За окном завыл зимний ветер, заставляя пламя в каминном канделябре трепетать. Тени на стенах ожили, превратившись в призраков былых сражений…
Гул голосов в тронном зале напоминал отдаленный гром перед бурей. Сорок человек — генералы, министры, военные советники — стояли полукругом у массивного дубового стола, покрытого топографическими картами. В воздухе витал запах воска, кожи и тревоги.
Когда король вошел, все замолчали. Его шаги гулко раздавались под сводами, эхом отражаясь от простенков, между портретами предков. На мгновение Фридриху Вильгельму показалось, что глаза Фридриха Великого с портрета над камином следят за ним с укором.
— Господа, — его голос, обычно такой звучный, теперь звучал приглушенно, — сегодня ночью мы получили ультиматум. Австрия требует Силезию. В обмен… — он сделал паузу. — В обмен на бумажное обещание мира.
В зале взорвался гневный ропот. Военный министр фон Роон, его лицо побагровело от ярости, ударил кулаком по столу:
— Это не дипломатия, ваше величество! Это грабеж средь бела дня!
Генерал Мольтке, всегда сдержанный и расчетливый, молча подошел к карте. Его тонкая указка скользнула вдоль границы:
— Их Четвертый корпус уже в Моравской долине. Седьмой корпус форсировал Одер у Ратибора. Он поднял глаза: — Если ударить сейчас — мы сможем отсечь их от баз снабжения.
Внезапно дверь распахнулась. В зал вбежал фельдъегерь, его мундир был покрыт дорожной грязью:
— Ваше величество! Экстренное донесение из Дрездена! Саксонские войска приводятся в боевую готовность!
Король смежил веки. В голове проносились образы: прусские знамена над Веной… кровь на снегу под Лейтеном… крики раненых при Хохкирхе… И в ушах — голос отца, произнесший много лет назад: «Король должен выбирать между славой и гибелью. Третьего не дано…»
— А если мы не нападем? — спросил он, открывая глаза.
Мольтке ответил без колебаний:
— Через месяц их войска будут у Бранденбургских ворот. Через два — в этом зале.
Ледяной февральский ветер выл на Дворцовой площади, срывая с крыш острые иглы инея. Санкт-Петербург хоронил Николая I — железного императора, словно, сломавшего себе хребет на Крымской войне. Во всяком случае, треволнения оной подорвали здоровье царя, которому и шестидесяти не исполнилось.
Александр Николаевич стоял у окна своего кабинета, наблюдая, как тысячи людей в черном медленно заполняют пространство перед Зимним дворцом. Их скорбь была театральной, показной — он видел это по опущенным головам, по дрожащим от холода, а не от горя, рукам, сжимающим свечи.
— Ваше величество, пора. — Граф Шувалов, начальник Третьего отделения, стоял в дверях, бледный как смерть. Его изящные пальцы нервно перебирали золотые часы на цепочке. — Процессия ждет. Гроб уже вынесли.
Александр II медленно повернулся к зеркалу. Отражение показалось ему чужим: глубокие тени под глазами, жесткая складка у рта, преждевременная седина на висках. Всего три дня назад он держал за руку умирающего отца, чувствуя, как тает в ладонях тепло, которое еще держалось в костлявой ладони. Последние слова Николая пахли выхарканной кровью и лекарствами: «Держи… держи все… как я…»
— Какая погода? — спросил новый император, надевая черную лайковую перчатку.
Ее кожа была холодной и скользкой, как трупная плоть.
— Метель, ваше величество. Ноль по Реомюру… Надо же, так радовались ранней весне и вот же…
— Много скорбящих? — осведомился новый император.
— Меньше, чем ожидали.
Шувалов солгал, и Александр это знал. Весь Петербург высыпал на улицы. Не столько из любви к покойному императору, сколько из страха перед будущим — перед ним, новым, неизвестным еще царем.
Через час карета с гербами тронулась, сопровождаемая конным конвоем из двадцати гвардейцев в парадных мундирах. Снег бил в стекла, будто картечь. Внутри пахло кожей, ладаном и чем-то еще — может быть, страхом?
Александр приоткрыл окно. Толпа стояла плотной стеной, лица бледные, глаза пустые. Кто-то завыл по-собачьи. Кто-то упал на колени, крестясь. Старуха в черном платке, по старому крестьянскому обычаю, бросила под колеса ветку ели — как покойнику.
— Закройте, ваше величество, — шепотом сказал Шувалов, его пальцы впились в поручень. В глазах графа читался настоящий ужас. — Небезопасно.
Библиотека дворца тонула в полумраке. Лишь один канделябр освещал массивный дубовый стол, заваленный картами и донесениями. Фридрих Вильгельм сидел, уставившись в пустоту, когда потайная дверь за книжным шкафом бесшумно открылась.
— Вы пришли, — король даже не повернул голову.
Человек в темном плаще, лицо которого скрывал капюшон, молча положил на стол кожаный футляр.
— От нашего человека в Тюильри, ваше величество, — прошептал он.
