— Почему вы мне не доложили, господин генерал-майор? — строго, даже грозно, спросил у меня цесаревич Александр Николаевич. — Вы обращались с ними учтиво?
— Вполне учтиво. Но есть за что назвать меня варваром и дикарем. И пусть бы называли, но я зубами грызть врага буду, если для победы это нужно. Я работал целую ночь над составлением доклада и так и не успел этого сделать, посему частью докладываю именно сейчас. Перебивать же кого-либо из докладчиков счёл за невежество, — не прогнувшись под грозным взглядом наследника российского престола, отвечал я.
Причём прозвучал достаточно понятный намёк на действия адмирала Меньшикова. Нечего меня перебивать. Да и не время заниматься очковтирательством. Враг стоит на пороге, и даже я могу признаться самому себе, что в некоторой степени недооценил французов и англичан.
Опять же, сработали нарративы и установки из будущего, где британские и французские военные ценились мной крайне мало. По крайней мере, так думал я. В этом же времени и в этом отличии они, французы, сражаются отважно, рьяно, будто бы стоит вопрос о существовании их государств.
— Ваши предложения! — на удивление, но эти слова прозвучали от Меньшикова.
Он взял себя в руки. Мне показалось, что намёк наверняка был понятен и Меньшикову, но он решил перевести разговор всё-таки в деловое русло, что говорило несколько в пользу адмирала. Да, Александр Сергеевич хочет выглядеть для всех командующим. Серьёзнейшее поражение будто бы не замечается, а сам адмирал занимается словоблудием с цифрами. Но уверен, что он точно не желает поражения русской армии, как и в целом России.
— Я предлагаю, уж простите за эту фамильярность, сделать врагу очень больно. Вынудить на какую-нибудь безрассудную атаку и убить как можно больше противника, чтобы они на некоторое время и вовсе задумались об активных боевых действиях. Неприятель не должен быть упоён своими успехами. Поэтому его нужно ударить больно, чтобы война, которую они затеяли, закончилась на Елисейских полях в Париже! — несколько с пафосом произнёс я.
Зачем лишать английскую литературу великого произведения? Я сейчас о стихотворении об атаке лёгкой кавалерии. Удивительным образом, в иной реальности англичане сделали из этого поражения героический эпизод.
Я встал и подошёл к большой карте, висящей на стене рядом со столом.
— Я предлагаю провести операцию здесь, — я ткнул пальцем на одну из артиллерийских батарей неприятеля. — Захватим эти батареи и развернём их в сторону врага. Проблема для противника состоит в том, что рядом у него нет в достаточной степени пехотных соединений, чтобы не допустить подобной нашей атаки. На рассвете можно выбить командование англичан на этом участке. Неприятелю ничего не останется, кроме как ударить лёгкой кавалерией, которая располагается недалеко. Вот их мы и встретим, — вкратце я описал суть разрабатываемой моим штабом операции.
— Авантюра чистой воды, — резко отреагировал на моё предложение Меньшиков.
А вот Александр Николаевич задумался. Наверняка мои разговоры с ним не прошли даром, и в моих предложениях…
— Вы намереваетесь использовать свои картечницы? — спросил Павел Степанович Нахимов.
— Безусловно. А ещё атака пойдёт под прикрытием нарезных орудий. Окончательный разгром англичане получат вследствие атаки двух казачьих полков. При этом захваченные орудия не позволят противнику быстро отреагировать пехотой, они будут угрожать трофейным пушкам, — прояснял я ситуацию.
— Это может сработать. И по моим сведениям, у противника здесь недостаточно сил, чтобы противостоять серьёзной контратаке, — поддержал меня Корнилов, до того молчавший и не проронивший ни слова. — Если мы ещё насытим этот участок дополнительными орудиями, то будет возможность атакующим отойти, а мы остановим врага. Ваше Высочество, для поддержания боевого духа, а также чтобы снизить инициативу противника, нам необходима громкая вылазка.
— До обеда план операции чтобы лежал у нас с Александром Сергеевичем на столе! — недовольным тоном сказал наследник российского престола.
И это недовольство было вполне понятным: ему не нравилось то, что назначенного командовать обороной Севастополя адмирала Меньшикова, по сути, прямо сейчас на военном совете затирают. Но когда дело касается обороны Севастополя, то меня в меньшей степени волнует психологическое состояние адмирала Александра Сергеевича Меньшикова. В иной реальности он ударил с севера по англо-французской группировке войск, и случился разгром, который только усилил давление неприятеля на Севастополь.
С другой стороны, нам необходимо сохранять под своим контролем дорогу, чтобы не нарушались поставки, и чтобы была возможность быстро наращивать свою группировку войск для будущих ударов по противнику, чем способствовать нашей победе.
Глава 9
— Задачи всем понятны? — спросил я.
— Понятны, — оглядев всех присутствующих, сказал Тарас.
— За дело, господа! Сегодня мы должны внести сомнения в души и головы наших врагов, — несколько пафосно заканчивал я совещание.
