— А ранее так дядькой Матвеем звал, — ностальгически заметил мужик, но разряженное ружье продолжал направлять на меня. — Растут детки.
«Особенно твоя дочь» — подумал я, но, естественно, не стал усугублять.
Я присмотрелся к оружию. Нет, это точно не многозарядная винтовка. Пока мне не грозит быть застреленным. И в целом… это было такое большое ружье и такое… неэстетичное, что ли. Оружие, как по мне — это совершенное творение человека. Чтобы убить себе подобного, сотворить непотребство, человек всегда использует лучшие свои качества: ум, креативность, трудолюбие, творчески, с вдохновением подходит к орудиям уничтожения.
— Дядька Матвей, отпустили бы вы ружье, всё одно разряжено! — сказал я.
Мужик посмотрел на свое оружие.
— Вот же анафемой мне по горбу, — делано возмутился мужик и улыбнулся, видимо, ему ну очень понравилось ругательство. — А штык и забыл закрепить. Как же я тебя резать-то буду?
— А у меня нож есть, принести? — пошутил я.
Матвей Иванович опешил, не сразу понял юмора. А мне со своими шуточками поосторожнее нужно быть, а то еще всерьез подумает, что я готов и ножик принести, и тазик подставить, чтобы не пачкать собственной кровью любимого доброго крестного. А он улыбнется мне, мол, где наша не пропала, да перережет горло. Так и закончил бы я свои дни с легкой улыбкой носителя тяжелой формы дебилизма.
— Вот в этом ты весь, Лешка, несурьезный. Еще слов нахватался, лаяться научился по своим книгам французским, а не человеком становишься, а этим… обезьяном, — посетовал Матвей Иванович, бережно приставляя ружье к стене.
«И в каких это книгах так ругаться учатся? Я бы почитал» — подумал я.
Впрочем, в будущем такого творчества хватает.
Я уже было счёл, что все, угроза от неадекватного дядьки миновала, но тут он достал из-за пояса большой кинжал. Вот же, ебипетская сила, неугомонный! Я старость уважаю, но придет же предел терпению — и сломаю нос «воспитателю».
— Заходь в комнату, окоём! — потребовал Матвей Иванович, после подошел к сжавшемуся в комочек у лестницы Емельяну и обратился уже к нему: — А ну-ка, Емелька, принеси-ка мне розги, да смоченные кабы были. Буду твоего барина уму-разуму научать. Давно нужда была выпороть да дурь выбить.
Емельян Данилович было дернулся исполнять волю Матвея, но я остановил.
— А ну, кость моржовая тебе в дышло, стоять! — Емельян посмотрел на Матвея и вновь сделал попытку драпануть. — Стоять, сказал! А то розги для себя принесешь. Или плеть.
Емельян встал, как вкопанный, и только его зрачки бегали то в мою сторону, направо от него, то в сторону Матвея, влево. Как маятник. А что, если сделать себе такие живые часы? Тик-так — и глаза Емельки гуляют туда да сюда. А после о-па… кукареку! Это, стало быть, час прошел! Помещик я или как? Уж всяко, в моем мировоззрении, подобное лучше, чем девочек-малолеток стращать в бане. Наверняка, заслужил Емельян Данилович экзекуцию. О! Какое слово на ум пришло! Обживаюсь в эпохе.
— Ладно, Емелька, не нужно розг, — молчание прервал Матвей Иванович. — Надо будет, так и сам мордасы крестнику разукрашу, чай силушку мою Господь не быстро прибирает.
— Жди меня, Емельян Данилович, внизу. Сбежишь?.. Выпорю, вот как есть и выпорю… и тебя и… всех выпорю, — сказал я и чуть тряхнул управляющего, приводя того в чувства.
— Странный ты, Лешка, ой какой странный! А ну-кася, прочти «символ веры»! — потребовал Матвей, пристально меня рассматривая, как раба перед покупкой.
— Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя… — начал я читать молитву.
Ну вот, ещё один молитвы спрашивает — спасибо бабушке, что я их знаю. Отец-то у меня был коммунистом, он долго противился такому «опиуму для народа», но бабуля, если уже что-то решила, так всегда шла напролом.
— Знаешь молитву и слава Слава Богу. И хляби небесные не разверзлися, и тебя не скрутило, стало быть не бесовский ты, — выдохнул Матвей Иванович. — Но и я же не слепец какой, вижу, как держишься, как смотришь. И ты это, и не ты. Не смотрел ранее ты так. Неужто повзрослел, наконец? Али кровь друга моего, брата названного Петра, в тебе проснулась?
— Может, и так, дядька Матвей. Многое не помню, — уже спокойным тоном говорил я. — Ты проходи в мой кабинет, я с управляющим поговорю и вернусь к тебе, чаю попьем.
— Хм, гляди-ка. Кабинет его. Знал бы ты, как мы бражничали тут с батькой твоим… — пробурчал Матвей и прошел, куда приглашали.
— Эй Проська, Саломея. Чаю принесите, да чего к нему, — выкрикнул я, будучи уверенным, что бабья прислуга ошивается где-то рядом да уши греет. — Лучше всего — к чаю штоф водки несите.
Я оставил Матвея, думаю, что ему стоит остыть, пусть вон без меня пока водки выпьет да на Прасковью попялится. Видно же, что мужик хочет казаться грозным, но на самом деле, я для него не чужой человек.
Я не в обиде на новообъявившегося крестного. Мужика понять можно. Любит дочь, за нее печется. Да и ко мне относится чутко, точно не как к чужому человеку. Было бы иначе, так и не метался бы по дому да не размахивал бы своим стволом… В смысле, ружьем.
