И вот она, настроившись на то, чтобы признаться, видит, что делает это зря, что выглядит, будто те девки, которых хватает и в Шабаринске, готовые за полушку… А Марья цену себе знала. Она одна из немногих, всего из пяти, женщин, работающих на предприятиях Шабаринска. Сама выучилась, поступила на женские курсы при Киевском университете. Ну как сама… Отец немного помог, души не чаявший в дочери, ну и деньги имевший.
Уже потом девушка приехала в Екатеринослав и попробовала устроиться на работу. И устроилась, вот только не в Екатеринославе, а в бурно развивающемся Шабаринске. Отец настоял, чтобы была все же девка подле него, да под присмотром братьев.
И всё было Марье недосуг, да и к замужеству относилась несерьезно. Хотя её уже не меньше десятка раз звали в жёны, уж больно она ладная девица была. Приходилось даже старшим братьям вмешиваться, чтобы Марью не скрали. И тут она сама…
— Вы! Никита Савельевич! Вы действительно думаете, что я прихожу сюда, чтобы убрать за вами? Я прихожу, чтобы увидеть вас! И более подобного унижения для себя я не потерплю! Прощайте! — сказала Марья и со слезами на глазах выбежала из кабинета Лукашова.
Никита опешил. Он не понимал, почему девушка — солнце в его тёмном царстве — вдруг обиделась. Меньше всего на свете он хотел двух вещей: упрёка за плохую работу от благодетеля Шабарина и инженера Козьмы Ивановича, а так же огорчить Марью. И теперь парень даже не знал, чего больше в своей жизни он хотел бы избежать.
— Я же ничего не ответил… Да и не против я, чтобы постригла меня… — сам себе сказал Никита Савельевич и ужаснулся своим мыслям.
У него моментально всплыла картинка, фантазия: в бане она стрижёт ему волосы… Она… Парень сморщился. Он считал, что все эти фантазии только мешают ему жить. Что такая девушка, как Марья, никогда не выйдет за такого, ещё не так давно бывшего крепостным крестьянином, как Никита.
— Ану, Никитка, почто Марью обидел? — в кабинет вошёл Потап, своего рода завхоз всего Конструкторского Бюро, снабженец, а бывает, так и кашевар, это если Никита на выходной день остается. — Дурья твоя башка. За девкой ентой жеребцы табунами ходют, а она прибирается за тобой, как за дитём несмышлёным. А ну, сукин сын, вертай девку назад! Да сядьте и поговорите. Вкахались, стало быть, влюбились, а языка общего и не найдёте. Жёнку бери! Девка справная, семья добрая, из мещан работящих.
Потап, уважаемый всеми человек, ставленник Емельяна Даниловича, был уже пожилым человеком. Он из тех, кто видел когда-то, как в колыбели лежал ещё Алексей Петрович Шабарин. И с такими людьми не принято спорить. Они свою преданность Шабариным уже доказали, а вот новоприбывшим ещё предстоит показать свою полезность.
— Да что ж я за муж такой! — выкрикнул Никита.
Потап улыбался, был до нельзя доволен собой. Пристроил, стало быть он Марью за очень перспективного парня. А девка, и впрямь что надо. Пробивает себе дорогу в жизнь не телесами своими, не сговором о замужестве, а умом и трудолюбием.
Пожилой мужчина поймал себя на мысли, что ещё лет шесть тому назад он бы посчитал такую девку пропащей, которая выбрала вместо того, чтобы быть покорной женой, карьеру и образование. И что-то сейчас изменилось.
Да многое изменилось. Усадьба, в которой ранее проживало не более полутора сотен человек, сейчас уже именуется городом, тут, ну и в округе, больше восьми тысяч живет. В Шабаринске только на одном военном заводе уже работают более шести сотен мастеровых. А есть ещё и консервный завод, два свечных завода, заводы по производству бытовых приборов, прежде всего, примусов и керосинок… И ещё много предприятий.
Большое скопление людей, которые имеют достаточный доход, а также и относительная близость к Луганску, который за последние четыре года увеличился втрое, привлекают в эти места и немало других предпринимателей. Вот, к примеру, в Шабаринске есть уже один ресторан и аж три кафе. Работают здесь люди и на других местах: например, есть библиотека, есть клуб.
Клуб — это место для отдыха молодёжи, и не только. Там устраиваются танцы, там исполняются песни на гитаре и на фортепиано. Там читают стихи знаменитых русских поэтов. Многие из тех, кто записан в клубе, получают право посещать его лишь только за определённые заслуги на производствах, сразу после своих смен на заводах бегут для развлечения, для общения со сверстниками, за ухаживаниями за приглянувшимися девицами.
И Марья уже как месяц не посещала клуб. Она, как бабочка… А самой девушке казалось, словно муха, крутилась вокруг Никиты Савельевича.
Девушка убежала в парк, который начинался в метрах трехстах от мастерских. Она сидела в парке, в той его части, которую молодёжь прозвала «Ласковый уголок». Где в кустах и за деревьями часто милуются молодые влюблённые пары. Но это место подходит и для того, чтобы обиженная девушка, при этом с сильным характером, позволила себе немного порыдать о несбывшихся надеждах.
— А? Кто там? — испугалась Марья, когда услышала шорох и треск веток, будто бы медведь подкрался.
