Маленькое оконце, связывающее пассажира кареты с кучером, приотворилось и в нем возникла усатая физиономия возницы:
— Господин, — обратился он ко мне по-немецки, — там какой-то прохожий машет руками. Может, стегнуть его кнутом, чтобы не лез под колеса?
— Ни в коему случае, — сказал я. — Останови. Пусть он сядет ко мне.
Карета остановилась. Дверца ее распахнулась и на подножку поставил ногу в лакированном башмаке… Джованни Корси. Усевшись напротив меня, он откинул капюшон, скрывавший его лицо и проворчал на чистейшем русском языке:
— Наконец-то… А то я совсем окоченел в этой промозглости…
Кофейня располагалась неподалеку от департамента, где коротал служебную жизнь полковник Лопухин. В отличие от трактира на Никольском рынке, она была уютная и теплая, пахнущая жаренным кофе и свежими пирожными. Тонкий аромат ванильного сахара вытеснял здесь запахи холодного весеннего Петербурга.
В таком хорошо сидеть с барышней, имея в виду последующий тет-а-тет в номерах. Увы, его визави был Левашов, приславший полковнику записку сегодня утром. Сидя напротив друг друга, оба заговорщика соблюдали осторожность, подбирая слова, ибо играли в опасную игру, где каждая реплика значила многое.
— Так расскажите подробнее, каким образом вы собираетесь докопаться до истины? — спросил Лопухин, пристально изучая собеседника.
Левашов-Лавасьер был человеком осмотрительным и предусмотрительным, но имел склонность к авантюризму, и эта особенность беспокоила Владимира Ильича Лопухина. Антон Иванович откинулся на спинку кресла, вытянув длинные пальцы рук и сцепив их вместе, образуя пирамиду из тонких косточек пальцев.
— Проще всего начать с его близких знакомых, — заговорил он, пригубив горячий напиток. — Посмотрим, кто окружает нашего героя. Может, удастся выявить связь с теми, кому терять нечего.
— Вероятнее всего, это бессмысленно, — ответил Лопухин, вперяя холодный взгляд в партнера. — Как известно, человек выбирает друзей согласно своему характеру, и Шабарин любит общаться с людьми солидными, заслуженными, обладающими влиянием. Такие друзья вряд ли выдадут.
— Разумеется, — согласился Левашов, делая заметную паузу. — Тем важнее выбрать правильный объект воздействия. Наши общие знакомые полагают, что наилучшим вариантом станет женщина.
Рука жандармского полковника дрогнула, и капля горячего напитка упала на скатерть, оставив коричневое пятно.
— Женщина? — переспросил он удивленно. — Которая уверена в себе настолько, чтобы пойти против него в открытую?
— Нет, конечно, — покачал головой Левашов. — Открытое противостояние совершенно неуместно. Речь идет о более тонком подходе. Стоит выяснить, какие дамы пользуются расположением вице-канцлера, а затем попытаться воздействовать на них в нужном направлении, пусть и косвенно, через третьих лиц.
Лопухин невольно подумал о Елизавете Аркадьевне Олсуфьевой, матери ребенка, рожденного вне брака. Можно ли заставить эту женщину сначала совершить ряд поступков, которые мало вяжутся с обликом замужней светской дамы, а затем — поведать постороннему человеку кое-какие пикантные детали, способные нанести удар репутации столь видного сановника, каким является, теперь уже граф, Алексей Петрович Шабарин?
И не просто подумал, но еле заметно кивнул. И оба заговорщика сделали по глотку кофе и обменялись понимающими взглядами. Затем Левашов встал, вежливо поблагодарив полковника и сообщив, что даст знать о следующей встрече в ближайшие дни. Разговор закончился, не раскрыв карты обеих сторон полностью, оставив каждому свою долю неясности и подозрений.
Впрочем, вернувшись домой, полковник не стал терзаться догадками. Он убедился в главном — Лавасьер начал копать под Шабарина и чтобы французик не навредил свежеиспеченному графу, он, полковник жандармерии, должен действовать на опережение. Перебрав все свои знакомства и связи, он вспомнил о графе Льве Аристарховиче Панине, бывшем фаворите и организаторе «васильковых дурачеств», то есть — любовных похождений ныне почившего императора. Теперь Панин в тени, но очень много знает о тайной жизни двора и высшего света.
Прямого доступа к графу о Лопухина не было, и он решил посетить бывшую любовницу своего, почившего одиннадцать лет назад, начальника Александра Христофоровича Бенкендорфа, баронессу Берггольц, дабы та свела его с Паниным. И через полчаса жандармский полковник был принят в ее роскошной гостиной. Баронесса, несмотря на свой преклонный уже возраст, все еще мнила себя первой красавицей Петербурга и потому начала напропалую кокетничать с нежданным гостем.
Полковник чувствовал себя не в своей тарелке. Иметь дело со светскими дамами он не привык. Его стихией были служанки, горничные, девицы легкого поведения, миловидные крепостные девки в родовом изрядно запущенном имении. А эта дама, все еще следящая за парижской модой, поводя голыми, обильно напудренными плечами, ему была ни по вкусу, ни по карману.
— Так что же вас привело ко мне, господин полковник, в столь неурочный час? — с намеком осведомилась баронесса.
— Я хотел бы просить вас, госпожа баронесса, познакомить меня с его сиятельством графом Паниным, Львом Аристарховичем, — проговорил Лопухин.
