— Сударь, я готова была бы и без оплаты помочь вам, — едва войдя, ошарашила меня девица. — Вы же каким-то образом хотите насолить Молчанову, земскому исправнику?.
Во-первых, я ожидал встретить каких-нибудь… опошленных, распутных девок, которые ходят с голыми… разными частями своего тела. Встретил же я милую на вид девушку. Во-вторых, она строила предложения и фразы очень грамотно, я почти уверен, что у Марты, как представилась девушка, имеется даже какое-то образование за плечами. Гетера. Точно, это явно не проститутка, а гетера, с которой можно провести вечер и даже поговорить о поэзии, или о чем ином возвышенном, а уж потом, познакомившись поближе, предаться наслаждению.
— Исправник Молчанов — подлец. Так и есть, он избил мою подругу, она чуть не умерла. Нынче все еще дома, на ноги не встать ей, с переломами и синяками. Благо мне достался господин Жебокрицкий, — сжав ручки в кулачки, говорила Марта, а я уже положил второй серебряный рубль на столик, за которым мы разговаривали.
— И что Жебокрицкий? — ну чисто любопытство обуяло.
А вдруг у того, кто явно записался ко мне во враги, есть особенные извращения или предпочтения? Подобное же можно использовать. Вот, к примеру, ежели он мазохист, так на каком-то приеме можно рассказать о том, что, дескать, ученые доказали, что те, кому нравится боль при утехах интимного характера — не люди, ибо не владеют своим сознанием. И после обратиться к жабе: «А вы, господин Жебокрицкий, как считаете?» Ох, хотел бы я посмотреть на него.
— Ну, боль любит, или чтобы его рабом называли, может, содомит, или ещё что… — распалялся я, пытаясь выудить информацию.
— А месье знает толк в извращениях! — усмехнулась проститутка.
— Право слово, — рассмеялся я. — Увлекся. Так что? Ничего с ним?
— Почти что и ничего… два вздоха, два крика, и дальше пить водку, — вздохнула Марта.
Впрочем, это она уже сказала с улыбкой. Очевидно, Жебокрицкий всё-таки был, что называется, легким клиентом, а вот каких иных могло и достаться девушке за её же услуги.
Я не знаю, и почему мне с ней так легко говорить? Ни в коем случае общаться с дамочкой не следует, но когда о некоторых интимных, запретных темах можно поговорить открыто, это несколько располагает. Все же в будущем запретных тем меньше, и женщины более раскованы, причём вовсе и не обязательно, что при этом распущены.
— Ты будешь на суде? — спросил я уже напрямую.
— Да. Но кем? Заседания не публичные, — спросила Марта. — И еще, барин…. — Марта опустила взгляд, но тут же подняла его, распрямила плечи и произнесла твердо: — мне после этого не будет места в городе. Я же это понимаю. Тех сорока рублей не хватит, чтобы начать новую жизнь, даже с моими сбережениями. Мне еще сто рублей мадам отдать, чтобы выкупиться.
— И откуда ты такая взялась? — спросил я, продолжая удивляться рассудительности Марты.
— Из тех ворот, что и весь народ! Повидали б вы с моё, — сказала девушка, с виду совсем молодая.
— На земле же ты работать не будешь? А денег больше дать, у меня и будет, — сказал я, предполагая даже предложить Марте переселиться к мне в имение.
— У вас хватит смелости пойти против… сильных людей в губернии? — спросила с надеждой в голосе Марта. — Если не оставите меня, я хоть на земле, хоть… но более за деньги не лягу ни с кем. Обрыдло все это, мочи нет.
Я задумался. Почему-то сразу пришел в голову образ Кулагина. Создается впечатление, что именно этот чиновник — теневой хозяин города. И такая девица, как Марта, не может не быть в поле зрения такого дельца, как Кулагин.
— Тогда давай договоримся без денег. Ты сделаешь все, и отыграешь свою роль так, как если бы играла в Мариинском театре. После тайно, сразу же после суда, уезжаешь из города. Ждать тебя буду на почтовой станции в Якимовке. Лучше, чтобы ты сама меня там ждала. Крышу над головой обещаю, еду также. А дальше посмотрим, но ремесло свое забудешь. Вот мои условия, — сказал я.
— Согласна, — моментально выпалила девушка. — За таким ремеслом, барин, в очереди не стоят. А лишь берут, если это последнее осталось.
Я посмотрел на нее, и внутреннее чутье подсказало, что некоторый геморрой я себе приобрел. Нет, скорее, не с Мартой, которую наверняка и зовут иначе, а с людьми, которые к ней ходят. Милая девушка, даже очень. Светленькая, голубоглазая, внешность ангелочка и голос под стать, звонкий. Мужиков должно заводить такое сочетание невинности и порочности.
