Полковник стиснул зубы. Галлы вышли из войны, говорите… Первоначальный план рушился — противник оказался не так уж и не готов. Похоже, на заранее заготовленную ловушку. Нет, он, Антон Иванович Маскальков, не станет зазря класть солдатиков. Не тому его учил Алексей Петрович Шабарин. Подчиненных следует беречь в первую голову, а все остальное — можно отложить, если обстановка позволяет.
— Сигнал к отходу!
Но в этот момент земля содрогнулась от нового взрыва — это рванул пороховой погреб на старом турецком линейном корабле «Махмудие». Константинополь озарился багровым заревом, будто сам ад раскрыл свои врата.
Пожар распространялся из гавани на город. От взрывов пылающие головешки разлетались окрест, падая во дворы глинобитных домов и поджигая все, что может гореть. Доставалось кораблям и русской эскадры, но специальные пожарные команды были начеку.
Багровое зарево разорвало ночное небо над Золотым Рогом, осветив древние стены Константинополя зловещим мерцанием. Один за другим, словно в адском каскаде, взрывались пороховые склады в арсенальном квартале.
Грохот сотрясал мостовые, выбивая стекла в византийских дворцах. Над гаванью взметнулся столб пламени высотой с минарет — это сдетонировал главный арсенал. Полковник удовлетворенно кивнул. Заранее посланные им диверсанты все-таки смогли проникнуть в него.
Маскальков прикрыл лицо рукой от ослепительной вспышки. Горячий ветер донес до него запах горящей пакли, расплавленного металла и… жареного мяса. Где-то там, в эпицентре огненного смерча, горели живые люди — турецкие матросы, не успевшие покинуть свои корабли.
— Ваше превосходительство! — из дыма вынырнул адъютант, лицо которого было черным от копоти. На его мундире чернели прожженные дыры. — Разведчики докладывают, что будто бы сам французский генерал Боске ведет к нам в тыл целый батальон зуавов! Они уже переправились через Золотой Рог на каиках!
Полковник резко развернулся, сапоги его скользнули по луже растопленного дегтя. В уме молниеносно пронесся план города — узкие улочки, тупики, возможные пути отхода.
— Значит, они успели поднять резервы… — он стиснул зубы так, что хрустнула челюсть. — Передайте капитану Остервену: отход по запасному маршруту. Взвод прикрытия — на позиции у мечети Валиде.
В этот момент земля содрогнулась от нового, чудовищной силы взрыва. Где-то в акватории порта взлетел на воздух турецкий фрегат «Фейзи-Бахри» — старый, но все еще грозный корабль, на котором опять же наши диверсанты подожгли крюйт-камеру. Обломки мачт и такелажа дождем посыпались на крыши домов в квартале Фенер.
Константинополь пылал, как в апокалиптическом видении. Пламя перекидывалось с корабля на корабль, с склада на склад. В гавани образовалась настоящая огненная ловушка — горела даже вода, покрытая разлившимся из разрушенных цистерн с нефтью для пароходных топок. Где-то в этом аду оставались русские бойцы — те, кто не успел отойти к месту сбора.
— Ваше превосходительство! — обратился к Маскалькову Елисей, его лицо было искажено от горя. — Там, у причала… Это… это капитан Львов… Они его…
Полковник не дал ему договорить. Рванулся вперед, расчищая путь локтями, не обращая внимания на горящие обломки, падающие с неба. У деревянного причала, где еще час назад шла погрузка угля, лежало изуродованное тело. Только по ордену Святого Георгия на обгоревшем мундире можно было узнать Николая Семеновича Львова, тело которого они намеревались подобрать на обратном пути, но турки нашли его раньше.
— Башибузуки… Они подвесили его на крюк… Мертвого… Басурманы, одно слово, — мрачно проговорил Елисей. — Потом облили нефтью и подожгли. Мы подоспели, сбили пламя, хотя… Мертвому не больно…
Маскальков резко поднял руку, обрывая эту исповедь. Его глаза, отражающие пляшущие языки пламени, стали похожи на раскаленные угли.
— Соберите всех, кто остался. — Его голос звучал металлически ровно. — Пройдем через квартал Фенер, мимо греческой патриархии.
— Но там же…
— Именно поэтому. Они не ожидают, что мы пойдем напролом.
Где-то совсем близко раздалась пулеметная очередь — это зуавы Боске уже входили в порт. Вспышки выстрелов освещали их экзотическое одеяние: красные фески, синие куртки, белые гетры. Темнокожие шли, методично прочесывая каждый закоулок.
Полковник повернулся к своим бойцам. Его маскировочный плащ взметнулся, подхваченный горячим ветром, как крыло гигантской летучей мыши. В руке он сжимал необычный пистолет — новейший револьвер Луганской фабрики, заряженный разрывными пулями.
— Вперед! — его крик перекрыл грохот пожара. — За царя и Отечество! За павших товарищей!
Унося тело мертвого капитана, группа из двадцати человек рванула за ним в узкий переулок, где пламя еще не добралось до ветхих деревянных домов. Где-то сзади, у причалов, раздался новый взрыв — это сдетонировали бочки с порохом, оставленные намеренно.