— И только? — не скрывая разочарования, переспросила мадам Берггольц.
Через пятнадцать минут, имея в кармане рекомендательное письмо к графу, полковник шел по пустынной улице, мимо здания Адмиралтейства. Вдруг он почувствовал странное беспокойство. Тихий шорох позади привлек внимание. Обернувшись, Лопухин увидел фигуру, застывшую в тени дома напротив. Инстинкты сработали немедленно — полковник метнулся в переулок, скрывшись за углом. Вскоре мимо промелькнул силуэт высокого мужчины в плаще и широкополой шляпе.
Возможно это был обыкновенный грабитель, подкарауливающий жертву, а мог быть и приставленный к нему Левашовым соглядатай. Полковник усмехнулся. До чего он дожил! За ним ходит топтун, как за каким-нибудь студентиком-крамольником. И все же, несмотря на усмешку, напряжение нарастало. Сердце Лопухина билось учащенно, ладони вспотели. Было очевидно, что кто-то пытается заманить его в ловушку. Оглянувшись, жандарм ощутил присутствие неведомой угрозы, нестойкой, словно петербургский туман.
И все же нападения не произошло. Открыв дверь собственной квартиры в доходном доме на Гороховой улице, Лопухин обнаружил небольшую записку, брошенную на коврик у двери: «Будьте осторожны. Ваш противник опаснее, чем вы полагаете…»
Глава 12
Я невольно нахмурился, испытав легкое замешательство. Почему этот пройдоха кинулся наперерез карете? Ведь по завершению венской части операции он должен был на всех парах мчаться черте куда, лишь бы подальше. Хотя, если он так поступил, значит, чувствует необходимость обсудить детали наших дальнейших действий.
— Сударь мой, — начал я, стараясь смягчить тон, — вы совершенно напрасно так рисковали, останавливая карету. Чего ради? Кучер может доложить своему хозяину о том, его гость пустил к себе в экипаж незнакомца.
— Поэтому вы перешли на греческий, граф? — спросил Джованни, озаряя хитрой улыбкой свое утонченное аристократическое лицо.
Лукавые черные глаза коренного одессита лучились самодовольством.
— Да, поэтому, — сказал я.
— Простите великодушно, господин граф, но я счел необходимым убедиться в том, что ваш блестящий замысел близок к успеху. И потом, никогда не знаешь, вдруг вам потребуется весь блеск моего остроумия или острота моей шпаги?
— Или — меткий выстрел, — пробормотал я, морщась от боли в плече.
— Простите, но это было необходимо. Иначе, ваши собеседники не поверили бы в серьезность намерений «папского посланника».
— А как же бедный Грюнвальд?
— Бедный Грюнвальд сейчас, вместе со своей любовницей, вдовой швейцарского банкира, катит в Гамбург, дабы отплыть в Австралию — страну, о которой он мечтал с детства.
— Понятно, ваши штучки.
Я постарался сдержать улыбку, понимая, что весь этот шуточный треп нужен моему агенту, чтобы снять напряжение. Хоть эта присущая носителям итальянской крови склонность к мелким проделкам и показному остроумию — порой утомляет, но в сложных ситуациях может сыграть полезную роль. Сейчас же важнее всего сосредоточенность и ясность мысли.
— Благодарю за неоценимую услугу, — продолжал я, — однако помните, что главное сейчас — оперативность. Если мы промешкаем, англичане, австрийцы и их друзья французы найдут способ вывернуться. Меня давно беспокоят слухи о попытках Лондона перехватить инициативу в переговорах с Константинополем.
Джованни внимательно слушал меня, нервно вращая изящный золотой перстень на пальце.
— Понимаю, граф, вашу озабоченность. Полностью ее разделяю. Позвольте добавить одну деталь. Предположим, что мы представим нашу операцию так, будто она началась стихийно, без всякой предварительной подготовки. Англичане поверят, что Россия действует самостоятельно, без чей-либо поддержки. В итоге, все ответственность ляжет на плечи дипломатов, облегчая нашу общую задачу.
Сказанное прозвучало довольно соблазнительно, но я моментально почувствовал внутренний дискомфорт. Хотя логика была безупречной, она подразумевала определенную степень риска. Обмануть британских шпионов сложно, особенно учитывая наш предыдущий опыт взаимодействия с ними.
Любые наши действия должны казаться естественными и непринужденными, иначе подозрения могут легко пасть и на меня лично, и на моего доброго друга Корси. Однако игнорировать очевидные факты невозможно. Инициатива Джованни позволяла существенно запутать противника и выиграть необходимое время.
— Любопытная мысль, — признал я, тщательно взвешивая каждое слово. — Вы уверены, что эта стратегия сработает? Британские министры чрезвычайно подозрительны и привыкли анализировать каждую мелочь.
— Верно, верно, — согласился Джованни, энергично разводя руками. — Поэтому предлагаю следующее: мы создадим иллюзию полной независимости моих действий от какого бы то ни было правительства. Я проведу встречу с английским министром под видом частного визита, использовав псевдоним «Граф Анри де Лори». Затем направлюсь в Константинополь, якобы с единственной целью — встретиться с турецкими сановниками, быть может — с самим Великим визирем. Проще говоря, буду юлить, путать следы, создавать смысловые фантомы, сбивая с толку наших противников.