С этими словами я сделал вид, что атакую Тараса, тот отреагировал на меня, но навстречу левому глазу так горячо желавшего поговорить мужика уже летел пудовый кулак Петро.
— Бам! — прозвучал грохот падающего тела.
К счастью, на кровать, вот только та не оценила такого к себе отношения и окончательно сломалась.
Эх, где те поборники сохранения флоры и фауны? Сейчас бы верещали, что колонию клопов мы, изверги бесчеловечные, оставили без жилья. Впрочем, есть у меня одна идея завиральная. Пусть обживались бы клопы в Новом Свете, колонизировали новые территории.
А я… нет, мне не приличествует, пусть Емелька будет для них своим Клопом Колумбовичем, что отнесет клопов в постель хозяина гостиного двора. Это за то, что он сам — паразит, раз предоставляет низкокачественные, даже опасные услуги. Ну и потому, что тут ходят всякие — между прочим, аж по третьему этажу, на котором мы жили, и все мимо кого-то вроде вахтера или консьержа. И никто этих пришлых не останавливает, или хотя бы не предупреждает меня.
— Вяжите их! — сказал я и подошел к уже стоящему на ногах Константину Ивановичу. — Ну что? Поговорим?
Уже очнулась тройка налетчиков, что-то там мычала, будучи связанной между собой по рукам и ногам, да с кляпами во рту. А я все слушал Митрофана Ивановича, так, на самом деле, звали шулера.
Нет, он не стал мне выкладывать биографию в стиле Дэвида Копперфильда: дескать, родился, в четыре месяца прорезался первый зуб и так далее. Мне интересно было иное.
— Значит, ты всего лишь платишь Ивану за то, что работаешь по Екатеринославской губернии, и больше с ним дел не имеешь? — переспрашивал я главаря шулеров.
— Так и есть. Нужно заплатить за работу двадцать рублей, а после часть взятого отдавать, — отвечал Митрофан.
— Иван такой один? — последовал мой следующий вопрос.
Мужик зыркнул в сторону связанных налетчиков, после посмотрел на моих людей. Тем самым показывал мне, что такие разговоры лучше вести наедине.
— А ты ничего пока и не рассказал, чтобы секретничать, — сказал я и повторил свой вопрос.
— Нет, у них сходка Иванов… Ну, они все Иваны. Если что, так называются перед полицией: «Иван, не помнящий родства», разрывают все связи с семьей и становятся вожаками, — сказал Митрофан.
— Ты же не глупый, образование есть. Кто ты? — спросил я.
— А о том я тебе рассказывать не стану, не на исповеди, — буркнул Митрофан.
— Ну так я тебя сдам в полицию, да и все. Ты — шулер, дружки твои также. Работать по Екатеринославской губернии больше точно не будешь. И все… — сказал я, развернулся, но не спешил отходить.
— Сто двадцать пять рублей. Это все, что у нас есть. И если бы не Тарас… Он — пес губернского начальника. Ты не Тараса опасайся, а того, кто его прислал. Потому и стали нас бить, что лицензию не получили мы еще и у местных чиновников, — сказал Митрофан.
— Так они по твою душу пришли? — спросил я удивленно, так как был уверен, что это ко мне пожаловали налетчики.
— Видать, что не только, — ответил шулер. — Так что, краями расходимся?
Я задумался. Вообще не хотелось, чтобы сегодняшняя история вылезла наружу. Это сильно навредит мне. Например, семейство Тяпкиных задумается о целесообразности сотрудничества с раздолбаем, который в карты с жульём садится играть. Ведь Шабарин тогда, выходит… лох, его разводят. А ещё ведь суд впереди. Так что я склонялся к тому, чтобы все же разойтись краями, как выразился Митрофан.
— Деньги давай, забирай своих подельников… еще часы, и ступай себе по дорожке своей кривой, — сказал я.
— Вот барин, хитрый же ты… Мне сказали, что раздеть тебя легче легкого. Вопросы будут к таким говорунам, — прошипел Митрофан, доставая деньги и отстегивая цепочку с серебряными часами.
Я принял свою компенсацию за моральный или какой-нибудь еще ущерб, понял, что меня несколько обманули, ибо с последними деньгами так относительно легко не прощаются. Но внимание свое быстро перенаправил в сторону налетчиков.
— Я говорить стану только наедине, — прорычал Тарас, когда у него вынули кляп изо рта.
— А мне зачем это? — спросил я.
— Если не ответишь на вопросы, то придут иные, которые все равно спросят, — сказал мужик.
Подумав, потом еще раз поразмыслив, я дал добро на разговор наедине.
— Так как же? — возмутился Петро.
— Все хорошо, — сказал я, уходя в другой номер.
Да, я решился поговорить с ним без свидетелей. Ну не чувствовал я опасности. Тем более, что руки у Тараса были связаны.
— О, Емельян Данилович! — усмехнулся я, как только вошел в соседнюю комнату и увидел управляющего. — И на помощь не пришел к своему барину, а?
— Да где же мне на кулачках-то? Я и по молодости на Пасху первый в кулачных боях ложился, ну, не боец, — оправдывался тот.
— Пиши своё признание, тать! — сказал я Емельяну и жестом показал ему на дверь.
«В этот раз переночую здесь», — подумал я, оглядывая помещение.
