— Ваше высокопревосходительство, разрешите обратиться! — вдруг крепким и сильным голосом прокричал стоящий неподалеку генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Сельвин.
На контрасте практически шепчущих Горчакова и Паскевича громкий голос генерала Сельвина прозвучал, как гром среди ясного неба. Паскевич поморщился, мучавшая его мигрень обострилась, и генерал-фельдмаршал чуть было не схватился за виски.
— Обращайтесь, Дмитрий Дмитриевич, но прошу вас, тише, а то ещё турки испугаются и прежде времени покинут Сильстрию, — Иван Фёдорович нашёл себе силы не показать, что у него разболелась голова, и даже пошутить.
Дружно, словно по команде, все стоящие неподалёку генералы рассмеялись. Ходили обрывочные фразы, а также и их головы заражали уныние и обречённость. Всё же командующие войсками — это тот образец, на который равняются все офицеры.
— Вы ограничили деятельность медицинского батальона и полка господина вице-канцлера Екатеринославской губернии Алексея Петровича Шабарина. Дозвольте им деятельно участвовать в будущем штурме, а также принимать участие в лечении больных, — сказал генерал-лейтенант Сельвин.
И всё же Паскевич поморщился, частью от головной боли, частью от того, насколько ему надоел уже этот Шабарин, который пытается вмешиваться во все дела, куда его не звали. И ладно бы он сам находился в расположении войск, но общаться с его командиром, мужиком, командующий точно не собирался.
Что же касается и медицинской службы, так и здесь был протест от тех докторов, которые были в расположении южной армии. Они коллективно не принимали новые методы военно-полевой медицины. Прежде всего, протест выражался в том, что большинство докторов были против участия женщин в лечении больных. В своих протестах опирались они и на нормы морали, когда женщина не может видеть мужчину, который справляет нужду или предстает перед ней обнажённым.
Конечно, в большей степени это была даже зависть.
— Вы действительно считаете, что у этих мужиков, ряженных под солдат, что-то получится? — под всеобщие смешки, не выбирая уже слов и выражений, спрашивал командующий.
— Я бы дал им шанс проявиться. Позвольте а вверенных мне войсках использовать медицинскую службу Шабарина! — продолжал настаивать генерал-лейтенант.
— Делайте, как посчитаете нужным, — сказал, будто отмахнулся, командующий.
— Всепокорнейшие благодарю вас, — сказал генерал, поклонился, и отошёл в сторонку, подальше от командующего, будто бы тот мог передумать.
Так вышло, то полк Шабарина располагался недалеко от дивизии, которой командовал генерал-лейтенант. Бывало, за чашечкой утреннего кофе генерал-лейтенант Сельван наблюдал за тем, как тренируются те, кого командующий назвал «мужиками». Да, необычно. Да, театрально. Однако было что-то в этом лихое, казацкое. Что-то подобное генерал видел на Кавказе у тех, кого кубанцы называли «пластунами».
Однако, пусть в этом и не хотел даже сам себе признаваться генерал-лейтенант, но он также был в растерянности, как организовывать следующий штурм крепости. И если полк вице-губернатора Шабарина может сделать полезного для общего дела хоть что-то, то пусть делает. А нет, так по лягут они, но не солдаты и офицеры выверенных генералу подразделений. И так санитарными потерями армия теряла людей, словно вела нескончаемые кровопролитные бои.
— Бах! — послышался выстрел со стороны крепости, потом ещё.
Паскевич стоял ровно, даже не сморщился. Если фельдмаршал и растерялся и не знал, как вести военную компанию, то это не значило, что он праздновал труса.
— Хрясь! — ядро попало прямо в палубу парохода, никого не задев.
— А-а! — вскрикнул командующий, заваливаясь на бок.
Большая щепа попала фельдмаршалу в спину. Он упал и ещё ударился головой. Пусть история уже поменялась, но она, как будто стремится наверстать упущенное. В той реальности русский командующий пострадал от турецкого ядра, что послужило поводом или причиной отставки Паскевич. В этой реальности нашлось свое ядро… Может мироздание так стремиться восстановить ветвь истории?
— Говори! — потребовал я, когда на подступах к расположению дивизии генерал-лейтенанта Дмитрия Дмитриевича Сельвана, меня встретил Тарас.
— Простите, ваше превосходительство, но не достучался я до разума генералов. Сидим сиднем, в разведку коли и ходим, так шарахаемся и своих и чужих. Как пленные, чтобы не увидели нас свои же, православные, — сходу стал жаловаться командир моего полка.
— К командующему письмо или какую записку посылал? — спрашивал я.
— Так точно… Офицеры штаба приходили… Вы простите, ваше превосходительство, но я мужиком не был и становиться им не желаю. А они называют нас «мужицким полком», — что-то Тарас и вовсе расклеился, жаловался, как мальчик.
Сказал бы он такие слова в будущем… «мужиком не был и становиться не желаю». Ведь имеет ввиду совсем другое. Ну а на что я мог рассчитывать, когда оставлял полк? Хотя, мог. Думал, что уже покрыл себя славой. Вон, четыре года назад, как генералов вражеских отстреливал, да в плен брал! Но, видимо, без моего присутствия и вовсе ничего не получилось бы. Не пойдет же Тарас к генералу, не станет хитрить и что-то требовать. Жаль, очень жаль, что офицеры воспринимают мой полк, как ряженных театралов, как в будущем я бы сказал, клоунов.
