Если уж опережать Западную Европу — то во всем. И хотя мое знание истории в нынешней ситуации мало что значит, собственными усилиями я повернул ее штурвал в ином направлении, все же понимание некоторых тенденций и реалий мне еще ох как пригодится.
И посещение это будет не просто визитом вежливости, ради разговора с человеком, обладающим не только литературным талантом и завидным воображением. Я намерен дать ему поручение государственной важности.
Более того — я сведу его с учеными, чьи открытия и изобретения могли бы не только составить славу России, но и безмерно усилить ее мощь, если бы им не мешала косность имперской бюрократии и общая промышленная отсталость страны.
И пока в Европе и на Ближнем Востоке разворачивалась политико-дипломатическая игра, призванная окончательно сбить противника с панталыку и заставить его просить у русского императора мира, я намерен работать ради будущего.
Я не забыл о поручении монарха возглавить Особый комитет по восстановлению, разрушенного войной народного хозяйства. Наоборот, именно под эгидой этого комитета я буду привлекать средства на модернизацию экономики, промышленности, науки и искусства.
Хватит русским писателям, композиторам и художникам заниматься нытьем по поводу того, как все у нас плохо устроено. Достаточно критики, которая, если разобраться, работает на руку врагу. Пусть все недовольные, как Герцен, катят к своим западным хозяевам.
«Философские пароходы» — говорите? Зачем ждать семьдесят лет? Уматывайте из России к чертовой матери или творите на укрепление ее могущества своим талантливым пером, кистью, смычком и прочими инструментами творчества.
Понятно, что никто никого гнать не станет. Просто печатать, исполнять и выставлять будут те произведения искусства, которые работают на благо народа, а не на его оболванивание и об*рание его веры, традиций, прошлых и будущих достижений.
— Кронштадт, Алексей Петрович! — сказал капитан «Святого Николая», протягивая мне бинокль.
Я взял его, всмотрелся в знакомые очертания фортов острова, который в очередной раз защитил Санкт-Петербург.
В столице в это время царила светская жизнь. Под своды колоннады Мариинского театра, роскошно освещенного газом, то и дело въезжали нарядные экипажи. Театральные премьеры в Петербурге весной 1855 года пользовались огромной популярностью у состоятельной публики, особенно оперы Россини и Глинки.
Однако сегодня публика собралась не только ради музыки — афиша гласила, что после спектакля состоится благотворительный аукцион, где будут выставлены произведения молодых воспитанников Санкт-Петербургской Академии художеств и разные другие изысканные безделицы, а вырученные средства пойдут на оказание помощи семьям погибших воинов.
Среди публики, разместившейся в ложах бенуара, выделялась еще молодая и красивая женщина, Анна Владимировна Шварц, супруга управляющего Варшавской биржей. Стройная, белокурая, с выразительными синими глазами, она привлекала внимание других зрителей. Мужчины почтительно ей кланялись, дамы косились завистливо.
Анна пришла на спектакль с кузеном, поручиком Сергеем Власьевичем Чижевским, который занимал должность младшего адъютанта при штабе гвардейского полка. Сергей был молод, красив и амбициозен, но крайне стеснен в средствах. Накануне он выиграл приличную сумму в карточной игре и намеревался потратить выигрыш на покупку понравившегося его спутнице лота на аукционе.
В антракте, когда дамы и кавалеры обменивались впечатлениями о спектакле, Анна Владимировна заметила незнакомого мужчину, по виду — француза, скромно сидящего в бельэтаже.
— Кто это? — спросила она своего спутника.
— Ах, это Антон Иванович Левашов, сотрудник министерства внутренних дел, — ответил Чижевский, лорнируя тем временем декольте дамы, сидящей ниже.
— Левашов? — переспросила Анна Владимировна. — А с виду так похож на француза.
— Ты права, кузина. Настоящее имя сего бонвивана Антуан Жан Лавасьер, но приняв российское подданство, он взял себе и русское имя.
Госпожа Шварц кивнула, обмахнувшись веером из страусовых перьев. Поднялась из кресла и покинула ложу. Чижевский поспешил за нею. На выходе они столкнулись с баронессой Берггольц, которая все еще полагала, что по-прежнему блистает в высшем свете.
— Анет, милая! — воскликнула она, бросаясь к Шварц и подставляя для поцелуя дряблую напудренную щеку. — Как давно мы не виделись!
— Как ваше здоровье, баронесса? — вежливо присев в реверансе, осведомилась Анна Владимировна.
— Превосходно! — солгала Берггольц, которую совершенно замучил ревматизм. — Кстати, позволь тебе представить молодого художника, ученика самого Брюллова, Николая Игнатьевича Александрова.
Шварц обратила взор на юношу, одетого в мягкий бархатный костюм и такой же берет. Юнец тут же сорвал его и церемонно поклонился.
— На аукционе выставляется его прелестная вещица, миниатюра «Ночь на Обводном канале», — продолжала тараторить баронесса. — Рекомендую.
— Мы с Сергеем Власьевичем обязательно посмотрим, — сказала Анна Владимировна.