Фридрих Вильгельм разломил печать. Письмо было написано невидимыми чернилами — он поднес его к свече, и на листе проступили строки:
«Французский император подписал секретный договор с Австрией. 200 000 штыков готовы выступить по первому требованию Вены.»
Король сжал донесение так сильно, что бумага смялась.
— Значит, война на два фронта, — прошептал он.
— Если не на три, — таинственный гость наклонился ближе. — Русский посол сегодня три часа провел у австрийского канцлера. Наши источники в Петербурге сообщают о передвижениях войск к границе.
Фридрих Вильгельм резко встал, опрокинув тяжелое кресло.
— Черт возьми! — его крик разнесся по пустым коридорам дворца. — Они только что дрались друг с другом и вот теперь ополчились на меня! Почему⁈ Зачем⁈
Он подошел к окну, распахнул его — ледяной ветер ворвался в комнату, задувая свечи. Берлин спал внизу, мирный и беззаботный, не ведая, что его судьба, может быть, решается в эту самую минуту.
Ни обычные берлинцы, ни члены Тайного совета, ни сам король не подозревали, что все это блеф. Хитрая дипломатическая игра. Интриги разведок. Русские и не думали замиряться со своими врагами и уж точно не собирались нападать на Пруссию.
Они только хотели, чтобы Пруссия напала на Австрию.
Именно здесь Провидение отвернулось от России.
Сначала — одинокий выстрел, резкий, как удар хлыста. Потом второй. Третий. Карета дернулась, лошади встали на дыбы, форейтор рухнул в снег с расколотым черепом. Александр увидел, как боковое стекло треснуло звездой, услышал дикие крики:
— Бомба! Бомба! Спасай царя!
Но это была не бомба. Молодой человек в поношенной студенческой шинели, с горящими как угли глазами, целился из револьвера конструкции Шабарина прямо в Александра. Четвертый выстрел. Промах. Пуля просвистела у самого царского виска, оставив после себя запах серы.
— Ваше величество! Вниз! — Шувалов накрыл его своим телом, тяжелым и теплым.
Карета рванула вперед. Сзади — топот сапог, крики, еще выстрелы, потом… звенящая тишина.
Когда Александр вышел из кареты — рука предательски дрожала, но он сжал ее в кулак. Перед ним развернулась странная картина. На снегу, в лужице собственной крови, лежал тот самый студент.
Четверо жандармов держали его, как пойманного зверя. Кровь из разбитого лица окрашивала снег под щекой в нежный розовый цвет. По знаку царя, пойманного злоумышленника поставили на ноги.
— Ваше имя, юноша? — спросил Александр, удивляясь собственному спокойствию.
Голос его казался чужим и далеким.
— Владимиров, Дмитрий Дмитриевич, — ответил тот, плюя кровью на императорские ботфорты. — От имени русского народа…
Шувалов рванулся вперед, но Александр остановил его жестом. Ветер выл, снег лез в глаза, а этот мальчишка смотрел на него с такой… ненавистью? Нет, хуже — с презрением.
— Почему? — спросил император шестидесяти миллионов подданных.
Владимиров засмеялся. Это был страшный звук — как треск льда под ногами утопающего.
— Потому что вы… все вы… воры… убийцы…
Его била конвульсия, изо рта шла пена. Жандармы держали крепче, и один выдернул из-за кушака нагайку.
Рассвет застал короля в том же кресле. Перед ним на столе лежала карта, испещренная пометками. В камине догорали последние угли. Когда первые лучи солнца упали на бумагу, он наконец поднял голову. Его голос был хриплым от бессонницы.
— Господа, — сказал он, когда в зал вошли члены Тайного совета, — решение принято. Мы нападем первыми.
В зале повисла гробовая тишина. Даже старый фон Роон замер, его обычно красное лицо побледнело.
— Но не на Австрию, — король встал, его тень гигантским призраком легла на стену. Он подошел к карте, его палец ткнул в центр Саксонии: — Мы ударим по Дрездену.
Генералы переглянулись.
— Ваше величество… это… — фон Роон не мог подобрать слов.
— Гениально, — неожиданно закончил за него Мольтке. Его острый ум уже просчитывал варианты: — Захват Саксонии отрежет австрийцев от французов. Даст нам плацдарм…
— И спровоцирует весь мир против нас! — взорвался военный министр.
Король ударил кулаком по столу.
— Это единственный шанс! Пока они ждут нашего удара по Австрии, мы… — он не договорил.
В этот момент за окном зазвонили колокола берлинских церквей. Город просыпался, не зная, что через неделю эти улицы могут огласиться криками «К оружию, подданные его величества!». Фридрих Вильгельм стоял над картой, его пальцы сжимали край стола до побеления костяшек.
Где-то там, за этими бумажными границами, уже строились в боевые порядки тысячи солдат, даже не подозревая, что их участь решена в этой тихой комнате. Но отступать было поздно. Война, которую все ждали и которой все боялись, началась…
Траурная процессия продолжалась. Как будто ничего не случилось. Один я знал, что все изменилось. И навсегда. В иной версии событий на Александра II покушался Каракозов да и то только в 1866 году.