Я погасил лампу. В темноте окна отражали лишь белый круг циферблата на каминной полке. Ливень утих, но новая гроза только начиналась. И ее первый удар будет нацелен в сердце России. И в мой дом.
Лиза. Петя. Алеша. Лизонька. Они далеко. В Екатеринославе. За сотни верст. В губернии, где могло оказаться немало агентов моих здравствующих врагов — Чернышёва и Нессельроде. Левашов мертв, но его покровители стали опаснее вдвойне. Они не пойдут в лобовую атаку, а нанесут удар туда, где он окажется для меня болезненнее всего.
Я дернул шнурок колокольчика. В кабинет проскользнул Фомка. Физиономия заспанная. В волосах — перышко из подушки. Черт его знает, почему я так привязался к этому лодырю. Может, стоило бы обзавестись секретарем — молодым, щеголеватым, скорым на ногу, но… верность порой лучше расторопности.
— Срочно нужно выполнить поручение.
— Слушаю, Алексей Петрович.
— Так, Екатеринослав… Железной дороги туда нет — остается, река и тракт… Отправь три экстренных депеши. Одну с официальным курьером в губернскую канцелярию: «По высочайшему соизволению графине Шабариной с детьми срочно прибыть в столицу. Предоставить все необходимое для следования». На пароход «Днепровский Меркурий» капитану Рудому — он мой должник: «Зарезервировать лучшую каюту для Елизаветы Дмитриевны Шабариной с чадами и няней. Оплата тройная». Ну и обеспечить охрану по всему пути следованию. Пусть возьмут моих мужиков, из имения.
Парусно-паровой барк «Святая Мария», недавно вышедший из Кронштадта, бороздил знакомые воды Балтики. Петербург остался позади, но до суровых просторов Северной Атлантики и главной цели — Аляски — было еще очень далеко. Капитан Иволгин, стоя на мостике, ощущал не столько предвкушение трудного, но увлекательного путешествия в неведомые края, сколько груз возложенной на него ответственности.
Мысли Иволгина неотступно возвращались к человеку, без которого эта затея скорее всего не имела бы смысла — к Алексею Петровичу Шабарину. Екатеринославский помещик — один из десятков тысяч в России — вдруг выдвинулся из их почти безликих рядов благодаря своей необыкновенной дерзости и смекалке. Промышленник, государственный деятель, офицер, совершивший несколько дерзновенных вылазок и рейдов.
Покоритель мятежной Польши, человек, по сути спасший Петербург — Шабарин вызывал у одних восторг и почти преклонение, у других — зависть, у третьих откровенную ненависть. Волею судеб, капитан Иволгин оказался в лагере его ненавистников. Не по убеждению, а по принадлежности к роду Иволгиных, нынешний глава которого считал вице-канцлера выскочкой, ловким мошенником, путем хитроумных комбинаций сумевшим приблизиться к трону, калифом на час.
Сам же Григорий Васильевич, не испытывая к Шабарину приязни, относился к нему как к человеку ведомому Провидением. Как и всякий моряк, Иволгин был суеверен. Если Провидение за Алексея Петровича, кто супротив него? К счастью отец капитана «Святой Марии» не состоял в заговоре против этого очевидного фаворита Александра II — по крайней мере, Иволгин на это надеялся. Иначе он мог оказаться в крайне щекотливом положении.
Капитан чувствовал облегчение от того, что находится сейчас не в столице и с каждым часом удаляется от нее все дальше. И поэтому, стоит все мысли направить не к тому, что осталось позади, а к тому, что ждет впереди. Экспедиция совершенно секретная, но дойти до моря Баффина, не заглянув ни в один порт — попросту невозможно. Поэтому с барка убрано все, что выдавало бы военно-стратегический замысел плавания. Официально «Святая Мария» зафрахтована Академией наук для исследования флоры и фауны северо-восточной части Атлантического побережья и южного побережья Ледовитого океана.
На борту ее действительно находилась группа русских натуралистов. Более того — они были уверены в том, что именно с этой целью плавание и осуществляется. Все бумаги были в полном порядке. Как капитан, Иволгин, должен будет наносить визиты вежливости к представителям британской администрации тех заморских владений, в порты которых его судно должно будет заходить за углем, провиантом и пресной водой. Понятно, что власти сих колоний будут ставить палки в колеса. Ведь мирного соглашения между двумя империями пока что не достигнуто, но герой Синопского сражения и не ожидал, что будет легко.
Далеко не все в плане экспедиции было безупречно. В частности оставалось много неясного в том, с чем они столкнутся, когда, наконец, получат возможность высадить сухопутную часть экспедиции. Сухопутную, разумеется, по сравнению, с основной морской частью. Потому что дальнейшее продвижение будет во многом зависеть от рек, которых на Аляске предостаточно, но далеко не все они исследованы в должной мере. Иволгин весьма рассчитывал на переданные ему карты, составленные Лаврентием Загоскиным.
Правда, опять же до высадки очень далеко. Нужно пройти Балтику, Северное море, миновать не самые приветливые воды Северной Атлантики, Лабрадорское море, море Баффина, череду проливов, соединяющих его с морем Бофорта, покуда не будет достигнуты берега Русской Америки. И все это нужно одолеть за короткое полярное лето, иначе угодишь в ледяной плен. Точка высадки на Аляске была определена заранее — залив Коцебу. К моменту прибытия «Святой Марии» туда должен подойти из крепости Святого Михаила отряд казаков. Без них по этим диким, населенных племенами не всегда дружелюбных индейцев, морякам и ученым из Санкт-Петербурга не пройти.
