— Кавалерии!.. Вперед! — хотел я выкрикнуть, но хриплый голос не позволил.
Однако, главное, что меня услышали.
— Перенаправить часть пушек на подходящие батальоны турок! — поступил от меня следующий приказ.
Все… Победа. Не получилось взять врагу наши новые укрепления, что были выдвинуты от города. Пулеметы сработали как надо, и даже лучше. Теперь, даже если и захотеть подойти к смертоносным машинкам конструктора Лукашова, то это можно сделать лишь со стороны города. Ибо впереди собралась поистине гора из трупов людей и лошадей. Апофеоз войны — он такой!
Казачьи сотни, конные стрелки, –из-за городских укреплений выходили все конные, что были в моем корпусе.
— Господин генерал-майор, дозвольте мне своим полком поучаствовать! — с нетерпением и с даже с какой-то мольбой обратился ко мне казачий полковник.
Он уже минут двадцать переминался с ноги на ногу возле меня. Не мешал, но явно ждал возможности обратиться.
— Дерзайте! — сказал я, указывая направление, в котором мог ударить еще один казачий полк, состоявший в регулярной армии.
И меня не волновали сейчас вопросы субординации, нужно ли этому полковнику брать разрешение у своего командира. Пусть внесет свою лепту в разгром врага. И ладно… Ведь речь идет еще и о больших трофеях, на которые теперь полковник и его полк будут иметь право. Но все же надеюсь, что жажда наживы стоит на другом месте, где-то в конце причин, почему казаки решили принять участие в сражении.
— Господин Шабарин! Доложитесь! — на позиции ко мне, как только полковник казачьих войск удалился готовить свой полк к атаке, подошел наследник российского престола в сопровождении всех высших командиров.
— Имею честь разгромить противника. Сражение завершается, Ваше Императорское Высочество. Дозволите ли вернуться к управлению войсками? — отвечал я.
Потом… Даже для цесаревича, но все потом. И доклады будут, и реляции в Петербург. Все будет…
— Прикажите прекратить огонь, генерал-майор. Дайте врагу возможность сдаться! — величественным тоном, не предполагающим отказал, повелел государь.
Россию когда-нибудь погубят не дураки с дорогами, к чему у нас уже есть иммунитет. Россию может погубить милосердие, иными воспринимаемое за слабость. Но я был обязан подчиниться.
— Да, Ваше Императорское Высочество, — согласился я и начал отдавать нужные приказы.
Нет, казаков не возвращал, но они теперь не убивали тех, кто сдавался. Такое вот половинчатое исполнение воли будущего монарха.
Глава 11
Поступил приказ дать врагу возможность сдаться. Милосердие ли проявить? Или в Севастополе так много провианта и жилых незанятых построек, чтобы кормить и содержать большую массу пленных? Даже если отправлять тысячи пленников подальше, то нужно организовывать целую специальную операцию, чтобы их доставить.
Да и легко сказать, чтобы противник сдавался, сложнее, чтобы это предложение было услышанным. Александр Николаевич Романов, наследник Российского престола, что? Предлагает мне взять в руки рупор и бегать с ним в толпе уничтожаемых врагов?
Так что приходилось поступать иначе. Обозначать, что больше мы не намерены уничтожать своих врагов, резко снизить количество выстрелов из пушек, да и вовсе практически никто уже не трогал те относительно жалкие остатки вражеской кавалерии, которые оставались зажатыми между гор. Жалкие? Да тысячи две вражеских всадников еще живы. Опять же… Перегружать будем свои лазареты и тратить медикаменты? А Пирогов такой профессионал, что, кажется, ему все равно кого лечить, лишь бы человека. Хотя… дай ему смертельно больную обезьяну, и ту на ноги поставит.
Казаков, отправившихся на сафари я не останавливал, как и своих стрелков. Разве же можно упускать тот шанс, когда противник совершает одну ошибку за другой? Ну вот куда идут эти турецкие полки? Ну некому уже идти на помощь, самим им надо было бы даже, может, не спасаться, но организовывать оборону, засесть, залечь, выстроиться в каре…
Так что главный удар нашей кавалерии был нанесён по туркам, числом, наверное, до двух полков. Немало турки отправили пехоты на помощь союзникам. Но и недостаточно, чтобы суметь в одиночку противостоять порядка трем тысячам русских конных.
Так что уже скоро начался грандиозный разгром ещё и турецких соединений. Я вот всё думал, хвалил, чуть ли не восхищался, что противник оказывает ожесточённое сопротивление, проявляет мужество и даже в какой-то степени героизм. И, наконец-то, появился повод сказать, что враг не всегда мужественен и принципиален.
Прям камень с души свалился. Нет, против нас те же люди, со своими страхами, слабостями. И сегодня не просто состоялась успешная операция по разгрому вражеской кавалерии, и, как стало понятным, еще и пехоты. Сегодня у многих врагов должна пострадать психика. Они поймут, что их побеждают, что они пришли на русские земли и многие, очень многие, уже не увидят родные места. Что тут смерть. А это страшно, думать ежеминутно, что далеко не факт, что удастся победить, что большой риск проиграть свою жизнь.