— Емельян Данилович! — прокричал я таким тоном, что не сулил ничего хорошего управляющему.
— Звали, барин? — прозвучал глупейший вопрос.
Емельян торчал на первом этаже, рядом с хозяйственной частью дома, где обитала прислуга, располагалась кухня и что-то еще. Я не особо пока дом знаю.
— Звал, — не так чтобы умно ответил я.
Успеем ещё поумничать, когда по делу.
— Так чего изволите? — заискивающие поинтересовался Емельян. — Матвей Иванович всё гневаться изволит? Я как… а он… стрелять. Я же за вас беспокоился. Это же…
— Будет тебе причитать. Слушай сюда… — потребовал я и стал перечислять, чего изволю.
Нельзя терять время, надо сходу озадачить управляющего. Пока он не стряхнул с себя это состояния страха, возникшее благодаря лихости Матвея да и моему нажиму. Вот пусть принесет все учетные книги, или что там есть, чтобы понять состояние дел, а после как хочет приходит в себя, да хоть застрелится сразу. Хотя… даже и ворьё жалко, пусть себе живет.
Я потребовал всех отчетов, всех записей, документов, которые только велись в поместье. Аудиторская проверка моего имения напрашивалась и на первый взгляд, и уж тем более на все последующие. Тут мало того, что очевидное воровство управляющего, есть предположение, что имеет место катастрофическая бесхозяйственность.
Вот я и хочу сперва проверить и узнать, чем владею, чтобы после думать, как поступить. Как выйти из этой ж… животрепещущей ситуации.
— Расскажи о своей семье, — вдруг сменил я не только тему разговора, но и тон.
— А? Не понял, барин, — еще больше растерялся Емельян.
— О семье расскажи, мне же интересно, что да так. Память же потерял, вот, — доброжелательно, будто закадычному другу говорил я. — Ага, ты говори.
— Ну так жонка…- сказал Емельян, но сразу был мной перебит.
— Прасковья! — выкрикнул я. — Емеля, ты продолжай давай, ага.
— Два сына, один в Екатеринославе в классической гимназии, — продолжал свой рассказ управляющий, но вновь был мной перебит.
— Вот так, классической? — спросил я, видимо, еще больше ввергая в недоумение Емельяна Даниловича.
— А младший сын, он…
— Звали, барин? — в этот раз я не успел перебить управляющего, за меня это сделала Параска.
— Петра, того большого, что был, когда бандиты приходили, знаешь? — спросил я и понял, что сглупил.
Эта знала всех, может, не в лицо, а могла распознать, кто есть кто, по другим частям тела, но зато безошибочно. Ну или я наговариваю на девушку, а она пример благочинности и непорочности… ну уж нет.
Вон как разулыбалась.
— Знаю, барин, как же Петро не знать. Сильный парубок, — сказала Прасковья, а мне даже почудилось, что она облизнулась при упоминании этого имени.
— Ну так чего стоишь? Чтобы быстро он был у меня! — прикрикнул я и повернулся к Емельяну. — Ну, так что? Только два сына?
— Нет, дочка есть, а более, так и Господь не дал, — отвечал Емелян.
Меня забавляло говорить с ним о пустом. Нет, то, что я узнал о семье управляющего — важно, но в дальнейшем разговор был о пустом, такой, что я не давал возможности Емельяну подумать и проанализировать ситуацию. Если раньше времени начнет паниковать, что-нибудь начудит. Он так и не понял, что я хочу сделать.
— Звали, барин? — буквально через пять минут появился Петро.
— А ты у меня в усадьбе живешь? — удивился я такой скорости прибытия.
— Да, в мастерских и живу. Кузнец я… А что, барин, и впрямь память потерял? — и этот туда же.
— Сюда иди! — приказал я и попробовал чуть подтолкнуть Петра.
Тот будто и не заметил тычка. Хотя, может, и вправду не заметил. Здоровый лоб. Вон как силы и роста набрался на моих-то на харчах. Видимо, не такой уж я был и плохой, раз такие сытые крестьяне имеются. Хотя… я, может, и не знал ничего, а Петр, скажем, воровал металл да налево чего мастерил.
— Семью Емельяна Даниловича привези ко мне в дом. И после я жду тебя для разговора, — сказал я так, чтобы Емельян не слышал. — Ты понял меня?
Зазвенел металл в голосе, но казалось, что Петро и этого не заметил.
— Как скажете, — сказал кузнец, пожал плечами и пошел прочь.
Я собирался взять в заложники семью управляющего. Ну, как в заложники… так, позвать погостить, но без права отказа. Сразу видно, что Емельян — перец ушлый и может стартануть куда подальше, покая начну его проверять, а после с него требовать.
— Не удеру я, барин. Куда же мне. Ну если только убивать не станете. Да и зачем бежать мне, когда через три недели имение и отобрать могут, — с какой-то болью говорил Емельян. — Зачем всё это, барин, пошто стращаете, если отцовское именьице не ваше скоро будет.
— Подробнее! — потребовал я.
— Ну да, ну да, вы ж не в памяти теперь! — усталым, тоскливым голосом сказал Емельян и начал повествование.
Я читал книги про разных хронопутешественников, начиная с «Янки при дворе короля Артура». И большинство произведений подобного жанра изобилуют героями, у которых сразу же в новом времени появляется из ниоткуда много плюшек. Царями становятся или гаремом обзаводятся. Тьфу ты. Не тот пример. Гарем и у меня есть, неправильный только. Но чего нет, так это спокойствия, определенности.