шении сельского хозяйства…
— Россия перестаёт и обязательно перестанет быть зависимой от Европы в товарном производстве. Мы построим железные дороги и соединим все части страны. Более того, нам нужно договариваться и разделять сферы влияния. Уже скоро азиатские рынки станут весьма востребованным и важным фактором мировой политики. И здесь либо европейские державы начнут воевать, либо признают существующие реалии и договорятся… — говорил я, и, что характерно, отринув многие из тех эмоций, которые читались на лице английского журналиста, он записывал в свой блокнот мои слова.
Будущий император смотрел на меня уже другим взглядом, точно заинтересованным. А я уверен, что говорю всё правильно и о том, что в ближайшее время ждёт Европу и весь мир.
Уже сейчас видны результаты всех промышленных революций, которые случились в ряде европейских стран. Собственные рынки они уже насыщают, скоро встанет вопрос о сбыте продукции.
А еще, я уверен, что если не помешать прусскому милитаризму поднять голову, то история обязательно скатится в череду мировых войн. Ведь Германия потребует своё место под солнцем. Безусловно, без драки англичане, да и французы своего не отдадут.
Хотя, помнится мне, в другом варианте истории пруссаки вполне лихо одолели французов во время франко-прусской войны, оттяпав Эльзас и Лотарингию, казалось бы, у мощной Франции. Нужно России быть такой сильной, чтобы не лезть во все эти союзы антантские и тройственные. А ьыть третейским судьей, который считал бы количество ударов и подбадривал бы бойцов. Соединенными Штатами быть, но еще хитрее, не вмешиваться в войну вовсе.
Я не хочу, чтобы Европа скатывалась в череду таких войн, и чтобы ареной битв была Россия. Я не хочу видеть спаленных белорусских деревень, концлагерей, геноцида советского, русского народа. И теперь, когда я уже понял, что история в значительной степени поворачивается несколько другим боком, у меня появляются новые цели, новые задачи.
Я хотел победы в Крымской войне? В этой реальности она куда как более вероятна, чем в той истории, которую я учил и которой я учил. Теперь же нужно подумать и о более глобальных задачах.
Нельзя допустить ужасов мировых войн. Наивно? А они великие дела совершаются наивными, но между тем, жестокими, целеустремлёнными и решительными людьми. Разве Пётр Великий не был наивным? Думаю, что в какой-то степени был. Но дал такой импульс Российской империи, который до сих пор ещё не иссяк. Правда, требуется ещё один толчок, правитель, может быть, не такой же решительный царь-революционер, как Пётр Великий, но тот, кто мог бы с ним быть хотя бы сравним.
— Вы всё сказали, генерал-майор? Может, ещё добавите, как нужно Россией управлять? Как воевать научите нас? — сказал…
Нет, это были слова не наследника российского престола, не Александра Николаевича. Это Александр Сергеевич Меншиков уже не мог совладать со своими эмоциями и нервами, начинал выговариваться.
Адмирал был не в меру честолюбивым, не в меру гонорливым человеком. Было видно, как он окучивает и окручивает наследника российского престола. И вот сколько дней он уже рядом с Александром Николаевичем, а тут я провожу успешную операцию и нивелирую все потуги Меншикова, который бесконечно тужился показать, что именно он величайший стратег и что именно ему суждено переломить ход войны.
— Если так прикажете воевать, уничтожая всех, воевать как варвары… То русские солдаты, офицеры так не будут делать! — Меншиков всё больше распылялся.
— Ваше высокопревосходительство, я бы не хотел вступать с вами в полемику, но вы вынуждаете меня к этому. Между жизнью русского солдата и солдата врага я всегда выберу жизнь русскому воину. Более того, я сейчас скажу такое, за что недостойным сочтут… Если на кону стоит победа русского оружия или моя честь, то, как враг отнесётся ко мне, какими словами он меня назовёт, и сколько раз он произнесёт, что я дикарь и варвар… А с другой стороны будет стоять моя честь, то я выбираю даже не свою честь, я выбираю жизнь солдат и офицеров, которых прямо сегодня я спас. И я не говорю про врага, его нужно уничтожать.
Я говорю про то, что сегодня мой корпус… Мой, вице-губернатора Екатеринославской губернии, не бывшего армейским офицером, но возглавившего в трудную годину войска, собранные мной и князем Воронцовым, великой княгиней Анной Павловной. Мной, снабжавшим армию всем необходимым, в ущерб своему благосостоянию…
Так вот, сегодня я спас жизни тем русским, которые пошли бы в атаку и которых убивала бы английская кавалерия, нынче разгромленная, которые были бы сражены турецкими и английскими пулями. Я их спас, поставив на кон свою честь.
Так что пусть английский журналист это и напишет: «Алексей Петрович Шабарин вёл себя как дикарь и варвар, человек, недостойный называться цивилизованным. Он делал что-то невообразимое, он убивал врагов, пришедших на русские земли, чтобы те не убивали русских солдат и православных людей». И пусть англичанин укажет, насколько были против всего этого достойнейшие русские офицеры. Честь имею! — сказал я, сделал пару шагов в сторону, но вспомнил о том, что здесь присутствует цесаревич. — Ваше Высочество, операция прошла успешно, чувствую некоторое недомогание. Позвольте отойти на отдых. Собрать трофеи и привезти пленных могут мои офицеры без моего присутствия.
