Однако вставать, да и убирать ладонь со свёртка, не торопился. Я поднял бровь, показывая ему, что готов его слушать и дальше.
— У меня к вам еще одно дело, — наконец, вымолвил тот. — Дело в том, что по осени ваш приказчик приезжал в Екатеринослав и продал Моисею Михельсону партию кос и плугов. Нет ли у вас на продажу такого же товара? Поверьте, я могу дать сумму чуть большую, чем жидовский лавочник.
Я напрягся, но тут же себя одёрнул — потому что Иван Савельевич сейчас не оскорбил некоего Михельсона. Вполне было нормально называть евреев жидами, люди не вкладывали в это слово столь много негатива, как в будущем.
И более того, я знал о такой сделке, она была записана в одном из журналов, который предоставил Емельян мне на проверку. Можно не скрываться и ничего не изображать, а начинать деловые переговоры.
— И сколько вы положите, скажем, за плуг? — с неподдельным интересом спросил я.
— За Бобринский-то? Одиннадцать с полтиной серебром, — гордо сказал купец, будто назвал мне астрономическую сумму [имеется в виду плуг, сконструированный в имении Алексея Бобринского, известного сахородела и успешного помещика].
Я не смог сдержать свою ухмылку, расцененную собеседником неверно.
— Господин Шабарин, ну полтину еще накину до дюжины рублей… серебром же, не ассигнациями. Это точно более на рубль с полтиной, чем положил Мехельсон, — поспешил торговаться купец.
А усмешка моя была не о том. По бумагам-то выходило, что плуги из моего поместья по осени сторгованы по восемь рублей с полтиной. Ну и что мне делать с Емелькой? Ну дал он мне триста пятнадцать рублей, побожился, что более краденного нет. А тут опять… И не глупый же он, ушлый, с понятием в торговле и делах. Не выгонять же такого. Если из России всех казнокрадов выгнать, города опустеют. Но наказывать все равно нужно.
— Батюшка мой ранее занимался такими делами. Я лишь начинаю вникать. Не могу ответить вам о плугах и иных изделиях, — почти что и не соврал я.
На самом же деле в том месте, что складом зовется, было пусто, как в голове у нерадивого студента. Это называется «кошка с дому, мыши в пляс». Не стало хозяина, батюшки моего, так все товары быстро «сделали ноги». Но мастерская стоит, люди там есть, сам видел, что и металл имеется, закупленный на Луганском заводе. Так что навести порядок нужно, и вон оно как выходит — торговать и зарабатывать очень даже можно.
— Мы продадим всё то, что вы предложили в лавке одежды, в надежде, что иные дела с нами вести станете, — уже с некоторым нажимом сказал Иван Савельевич.
— При обоюдной выгоде, — сказал я и чуть кивнул.
— Тогда позвольте я что-то вам скажу… — тон купца стал заговорщицким. — За нами наблюдает Тарас. Это темная личность, даже я иногда приплачиваю ему за то, чтобы не пакостничал.
Я и ранее заметил мужика, ростом и статями не уступающего моим громилам Петру и Вакуле. Однако сперва думал, что эта морда посматривает на меня лишь потому, что в таком мутном заведении я один выгляжу прилично и тем самым выделяюсь. Теперь же я глянул на него повнимательнее, и чуйка подсказывала, что тут что-то неладно.
— На сём откланяюсь. Мой приказчик принесет расчетную книгу с цифрами продаж и вашей долей, — сказал Иван Савельевич Тяпкин, бросил быстрый взгляд в сторону Тараса и поспешил уйти.
Глава 12
Купец ушел, а я остался. Слова Тяпкина про некоего криминального, или около того, элемента не могли не взволновать. Более того, если этот Тарас будет проявлять ко мне излишнее внимание, нужно действовать на опережение. Ладно бы какой пристав, служитель закона, а бандита-то можно и прижать.
— Отчего так долго? — спросил я, когда пришли, наконец, Петро и Вакула.
Я пока не уверен в себе. Дело не в психологии, а в том, что тело ещё не готово к драке. Так что разум подсказывал: без поддержки справиться с кем угодно, а особенно кто больше и сильнее меня, не получится. Теперь же, с появлением моей пары так называемых телохранителей, можно было и нагло посмотреть в сторону Тараса. Что я и попробовал сделать, но… Его на месте уже не было.
— Идем в мою комнату, есть разговор, — сказал я, первым выходя из трактира.
Нужно было бы дать нормально поесть бедолагам, но… Без всяких «но». Такие телеса без топлива оставлять нельзя. Настроение больших людей бывает сильно зависимо от еды. Если не дать вовремя им пообедать, они могут и на меня посматривать с интересом, определяя часть тела, что более всего вкусная. Вон как Петро посмотрел на проходящего мимо полового, в руках которого был поднос с жаренными колбасами. А потом… на меня. На официанта удаляющегося… и на меня.
— Половой! Принеси мяса моим людям! — поспешил выкрикнуть я, мало ли.
— Благодарствуем, барин, то по-людски, — пробасил Вакула.
— Ты остаешься и ждешь заказа. Вот полтина на еду, но без водки, — я протянул Вакуле монету, после обратился к Петру. — Ты со мной, потом придешь поесть.