Все это пока тонуло в тумане неясного будущего. Тот клочок земли на Аляске, куда «Святая Мария» держала путь, был лишь точкой на карте. Из тех, кто сейчас находился на борту барка, Иволгин весьма рассчитывал на Игнатия Кожина — старовера-промысловика, десятки лет проживший среди индейцев-тлинкитов, знавшего их язык и обычаи. А самое главное — Аляска была ему не менее знакома и понятна, нежели родная Сибирь. Кожин был одним из проводников Загоскина. Вместе с ним прошел по Юкону и даже отбил своего начальника у свирепого медведя.
Загоскин привез Игнатия Федоровича в столицу империи, но охотник, привычный к таежным дебрям, коварному нраву горных рек, надоедливому гнусу и к зверью, которое вполне может из дичи превратиться в ловца, быстро заскучал среди каменных мостовых и громадных дворцов. Агенты Шабарина разыскали Кожина в одном из кабаков, где проводник пропивал заработок и доставили его прямиком на борт «Святой Марии». Узнав, что судно отправляется на Аляску, он размашисто перекрестился и попросил отыскать ему угол для того, чтобы скоротать плавание.
Дождь колотил в высокие окна моего кабинета на Английской набережной, словно пытался выстучать код, известный лишь ему да мне. Запах свежей краски все еще висел в воздухе, смешиваясь с ароматом дорогого табака и старого пергамента. Передо мной сидели не просто ученые — это были «архитекторы будущего», которое я намеревался выковать из победы в Крыму и ресурсов Русской Америки.
— Господа, — начал я, отставляя в сторону чашку с дымящимся кофе, — поздравляю вас с триумфом Империи. Но триумфы, как известно, хрупки. Скорость — вот кровь новой эпохи. Скорость связи, движения, мысли. И нам предстоит напоить ею Россию.
Борис Семенович Якоби откинулся в кресле, его острый взгляд изучал меня из-под нависших бровей. Рядом с ним лежал чертеж его телеграфного аппарата — усовершенствованной модели для кораблей.
— Скорость связи, Алексей Петрович? — его голос звучал устало, но с привычной иронией. — Мои линии до Царского Села — лишь детская забава. Атлантика глотает сигналы, как морское чудовище. Даже с новыми катушками индуктивности и батареями Грове… помехи, затухание… Англичане слушают эфир, как устрицы раковину.
— Именно поэтому ваш телеграф, Борис Семенович, должен стать невидимым и неуязвимым, — я постучал пальцем по шифровальному блокноту на столе. — Код «Петр» — лишь начало. Нужен аппарат, способный передавать не точки-тире, а «зашифрованный поток мысли», искаженный так, чтобы для чужака он звучал лишь статическим ревом бури. Империя стремится к масштабному освоению Сибири, Камчатки, Дальнего Востока и Аляски. Ее, Империи, нервная система должна быть крепче стального троса. Можете ли вы дать мне такой аппарат? Не для кабинетов, а для океана, для тундры?
Якоби задумался, его пальцы бессознательно чертили формулы на подлокотнике.
— Гальванопластика… точное копирование контактов… — заговорил он. — Нужны новые изоляторы, не боящиеся влаги. И генератор… мощнее. Возможно. Но это потребует меди, много меди, и… свободы от дураков из Почтового департамента.
— Медь будет. Откроем новые месторождения на Урале, — отрезал я. — А Почтовый департамент получит указания свыше. Ваша задача — думать. Думать и создавать. Нервная система Империи — в ваших руках, профессор.
Николай Иванович Пирогов сидел прямо, его знаменитая седая борода резко контрастировала с темным сюртуком. Он молчал, но его взгляд, острый и проницательный, вскрывал меня, как скальпель кожные покровы.
— Николай Иванович, — обратился я к нему. — Ваша хирургия спасла тысячи на бастионах Севастополя, здесь, в Петербурге, в Константинополе, в Марселе… Но война показала иное: гангрена и тиф убивают чаще ядер. Мы шлем людей за океан, в ледяную пустыню, где нет госпиталей. Как сохранить жизнь там, где холод режет как нож, а помощь — за месяцы пути?
Пирогов нахмурился.
— Антисептика, Алексей Петрович. Листер прав, хоть и фанатично предан своей карболке. Но не только. Нужны инструкции. Простые, как молитва, понятные фельдшеру или даже матросу. Как наложить гипс. Как распознать гангрену. Как использовать эфир даже в шторм. И… аптечки. Стандартные. Герметичные. С морфием, хинином, йодной настойкой, бинтами и инструментами, упакованными по вашему гальванопластическому методу, Якоби, чтобы не ржавели.
— Стандартизация… — задумчиво протянул я. — Как на заводе. Выпускать не только солдат, но и знания конвейерным способом. Интересно. Аптечки будут. Инструкции — тоже. Напишите их. Сделайте так, чтобы каждый фельдшер, офицер, рядовой в полку, на борту, в экспедиции знал их назубок. Здоровье Империи начинается со здоровья ее людей, Николай Иванович. Особенно тех, кто добывает ей богатства на краю света.