— Трофеи? Мда… Отдыхайте, Алексей Петрович! — задумчиво, смотря, скорее, на Меншикова, чем на кого-либо ещё, произнёс наследник российского престола.
Я возвращался в штаб своего корпуса. Ехал и думал, насколько много лишнего сказал я. Или же эти слова должны были прозвучать? Да как же можно воевать в белых перчатках? Но это даже не война где-то за пределами Российской империи. Это у нас дома, в нашем подбрюшье копошатся враги. Калёным железом всех их надо гнать!
Я не стал останавливаться, сразу направился в свой кабинет в доме тестя.
— Ваше превосходительство, разумение имею, что сие не моё дело… — нерешительно, переминаясь с ноги на ногу, когда я уже был в своём кабинете в доме тестя, решил поговорить ещё и Елисей.
— До говори уж, вдвоём мы сейчас с тобой. Не чиняйся, говори, что на душе. Я вон перед самим наследником российского престола говорил, чего уж теперь тебя не выслушать… — усмехнулся я, наливая стакан прозрачной сорокаградусной жидкости моего Шабаринского производства.
— Да я только сказать хотел, ваше высокопревосходительство, хоть бы и казните меня за это, но правый вы во всём. А господин тот, адмирал… шаркун он, и завидует вам, — высказался Елисей, а я только улыбнулся.
— Принеси чего поесть, мяса обязательно! И направь людей по всем кухням нашего корпуса. Пусть готовят много, больше, чем обычной еды, выдают колбасы и шоколад, сахар. По две чарки водки каждому! Скоро герои будут возвращаться, нужно встретить их достойно, — сказал я и машинально, даже не осознавая, что делаю, налил ещё один стакан водки.
Елисей отправился исполнять мои поручения, а я остался один… Как же всё-таки одиноко! Как же всё-таки утомительно всё это! Как же всё-таки мне нужно просто поспать, чтобы перестать быть таким… слабым, что ли.
— Разреши! — милое личико Эльзы показалось в дверном проёме, и не успел я разрешить ей войти в мой кабинет, как она уже сидела за столом напротив меня.
— Ты чего здесь? Разве не должна быть в лазарете? У нас тоже есть убитые и немало раненых. Сотни три, не меньше я сегодня потерял… — сказал я и залпом махнул стакан водки.
— Будет тебе пить в одно горло! И мне наливай! А что до больных и раненых… Так одного из них я и решила навестить. Так что наливай, друг! — усмехнувшись, сказала Эльза.
Она сама встала со стула, подошла к буфету, взяла стакан и поднесла его к горлышку бутылки.
— Значит, друг? — усмехнулся я.
— А что, разложить меня на столе хочешь? Как в былые времена? — Эльза громко рассмеялась.
Она рассмеялась, а я растерялся. Если подобное поведение Эльзы было спланированным, то, видимо, в Российской империи появился великолепный психолог. Ведь я уже почти перестал думать о всём том, что ещё пять минут назад считал наиглавнейшим для себя. Мозг переключался на то… может, и правда, как в старые добрые времена!.. Сколько у меня уже женщины не было?
— Э, друг! Ты что там удумал, развратник? — Эльза продолжала смеяться. — Давай не будем усложнять наши отношения. Лиза — моя подруга. Ты — мой друг. Ты любишь её, она любит тебя. Тебе, как мужчине, нужно… Знаешь, среди девиц-медсестёр сложнее найти ту, которая не захочет с тобой возлечь. Так что могу привезти кого-нибудь… двоих… если уж сильно надо, то и троих приведу.
— У вас медицинское заведение или уже публичный дом? Учти, Эльза, приду, проверю! — сказал я, воспринимая слова подруги всерьёз.
— Про двоих и троих я, может быть, и пошутила. Но вижу, что девицы сравнивают всех только с тобой. Ты у них за героя, за мужчину без страха и упрёка. Так что, если тебе сильно надо, то всё же не со мной… Хотя я с большой теплотой вспоминаю всё то, что между нами было, — с грустинкой на глазах говорила Эльза.
— Давай напьёмся! И нет, что было между нами, то в прошлом. Ну, я ценю тебя, уважаю и люблю как сестру! — сказал я и выпил третий стакан водки.
А потом и не помню, как я добрался в постель. Не смог вспомнить, когда проснулся, кто ко мне приходил. Но мне это нужно было. Потому как проснулся я полным решимости, новых сил и с жаждой свершений.
Глава 12
А поутру они проснулись. Да, Эльза осталась у меня в кабинете на всю ночь. Однако той близости, что бывает между мужчиной и женщиной, в особенности, когда они изрядно напьются, не случилось. Хотя и была иная близость, которая бывает между очень близкими друзьями и поистине родственными душами. И я не про телесные услады.
Наверное, если кто-то и послушал бы наши разговоры этой ночью, то до сих пор должен был пребывать в шоковом состоянии. Уверен, что так, как я, и на такие темы, что мы с Эльзой подымали, никто с женщинами не говорит. Даже сейчас мне, проснувшемуся, но всё ещё не разлепившему веки, кое в каких моментах стыдно. Особенно в рамках того разговора, который я же и завёл, рассказывая о нашей с Лизой семейной жизни.