В воздух взлетели обломки каменной набережной, смешавшись с клубами черного дыма. Константинополь, город тысячелетних империй, горел как факел. Но самый страшный пожар еще только разгорался в сердцах тех, кто шел сейчас по его улицам с оружием в руках…
Первые лучи солнца, кроваво-красные сквозь дым пожарищ, скользнули по позолоченным куполам Айя-Софии, превращая древний храм в гигантский светильник. Маскальков стоял на разбитой пристани, его сапоги утопали в смеси пепла и морской пены. За спиной слышались торопливые шаги — бойцы грузились в шлюпки, оглядываясь на пылающий город.
— На шлюпки! Живо! — голос полковника Москалькова звучал хрипло — от копоти першило в горле.
Где-то в квартале Фенер раздалась пулеметная очередь — зуавы спешили зачистить порт от русского десанта. Их странные, пестрые силуэты мелькали среди руин, как призраки.
Полковник не двигался. Его глаза, воспаленные от дыма, были прикованы к силуэту Айя-Софии. Ветер донес обрывки турецких команд, звон сабель, истеричный плач женщин.
— Еще немного и мы бы его взяли… — пробормотал Москальков, вытирая испачканное сажей лицо. Его мундир был прожжен в нескольких местах, левая рука перевязана окровавленным платком.
Полковник медленно повернул голову. Взгляд его скользнул по разрушенной набережной, где среди обломков валялись тела — и русских солдат, и турок. Особенно много было башибузуков — их пестрые шаровары выглядели нелепо на фоне общей разрухи.
— Да. Но не сегодня, — прошептал он, сжимая кулаки. Ногти впились в ладони, но этой боли он не чувствовал.
Сзади раздался плеск весел — первая шлюпка отчалила. Капитан Остервен командовал отходом, размахивая саблей и по привычке срываясь на немецкий. Его голос, с характерным акцентом, перекрывал грохот продолжающихся взрывов:
— Schneller! Schneller! Вторая шлюпка — грузим раненых!
Полковник наконец оторвал взгляд от города. Добраться до Топкапы не удалось, и все же его люди выполнили задачу — ослабили врага, посеяли страх. Порт горел, арсеналы уничтожены, телеграфные линии перерезаны. Но цена…
— Николай остался здесь… Капитан Львов, — сказал он вслух, и слова повисли в воздухе, горькие как дым.
Остервен молча кивнул. Сами они не видели, как их товарища подвесили на крюк у угольных складов, как облили нефтью, но… Маскальков смахнул невольную слезу, но картина этой посмертной пытки все еще стояла у него перед глазами.
— Мы вернемся за всеми ними, — его голос внезапно обрел стальную твердость. — И за местью.
Последняя шлюпка ждала у причала. Елисей уже сидел на шлюпке, его лицо было бледным. Только сейчас полковник заметил, что лихой казак ранен и, несмотря на перевязку, бледен от потери крови. Маскальков спустился в шлюпку.
— Весла на воду!
Где-то в дыму, со стороны горящих складов, прозвучал одинокий выстрел. Потом второй. Полковник замер, вслушиваясь. Это была не турецкая винтовка — звук был глуше, характерный, скорее, для русской винтовки шабаринской конструкции.
— Кто-то из наших остался… — прошептал полковник.
Рука его потянулась к револьверу. Он хотел было отдать приказ о возвращении, но выстрелы более не повторялись. А шлюпка стремительно отходила от берега, и в дыму ничего нельзя было разглядеть.
Полковнику казалось, что где-то очень далеко, в лабиринте горящих улиц, продолжает звучать перестрелка, но скорее всего это был оглушительный треск все еще взрывающихся боеприпасов.
Шлюпка, где находился Маскальков, отошла последней. Впереди маячили в стелющемся дыму силуэты других шлюпки десанта, бойцы которого все-таки выполнили приказ об отходе.
Вода под шлюпкой забурлила — это матросы налегли на весла. Константинополь медленно удалялся, превращаясь в одно большое багровое пятно на горизонте. Маскальков не сводил с него глаз, пока вид на город не заслонил корпус русского корабля.
Глава 2
Зимний рассвет окрашивал шпили Берлина в кровавые тона. В королевском дворце царила неестественная тишина — даже часовые у мраморных лестниц замерли, будто предчувствуя грядущие перемены.
Фридрих Вильгельм IV стоял у стрельчатого окна кабинета, его пальцы судорожно сжимали злополучный пергамент с австрийской печатью. Запотевшее стекло отражало его изможденное лицо — три бессонные ночи оставили глубокие тени под глазами.
— Ваше величество… — генерал фон Мольтке застыл на пороге, снег с его ботфорт таял на персидском ковре. В руке он держал еще одну депешу — на этот раз с одного из пограничных постов.
Король медленно повернулся. Его взгляд упал на красную сургучную печать — тревожный знак срочности.
— Они уже перешли границу? — голос звучал глухо, будто из глубины колодца.
— Пока только разведчики, ваше величество. Но… — Мольтке сделал паузу, — наши наблюдатели заметили австрийские обозы возле Штейнау. Артиллерию.
Фридрих Вильгельм резко разжал пальцы. Пергамент упал на резной дубовый стол, рядом с бронзовой чернильницей в форме прусского орла.
— Значит, Меттерних не блефует, но я не понимаю, — прошептал он, глядя на карту, где красными нитями были обозначены возможные маршруты вторжения.