Офицеры с глазами, наполненными решимостью, стали вставать со своих стульев. Что впереди ждёт серьёзный бой, а не то баловство, что было недавно продемонстрировано во время испытаний картечниц, ныне уже называемых, с моей лёгкой руки, пулемётами, понимали все.
— Господин Пирогов, задержитесь ненадолго! — попросил я у Николая Ивановича Пирогова, присутствующего.
Дождавшись, когда из зала совещаний в доме моего тестя выйдут все офицеры, профессор первым обратился ко мне:.
— Алексей Петрович, будете опять просить меня о том, чтобы медсёстры и медбратья не лезли в самое пекло? — спрашивал Пирогов.
— Не в этот раз, Николай Иванович. Присутствие медицинского персонала в большом числе может сильно осложнить возможности маневра для войск, — решительно сказал я.
— Иными словами, вы предлагаете оставить на погибель всех раненых солдат, что будут сражены на поле боя? — с нотками протестами, даже какой-то обиды, спрашивал Пирогов.
— Вы сами не так давно принимали экзамен по медицинским знаниям у отдельных моих бойцов. Посему, вам надлежит быть готовым принимать раненых уже здесь, в крепости. Они и станут оказывать первую медицинскую помощь. Позволяю быть на передовой не более дюжине докторов. И то исключительно из тех, кто прошёл курс военного обучения в моём полку, — я был категоричен.
— На нашей с вами совести будут погибшие. Но слишком часто вы бывали правы, чтобы в этот раз я подверг ваше решение сомнению. Честь имею! — сказал Пирогов и вышел из комнаты, переоборудованной в зал совещаний.
— Вот же, оказывается, и Пирогов умеет обижаться, — усмехнулся я, когда профессор несколько громче обычного закрыл дверь.
Я знал, насколько могут быть бесстрашными люди профессора Пирогова. Если надо, они будут бежать следом за конной атакой казаков, а так и пойдут впереди штурмующих. Однако, при всём уважении и понимании, сколь не дёшево и трудоёмко стоит воспитать хорошего бойца, ещё сложнее обучить медицинского работника. Мало того, чтобы обучить, с этими задачами вполне справляется Харьковский университет, ну и курсы в Екатеринославе. Так ещё нужно найти таких людей, которые будут без страха и упрёка выполнять работу, не щадя живота своего.
Ещё затемно отряды моих лучших стрелков стали выдвигаться на заранее обозначенные им позиции. Стрелки расходились по флангам мелкими группами, в основном передвигаясь по-пластунски. Днем заранее определяли позиции, зарисовывали на бумаге, распределяли между десятками. Так что каждый солдат знал свой маневр, как и завещал Александр Васильевич Суворов.
Забрезжил рассвет, морозная декабрьская погода предвещала ясный день и даже может чуть потеплее, чем было вчера. Выпавший накануне снег за предыдущие два дня подтаял, однако ночью земля во многих местах покрылась ледяной коркой. Я немало переживал ещё по тому поводу, что могут быть обморожения, переохлаждения, что люди и кони могут скользить. И профессор Пирогов готовился к тому, что кроме раненых, будут ещё и сильно заболевшие бойцы, или травмированные. Гипса в этот раз запаслись много.
По сути, на эту операцию была поставлена мои честь, достоинство, репутация… Всё то, чего я добился за последние пять лет. Или со мной начнут считаться и прислушиваться, или… Никаких «или».
Место действия не было, как в одной истории, между Севастополем и Балаклавской бухтой. Наши позиции были выдвинуты значительно западнее относительно того, что, скорее всего, было в одной реальности. Но и тут, сразу же за нашими бастионами начиналось поле, с двух сторон ограниченное высокими холмами. Именно в это дефиле я и хотел заманить противника.
— Командир, разведка доложила, что есть знак от Агента 007, — сообщил мне Тарас, когда я в бинокль старался что-то увидеть во всё ещё ночной, пусть и предвещающий начало дня, простор.
— Принял, продолжаем работу, — сухо и внешне безэмоционально сказал я.
Вот есть во мне ещё какая-то этакая шаловливость. Своего человека, которого я послал в расположение английских войск, я обозначил как «Агент 007». Вот и пусть в будущем подумают британцы, как называть киношного и литературного героя. А «007» будет символом русской разведки. Хвостовский поспособствует. Ну и я уже хотел начинать выпуск лубка. Пусть супер-герой будет русский «007».
Я перестраховывался, создавал условия для успешности операции и путем заброски диверсантов. Видел очевидное, что, если англичане с французами проявят хоть немного разума, а не поддадутся эмоциям, то серьёзной атаки на наши позиции они предпринимать не станут. Поймут, что это может быть ловушкой.
Ну, а если все получится, то… Не буду загадывать, план операции разработан, люди на своих местах, так что пусть всё сработает, а после будем бравировать теми решениями, которые были приняты до начала операции.
— Господин полковник! — громогласно обратился я к Москалькову, находящемуся рядом со мной на одном из брустверов. — Начинайте!