Турки, завидев, как с их левого фланга заходит русская кавалерия, дали деру врассыпную. Лишь отдельные, даже не батальоны, а роты, оказывали сопротивление, но это было абсолютно несерьёзным, недейственным.
И не стоит в данном случае говорить лишь о том, что это турки такие трусливые. Нет, у врага настолько подгорало, настолько противник сейчас получал мощный отпор, что всеобщая паника и безнадёга должны рождаться в любом мозгу, будь то француза или англичанина. И пусть это состояние станет, как раковая опухоль, которая пустит метастазы не только во вражеские войска, но и в общества стран, решившихся на войну.
— Почему они не сдаются? — явно нервничая, спрашивал наследник российского престола.
Александр Николаевич всё-всё так же находился рядом со мной и следил за каждым моим шагом, за каждым моим действием. Я даже не мог понять, чего в его интересе больше: собственно интереса, как у хорошего ученика вызывает любопытство учебный предмет, или же всё-таки взгляд цесаревича таков, словно высококультурный и образованный человек смотрит на ожившего неандертальца. На меня, значит.
— Ваше Высочество, неприятель настолько растерян, а многие и вовсе помешались умом, потому не сразу и не все поймут, что им дают шанс на спасение — оказаться в русском плену, — взяв себя в руки, не показывая своего неудовольствия, отвечал я.
Между тем, посмотрев в бинокль, я увидел: всё… начинается и другая тенденция, также связанная с коллективным мышлением толпы. Один, два, десять, сто… Англичане стали поднимать вверх руки, как те, кто ещё оставался в седле, так и другие, бывшие на земле, многие становились, если была возможность, становиться на колени. Бросалось оружие, флагоносцы уже не так высоко поднимали флаги, а кое-где и опускали их.
— Вот и всё! — сказал я и пустота…
Напряжение спало, оставляя вакуум внутри. Я хотел было даже сесть на промёрзлую землю, но вовремя спохватился, понимая, что подобное будет оценено как незначительное, но всё-таки проявление слабости. Нужно быть сильным до конца, до того момента, как я доберусь до кровати.
— Это было уничтожение! — сквозь слёзы произнёс подошедший ко мне и к будущему императору английский журналист. — Вы… Уничтожили будущее Великобритании. Вы понимаете, кого сейчас убивали?
— Врага! — сказал я.
После я с укором посмотрел на своего десятника, который позволил подойти англичанину не просто ко мне, а к венценосной особе. Ну, почти венценосной, всё же на Александра Николаевича никто ещё венец, корону, не водружал, и коронации не было. Дай Бог ещё здоровья его батюшке! Очень хотелось, чтобы Николай Павлович вошёл в историю как царь-победитель. По-моему, он этого заслуживает. Ещё бы и как царь-освободитель…
А Говард ждал ответа. Слезы текли с его глаз, но он не хныкал, это был тот пример, как именно может плакать мужчина. Без всхлипов, стонов, молча.
— Ваше Высочество, вы позволите обратиться к английскому журналисту? — спросил я у наследника российского престола, и уже после его дозволения, обратился к англичанину: — Скажите, мистер Говард, может быть, битва состоялась на елисейских полях в Париже? Или же у Лондона? Что делают ваши соотечественники на русской земле?
— Русской? Сколько Крым русский, а сколько он до этого был турецким? — решился вступить со мной в полемику журналист.
— И в XI веке Крым был по большей степени русским, частью Тмутараканского княжества, и до этого он был греческим или византийским. Крым — земля тех, кто способен его удержать! Россия способна! И сегодня это наглядно продемонстрировала. Если мне позволят, то я прямо сейчас мог бы отпустить вас к английскому командованию, чтобы вы уже сегодня смогли начать писать статьи по поводу случившегося. Но знайте же, мистер Говард, как было завещано ещё святым Александром Невским: «Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет!». Уверен, что вы честный, непредвзятый журналист, поэтому просто посчитайте, сколько уже Англия потеряла от того, что предала Россию… — уже не просто говорил я, а произносил внушительную речь, словно в английском парламенте.
Моя речь была пространной и достаточно долгой. Наверное, мне нужно было выговориться, сказать немало слов, в том числе и тех, которые могли бы сойти за пафос. Но и я не железный человек, я из плоти и крови, с тем же самым набором нервов, как и у любого другого представителя homo sapiens.
Сказал я и о том, что Англия добивается куда как больших последствий для себя, чем пока ещё может предполагать. Будет разрыв. В иной истории Россию принудили простить, заново дружить, торговать. Нет, костьми лягу, но с бритами будет только выгодные для России отношения. Жаль, но о полном разрыве отношений после войны могут думать только полные идиоты.
Россия наращивает производства, мы уже изготавливаем цемент, у нас развивается и будет развиваться химическая отрасль, металлообработка, кораблестроение… Когда там подрастет Менделеев!!! Но, что ещё важнее, по моему мнению, а англичане со мной должны будут согласиться: у нас начинает развиваться штучное товарное производство. Те же примусы, керосиновые лампы, мясорубки, пишущие машинки, парафин… Мы развиваемся в том числе и в отно