Оно мне показалось не хуже моей комнаты. Если тут еще и клопов нет, так и вовсе — спальня лакшери-люкс уровня в пять звезд.
— Как у тебя появилось кольцо? — спросил Тарас.
— Нет, ну что ты за человек? Разве же я обещал, что стану отвечать на твои вопросы? Впрочем, — я задумался. — Ладно. Согласен задавать вопросы по очереди. Первый задам я.
Мне нечего было скрывать, могу про кольцо рассказывать хоть полуправду, а пусть и правду. Она такая, правда эта, что меня не задевает. А маман? Так у меня к ней свои вопросы. И не мама она мне.
Тарас показал мне на руки, мол, развяжи, но я только покачал головой.
— Твоя госпожа — это Кулагина, и она влюблена в некоего Артамона, а ты должен был прижать меня и допросить, где тот может находиться. Так? — спросил я.
— Длинный вопрос, но это всё ты сам догадался, я такого не говорил, — уклончиво ответил Тарас. — И да, откуда у вас, барин, кольцо-то? От Артамона? Где искать его? И что из вещей этого татя, что были дарованы ему, у вас есть еще? Он… кое-что важное забрал, и даже не у госпожи, а… Так было что еще?
— Давай-ка все по порядку, — сказал я, присаживаясь на стул.
Вот оно как! У меня в комнате только табуреты разломанные, а тут целый стул!
Мы с Емельяном шли в здание, где заседал Верхний земский суд. Именно под его юрисдикцией меня и должны были судить. Я был настроен на то, чтобы провести, так сказать, рекогносцировку на месте предполагаемого сражения. Может, удастся каким-то образом поговорить с судьей. Перекупить его вряд ли получится — денег не хватит, тут уж если предлагать, так, поди, не одну тысячу рублей.
Понятно же, что против меня играют. Собранная информация о положении дел в хозяйственном праве Российской империи к началу 1848 года, в котором, собственно, я проживаю, просто-таки кричала, что меня разводят. Ну не может банк, в котором заложено имение, требовать выплат в течение года после получения залога. Вернее, не годами тут всё меряется, а урожаями. И в договоре о залоге, который я смог найти, есть только одна позиция, которая меня смущала.
В ней написано, что банк вправе потребовать денег, если заемщик, то бишь я, заведомо не может оплатить. Прописывалось также, какие могут быть причины — например, долгов много или есть займы в других банках. Вот и хотелось бы узнать, что именно в моем деле значится, по какой такой норме отжимают поместье.
Здание земского суда оказалось на вид непрезентабельным. Деревянный, пусть и добротный дом, в один этаж, но длинный. Тут было немноголюдно, наверняка, судебных дел не так чтобы и много, или они разбираются, когда снизойдёт до работы председатель суда, он же земский исправник. Это уже второй раз, когда я прихожу к дому земского суда. В первый раз дверь была закрыта, а внутри не было никого, кто мог бы не то что впустить, а хотя бы прояснить вопрос, где находятся чиновники. О табличке с графиком работы молчу, я подобное видел только в лавке купцов Тяпкиных.
Это что за расхлябанность? Беспредел, но здесь и сейчас это норма, даже при Николае Павловиче, который еще хоть какие-то порядки наводил. Его называли «Палкиным»? Так чиновников не палками, а, как говорила моя бабушка, ссанными тряпками по мордасам гонять надо.
— Господин земский исправник, Молчанов Яков Андреевич, примет вас, как только будет свободен, — ответили мне у приемной земского исправника.
Мы ждали. Нагруженные многими бумагами, журналами по хозяйственной деятельности поместья. Тут были собраны доказательства, что имение приносит чистого дохода более пяти тысяч рублей. Сумма залога, с которой маман поехала «выгуливать» любовника Артамона, составляла шесть тысяч пятьсот рублей. Много, больше, чем годовой доход, но точно меньше, чем двухгодичный. Я, конечно, не думал, что все доказательства будут сразу же приняты — не дурачок. Но попытаться решить все в правовом поле нужно.
Вот мы и сидели на стульях у кабинета чиновника. Через несколько минут туда не торопясь занесли кофе, через некоторое время в кабинет доставили пирожные. Трудная, видимо, работа у земского исправника, много калорий сжигает, раз нужно есть сладкое целыми подносами.
А я устало думал о том, каким сумбурным оказался вчерашний день. Нет, даже не день, а еще предшествовавшие ему вечер и ночь. Шулеров я отпустил. Правильно ли сделал? Не уверен. Но опасался огласки пикантных подробностей. Тем более, что на этой истории я всё-таки нажился. Сто двадцать пять рублей в плюсе — это не так и мало, а в моем случае даже много.
Конечно, в целом я должен куда как больше денег, но, как в народе говорят, курочка по зернышку клюет. Вот и я: там клюну, тут откушу, и получатся какие-то деньги.
— Уважаемый, мы уже около часа сидим. Не подскажете, когда нас примут? — задал я вопрос, начиная терять терпение.
— Ожидайте! — сказал мелкий служащий и понес на сей раз в кабинет воду, как бы и не дорогущую сельтерскую, которую привозят из Швейцарии.
Мы, повздыхав, ожидали дальше. Терпение и еще раз терпение.