче, особливо после таких раутов, что ты устраиваешь, я наполняюсь решимостью, — расслабленно, даже несколько излишне, облокотившись на спинку кресла, говорил император.
Однако любимая сестра была тем человеком, пожалуй, что и единственным, с кем Николай Павлович мог позволить себе расслабиться. Брат и сестра чувствовали друг в друге родственные души, они были во многом похожи. Даже тот тигриный, жёсткий взгляд, который был присущ русскому императору, имелся в арсенале и Великой Княгини.
— Знаешь, Николай, меня всё не оставляет мысль, что был в нашем Отечестве один человек, который словно предугадал всё то, что сейчас должно происходить. Николай Алексеевич Милютин гостил у меня в салоне, когда и Алексей Шабарин был в Петербурге. Так вот, Милютин по моей просьбе разговорил Шабарина, чтобы знать, что это за человек. У меня просто в голове не укладывалось то, насколько быстро он смог поднять Екатеринославскую губернию, создать новое оружие, принести столько новшеств, которые у меня только созревали, а у него уже вышли спелыми ягодами, — Анна Павловна замолчала, отпив кофе и позволив себе прикусить шоколадной конфетой.