Князь Чижевский поклонился Берггольц и поцеловал ее руку. Баронесса воспользовалась этой любезностью, подхватила его под локоток и проворковала, хотя голос ее теперь больше похож был на вороний:
— Ах, Серж, вы обязаны сопровождать меня во время аукционного торга! Знаете, я так азартна, что могу спустить последние деньги, если меня вовремя не остановить.
И баронесса умыкнула спутника мадам Шварц, оставив ее наедине с художником. Александров тут же приблизился к красавице, пожирая ее темными глазами опытного сердцееда. Брошенная Чижевским, Анна Владимировна не стала возражать.
— Вы и в самом деле были учеником Карла Павловича? — спросила она, подавая художнику руку.
— Да, мадам, если грунтовку холстов и натягивание их на подрамники считать ученичеством, — цинично произнес тот, увлекая светскую красотку в дальний угол театрального фойе.
«А он смелый!» — мысленно одобрила мадам Шварц, а вслух сказала:
— С удовольствием взгляну на вашу картину, выставленную на аукционе.
— Это пустяк! — отмахнулся художник. — Этюд, который совершенно не отражает истинный замысел. Чтобы увидеть картину полностью, нужно побывать у меня в мастерской… Только на большом полотне можно лицезреть тайную, порочную изнанку столичной жизни, которую вы никогда не увидите на полотнах прикормленных меценатами академических художников.
— Как вы, однако, смелы! — вырвалось у Анны Владимировны, которая давно уже не испытывала такое волнение. — Вы ведь покажете мне порочную изнанку Санкт-Петербурга?
Николай Александров улыбнулся, уловив двусмысленность, прозвучавшую в ее словах и тут же осведомился:
— А вы готовы сделать это прямо сейчас, не дожидаясь окончания аукциона и всей прочей демонстрации лицемерной добродетели высшего света?
Мадам Шварц вдруг почувствовала нетерпение, которое посещало ее только раз в жизни, когда она встретила в салоне Анны Павловны, тети нынешнего императора, одного екатеринославского помещика.
— Да, я готова! — выдохнула она.
— Тогда идемте. У меня есть экипаж!
Когда лакей в гардеробной накинул на нее пелерину, мадам Шварц вышла на крыльцо, где ее поджидал новый знакомый. Он помог ей сесть в грязную, колышущуюся на разбитых рессорах, коляску и повез куда-то во тьму, примыкающих к ярко освещенному Невскому улиц. Через несколько минут мучительной тряски, они сошли у кривого двухэтажного дома.
Анна Владимировна испытывала смешанные чувства. Вожделение мешалось в ней со страхом. Губительная сладость нравственного падения с ощущениями жертвы, готовой пойти на заклание. Вот только — ради чего?.. На этот вопрос у мадам Шварц, которая лишь хотела, чтобы поскорее началось то, ради чего она кинулась в это приключение, не было ответа.
Скрипнула входная дверь. На затхлую лестничную площадку вырвались запахи краски, льняного масла и гнили. Это место было просто создано для порока. И от нетерпения, Анна Владимировна готова была уже сама начать сдирать с себя платье. Вдруг навстречу ей шагнул мужчина. Блеснул в чадящем свете коптилки золотой эполет.
— Анна Владимировна Шварц, урожденная Чижевская? — неприятным голосом осведомился незнакомец.
Глава 13
Я не привык откладывать дело в долгий ящик и заехав к себе на квартиру, поручил своему камердинеру Фомке разобрать багаж, а сам принял ванную и переоделся. Через час я уже направлялся с визитом в дом в Мошковом переулке.
Именно здесь жил князь Владимир Федорович Одоевский, известный русский литератор, философ и ученый, первопроходец отечественной научной фантастики. Мое знакомство с ним началось задолго до этой предполагаемой встречи.
Когда-то, еще в детстве я прочитал фрагменты его знаменитого романа «4338-й год. Петербургские письма», о путешествии китайского студента по России далекого будущего. Трудно поверить, что это, увы, неоконченное, произведение было написано в 1835 году!
Теперь, возвращаясь из Вены, перед началом масштабных исторических перемен, я чувствовал острую потребность вновь обратиться к идеям, некогда поразившим мое воображение. Так что в каком-то смысле, встреча с Одоевским была неизбежна.
Не удивительно, что вернувшись в Петербург, я решил незамедлительно нанести визит знаменитому литератору. Подъехав к дому князя в собственном экипаже, я вышел из него и направился к парадному входу.
Дверь открыл пожилой лакей, которому я сообщил свое имя и цель визита. Вскоре появился и сам хозяин дома, элегантный мужчина пятидесяти лет с выразительными серыми глазами и слегка уже седыми волосами, зачесанными далеко назад.
— Ваше сиятельство, — обратился я к нему, по военному щелкнув каблуками, хотя и был в партикулярном платье, — позвольте выразить глубокое восхищение вашими произведениями. Ваше видение будущего поистине удивительно.
— Благодарю вас, господин Шабарин, — произнес Одоевский с улыбкой, приглашая в свой кабинет. — Чем обязан столь высокой чести вашего посещения?