— Я, Марья Васильевна, — грустно, медленно, из-за кустов, как тот медведь-шатун, вышел Никита.
Он подошёл к Марье, резко отвернувшейся и состроившей вид обиженной женщины. Между тем, она мысленно молила Бога, чтобы сейчас этот неловкий парень, который, не понять почему, так запал в её сердце, вновь не испугался, чего-то недопонял и не ушёл.
— Марья, я тебя… вас… тебя, — парень всё равно растерялся. — Прости, я остолоп и не видел… Но я тебя…
Девушка ждала. А потом на неё нахлынула такая злость, такая решимость, разум застлало. Она встала с лавки, сделала решительные два шага и сама впилась своими губами в те мужские губы, которые не умели петь красивых речей, но были для девушки слаще мёда.
Они оба стояли и неловко целовались. Единожды Марье приходилось уже целоваться. Несмотря на всю целеустремлённость девушки, она искала любви, она хотела замужества, и чуть было один раз не обожглась. Вовремя остановилась. А теперь девушка, наверное, поймала себя на мысли, что останавливаться не хочет, что, если надо, она сама на аркане поведёт этого парня под венец.
Впервые за годы Никита забылся обо всём на свете, поддаваясь зову природы, растворяясь в чувствах и эмоциях.
— Ой! Ты куда руками шаловливыми? — опомнилась Марья, когда парень, ведомый инстинктами, стал распускать руки.
— Простите…
— Да я и не против… — сказала Марья и зарделась, отвернулась навстречу начинающемуся закату. — Но я ж… не девка лёгкая какая-то.
— А замуж пойдёшь за меня? — выпалил Никита, как в омут головой.
— За такого небритого, колючего и не стриженного? — Марья мило улыбнулась. — Пойду! Побегу! Лишь батюшка… Все ж родитель мой!
Счастье? Оно есть. Никита Савельевич сейчас это отчётливо понимал. Он не радовался так даже, когда прошли довольно успешно испытания картечницы, когда он смог сформулировать и расписать для патронного завода систему производственной ленты, называемую Алексеем Петровичем Шабариным «конвейер». И тогда тоже были эмоции и радость, но не столь всепоглощающая.
— Через две недели я отправляюсь на войну… — с огорчением сказал Лукашов, не смея даже пошевельнуться, чтобы только Марья не сбежала от его объятий.
И всё же девушка отстранилась. Её глаза, только что налитые влагой от счастья, теперь плакали от огорчения. Девушку потряхивало от избытка эмоций. Двое молодых людей, только-только обретших истинное счастье, уже горевали. Вот такое оно — счастье человеческое, мимолётное за обыденностью жизни, или перед долгом.
Лукашову предписано самолично, с ещё двумя мастеровыми, отправиться на войну, чтобы испытать в полку Шабарина картечницы. Если будет необходимость, так исправить недоработки на месте. Для чего даже один станок Лукашов повезёт на фронт, за запасников много.
— Через месяц нельзя? И… отказаться нельзя? — дрожащими губами спрашивала Марья.
Не в силах сказать хоть слово, Никита только покачал головой.
— Не отдам! — выкрикнула Марья и стала расцеловывать своего небритого, заросшего мужчину.
Они стояли и целовались. Марья уже и не одёргивала руки своего любимого человека. Она не одёрнула бы его даже если… вот прямо здесь… как срамную девицу… Впрочем, разве есть срам в любви?
— Идём! — придя в себя, решительно сказал Никита и, взяв за руку Марью, потянул её на выход из убежища.
— Куда? — рефлекторно поинтересовалась девушка, которой было сейчас абсолютно безразлично, куда именно, — главное, что с ним.
— К отцу твоему и братьям! — решительно сказал Никита Савельевич, подумал… — Сперва зайдём в отделение банка.
Лукашов собирался не только снять свои шесть сотен рублей, хотя и это были огромные деньги. Он хотел ещё и взять кредит на четыре сотни. Парень решил, что нужно сыграть свадьбу, что нельзя ему уезжать на войну, не обвенчавшись. И свадьбу играть завтра… максимум послезавтра.
Макар Янович Марченко, управляющий винокуренным заводом в Шабаринске, смотрел не на зятя, он прожигал взглядом свою дочь. Конечно же, уже были присмотрены сразу два потенциальных зятя, оставалось только выбрать дочери. Девка-то уже перезрела, двадцать годков, хотя в таком соку, что братья умаялись отгонять воздыхателей от хаты.
— Выбирала-выбирала, да и выбрала! — иронично заметил Макар Янович, удостоив своим оценивающим взглядом Никиту. — Из выкупленных, стало быть, крепостных?
— Так и есть, — решительно сказал Лукашов.
Это он с Марьей такой… тямтя-лямтя. А вот с мужиками не робеет, а надо, так и подраться может. Благо, что проходил обязательный курс боевой подготовки в шабаринской дружине.
— Нет! — жёстко сказал Марченко, посчитав, что Никита не подходящая партия для его дочери.
Ну что можно взять с конструктора? Многое, но не с такого же молодого! Макар хотел породниться с сыном самого главного управляющего Емельяна Даниловича. Да, там сумасброд, пусть и с образованием, но дурень непутевый, всё никак не может ладно работать, все меняет места. Но это же перспектива!