Было у меня предчувствие, что неприятности могут настигнуть в самый неудобный момент, например, когда буду возвращаться в тот клоповник, что «нумером гостиным» зовется. Как вспомню, аж вздрогну. Не смогу все же добровольно становиться жертвой каких-то ритуалов клопов. Да, я к ним начинаю относится, как к паразитирующему обществу на моем теле. Клоповья цивилизация, основанная на крови одного, может, не самого плохого, человека. А что если… И мы, люди, вот такие паразиты перед лицом каких-нибудь высших существ? Что-то меня не туда понесло.
Пока мы шли с Петром в номер, я ощущал чужой тяжелый взгляд, но не подал вида. Все же не зря взял поддержку. Вероятно, меня ожидали и хотели… Вот тут у меня четкого ответа не было. Что именно хочет Тарас и его команда — а он не один, двоих его подельников я рассмотрел в таверне отчетливо — можно только догадываться. Явно не для того поджидают, чтобы подружиться. Скорее всего, интерес местных связан или с кольцом, или… как бы не еще какими грешками из прошлого.
— Скажи мне, друг ситный, Емельян Данилович, а что там за история с плугами, что продавались Михельсону? — спросил я у Емельяна, который заявился сразу после моего возвращения в номер.
— А что не так, барин? — состроил невинное лицо Емеля.
Пальцы непроизвольно стали сжиматься в кулак, и в этот раз не особо помогало знание курса этики деловых отношений.
— Емелька, ты разве кот? — спросил я.
— С чего это, барин? — недоуменно вопросил управляющий.
— Говорят, что у котов девять жизней. А если их девять, так чего беречь? Вот и я думаю, что ты не ценишь свою жизнь и здоровье, — я взял за отворот рубахи управляющего и дёрнул его к себе.
Табурет, на котором сидел Емельян, заскрипел, а после так и вовсе развалился, и Емелька кулём рухнул на колени.
— Да что ж с этим стулом-то не так⁈ — сказал я в сердцах и отпустил рубаху управляющего.
Привстав со своего табурета, я пошатал его и понял, что и эта мебель вот-вот развалится, как его ни чини. Между тем, Емельян так и не вставал с колен, принимая новую порцию выволочки.
— Ты продал плуги жиду Мойше по десять рублей за штуку. По этим же бумагам, — я взял со стола тетрадь и потряс ею в воздухе, — еврейский купец принял каждый плуг за восемь рублей с полтиной. Стервец ты эдакий! Коромыслом тебе по горбу! Ты что творишь, тать?
— Так, барин, завсегда же так было. А доля моя? Я же кормился с доли, — попытался найти оправдание Емельян.
— Ты меня за дурня не считай, а то посчитаю твои зубы. В бумагах прописана и твоя доля, которую ты взял из тех восьми с половиной рублей, — сказал я, замахиваясь кулаком на так и стоящего на коленях управляющего.
Бить не стал. Не было никакого практического толка от этого. Да и чего калечить своего же управляющего? Да, Емельян так им и остается. Но, на кого мне еще положиться? Как будто у меня есть большая очередь претендентов на вакансию и резерв кадров на десять страниц мелким почерком?
Да и сколько пытались на Руси бороться с казнокрадством? Только жесткими мерами и неусыпным контролем можно уменьшить эту скверну, но победить ее нельзя, причем не только в России. Так устроена сущность человеческая и вместе с нею любая государственная система.
— Завтра же поутру ты напишешь мне о всех подобных делах. Учти, Емелька, — я погрозил кулаком. — Это про плуги я прознал да рассказал тебе, но это же не значит, что я не знаю о другом. Знаю, потому и хочу проверить честность твою. Если признаешься как есть, так начнем все с чистого листа.
— Барин, так я же дал вам уже более трех сотен рублей в счет грехов моих, а вы сказали, что начнем изнова работать, без плутовства и обману.
— Так ты, шельмец, мне не все рассказал. Как же начинать с чистого листа работу, когда такие подробности всплывают, как с плугами и с…? А с чем иным, ты мне сам напишешь. Али всё же за дурня меня держишь? — сказал я, подошел к столу и резким движением плеснул из графина себе воды.
— Как же, дурень. И когда ж умником таким стал, да все знающим, — бормотал себе под нос Емельян, а я сделал вид, что не услышал его.
— Так, вставай с колен, экзекуция закончилась. Завтра жду от тебя бумаги прямо с рассветом. Рассказывай теперича, что там с квартирой, — сменил я тон с требовательного на деловой.
Емельян встал, отряхнулся и начал было говорить, но замялся, даже румянец появился на его гладко выбритых щеках.
— Мадам Эльза Шварцберг, это хозяйка доходного дома, сказала так… — управляющий вновь замялся, сделал большой вдох и выдал: — «Коли барин твой молодой да без жены, то могу поселить его в своей квартире, а остальным плату уменьшить за постой, если барин пригожий да ладный будет».
— Ебипецкая сила! — сказал я и рассмеялся. — Вдовая хоть, или при живом муже? Ха-ха!
— Так и есть, вдовая. Ейный муж преставился уже как лет шесть назад. Да ей-то и годков всего-навсего двадцать семь, — ответил Емельян, будто уговаривая меня быть покладистым с мадам.
И что же здесь за места такие, где сплошь и рядом сексуально неудовлетворенные люди? Может, я в прошлой жизни не замечал, что подобное повсеместно встречается и в будущем? В молодости казалось, что так и есть, и все только и думают, как бы поддаться инстинктам размножения, но только слегка обмануть природу и лишь получить удовольствие от процесса. А после, уже со взрослением, напротив, казалось, что моральные принципы у людей появляются. Или все же казалось?