— Значит, нужно показать, что мы не лаптем щи хлебаем. Есть мысли? — отбросив уныние, спрашивал я.
— Как не быть? Есть! — отвечал Тарас.
Мы ехали верхом уже по территории русского лагеря. Вокруг царило какое-то уныние. Некоторые солдаты ходили, словно тени, сгорбленные. Не слышалось ни то что смеха, а и громких бодрых разговоров.
— А что происходит? — спрашивал я у Тараса.
— Хворых много, болеют солдаты. Уже более тысячи…
— И отказались от помощи моего медицинского батальона? — уже хотелось рвать и метать.
Я знал, что в армии много закостенелого, что это она консервативная. Но не настолько же… Больше тысячи санитарных потерь! Получалось, что я еще читал источники в будущем, которые приукрашивали ситуацию. На самом деле, хоть снимай осаду и уходи зализывать раны.
— Какие в нашем полку потери? — поспешил спросить я.
— Так и никаких, почитай. Были, что маялись животами, там вылечили, а одному, так доктор что-то вырезал в животе, он и живехонек, уже тренируется. Травмы есть. Двое со сломанными руками, один ногу сломал. Ничего более, — сказал Тарас, задумался, а после, будто вспомнил: — Есть один, Макаром кличут. Так этот… гад ползучий, где-то схватил болезнь срамную. И мало того, так заразил еще и одну сестрицу милосердия. Так я даже высек его, кабы на баб даже и не смотрел. Ну и приходилось защищать баб… женщин наших, милосердных. Зарится на них солдатня. Да и офицеры… Но те хоть с политесом, благородно, хотя все едино понятно, чего хотят.
Я не стал комментировать такие случаи. Что касается срамной болезни, то нужно было не только высечь солдата, но и выгонять. Ну а что до того, что к сестрам милосердия пробуют пробраться солдаты, как и офицеры, тоже прогнозируемое явление. Зова природы к размножению никто не отменял. Нужно только смотреть, следить, чтобы никто не обижал девушек. Ну и нечего им общаться. На гражданке найдут себе женихов.
— Как чувствует себя его светлость князь Паскевич? Не знаешь? А то мне как в Одессе рассказали о его ранении, так и других вестей не получал. А в Одессе еще и не того могут рассказать.
Было видно, что Тарас поморщился и сдержался, чтобы не наговорить чего лишнего. И он понимает, что теперь Паскевич покинет расположение русских войск. Не только Тарас думает, что Иван Федорович Паскевич только искал повода, чтобы избавиться от груза ответственности за армию. А тут щепа в спину. Наверняка только поцарапала, но повод же…
Навещу Паскевича, сделать это необходимо. Уже просто будет неприлично, если я прибуду и не представлюсь о прибытии. Он же еще никуда не уехал. И как так вообще получается? Действительно ли что-ли история решила отыграть назад? В прошлой реальности… в этой…
— Эльза, я рад тебя видеть! — сказал я, обнимая подругу.
— Алексей, они вообще ничего не дают делать. Своих… Твоих казаков только и лечим. Слушать меня не желают, советы только раздают, чтобы уезжала детей рожать, — Эльза засмеялась. — А есть и такие ушлые, что предлагают помочь забеременеть. Благо, что Саша тут тоже.
Я знал, что Александр Николаевич Садовой отправился к своей жене в расположение Южной Армии. Сам ему это позволил сделать. Кроме того, архитектор уверял меня, что очень даже знаком с наукой фортификации и может помочь. В чем, впрочем, я и убедился, когда въезжал в расположение моего полка. Целую земляную крепость построили со сложной системой окопов. Кстати, про окопы говорил Садовому я, хотя они уже вполне известны, но считаются не нужными.
— Да, у Саши есть идея, как подобраться к фортам крепости. Он говорил про окопы, что будут подходить вплотную к фортециям неприятеля, — с огоньком в глазах говорила Эльза.
И все-таки у них любовь. И я рад и за Эльзу и за Александра. Оба заслужили.
— Значит, Саша тебе говорил… — улыбнулся я.
На самом деле, это я размышлял с архитектором, как можно подбираться к вражеским статичным позициям. Окопы, исполненные зигзагами — вот один из вариантов. Нынешняя артиллерия менее точная, чем та, с которой я имел дело. Нужно еще постараться, чтобы попасть в окопы. Но даже не в этом дело.
В Великую отечественную войну блиндажи выдерживали попадания снаряда, если бревна были в три наката. Так почему же не делать блиндажи прямо под крепостными сооружениями? Один? Да, размотают в итоге. А множество? Да еще когда стрелок с оптикой залег и ждет начала действий противника? Если окопы будут подбираться близко к укреплениям, так и снайперы, стрелки, могут эффективно работать. Учитывая нашу скорострельность и дальность стрельбы… Должны перещелкать изрядное количество врага в итоге.
— Готовьтесь принимать больных. Но только чтобы в масках были. Как бы какую холеру не принесли в полк. Мрут же солдатики! Я буду договариваться, чтобы вы начали работу. Следом за мной, чуть отстал, едет профессор Пирогов. Так что еще один лазарет будем ставить. Хватило бы, — сказал я, уже заходя в командирский шатер, который я забираю у Тараса.