Не знал бы, что проститутка, вероятно, заинтересовался бы. А так… нет. Для серьезных отношений, если такие когда и случатся, нужна девушка без скелетов во всех шкафах и сундуках. Это даже не моя прихоть, это общество требует. Общество… еще ведь мне как-то бал давать.
— Пиши письмо! — сказал я, уже уверенный, что и писать она умеет, и даже почерк у неё красивый.
— Уважаемая… и девица та нынче избитая при смерти лежит, как муж ваш оставил, так и была без сознания… — диктовал я письмо жене земского исправника.
На том и расстались, еще раз подтвердив, что все договоренности в силе. Марта даже неловко, будто бы смущаясь, предложила мне свои услуги, но я отказался. Вот же! Стеснительная проститутка! Нонсенс. Хотя я и в прошлой жизни не знавал жриц любви, не довелось как-то, да и в этой хватает куда деть свою сексуальную энергию.
— Ну, Емельян Многосралович, полегчало? — спросил я своего управляющего, когда моя команда собралась для крайнего совещания.
— Все добре, — пробурчал обиженным тоном Данилович.
М-да… Авторитет его несколько пострадал. И тут даже бессмысленно просить не рассказывать ничего в поместье, все равно известно станет. Та же Параска не выдержит.
Кстати, о Параске.
— Был блуд? — спросил я строго у Прасковьи, вернувшейся только к полудню.
Та молчала.
— И как я теперь буду к стенке журналиста прижимать, если ты дозволила сама себя прижать? — начинал закипать я.
— Он все сделает, — с уверенностью в голосе отвечала блудница.
Вот сравнить Марту и Параску, поставить рядом и задать одни и те же вопросы, так почему-то сдаётся мне, что за особу низкой социальной ответственности скорее примут Прасковью.
— У нас… лямур, — сказала Параша, будто оправдываясь.
— Мне без особой разницы. Но он должен сделать все, что нужно, — сказал я.
Вечер, уже утром все должно начаться. Само заседание назначено на десять часов. Операция же начнется в половину девятого.
Еще раз все оговорив, я отправился на тренировку, прихватив с собой и Петра, и Вакулу. Пора и парням что-то показать. По крайней мере, я должен быть уверен, что курьера из пекарни Бергмана они не убьют. Никаких увечий, тем более смертей быть не должно.
Ну и мне пора бы уже начать не с тенью отрабатывать приемы, а с партнерами.
Стук в дверь раздался, когда уже закончилась тренировка и я уже почти уговорил свои мысли утихнуть, а организм — уснуть. Этот шум выбил из сна.
— Алеша! Это я, — услышал я голос Эльзы.
Рука дернулась к замку, чтобы открыть, но…
— Не сегодня, мне нужно спать, — жестко ответил я женщине.
Обидел, наверное. Но завтра такой день, что решит многое в моей участи.
— Ну и чего он к тебе приходил? — спросил Андрей Васильевич Кулагин.
— А зачем ко мне приходят? — с вызовом отвечала девушка.
— Машка, не дерзи мне! Мало тебе девкой постельной быть? Или в бордель хочешь снова? — сказал вице-губернатор, расстегивая штаны.
— Простите, ваше превосходительство, — повинилась Мария Александровна Садовая. — А от батюшки моего нет вестей.
— Жив и здоров. Не так и легко его оттуда вытянуть. Далеко нынче каторги, — сказал мужчина и указал рукой, на что именно сейчас нужно обратить внимание милой девчонке.
Марии хотелось сделать больно этому ужасному человеку, который походя разрушил её жизнь. Но она сдержалась и совершила то, что и всегда при встрече с Кулагиным.
Маша уже знала, что ее отец, которого обещал освободить вице-губернатор, умер. В драке его забили до смерти. Эти вести принес ей одни каторжанин, который свое отбыл и полгода потратил, чтобы найти Машу и передать письмо от отца. Сколько же она слез пролила! Как же она хотела убить Кулагина, и не только его.
Когда прибыл новый губернатор, он стал задавать много вопросов. Особенно Андрей Яковлевич Фабр интересовался освоением денег на строительство города. Денег дали много, но город как был деревней, или отстраивался частными деньгами, так и оставался.
Как так вышло, что главного архитектора Александра Ивановича Садового сделали во всём виновным, Мария не знала. Она вообще мало чего в жизни понимала, живя за спиной, казалось, сильного и всемогущего отца. Оказалось, что жизнь устроена не из книжек, рюшечек и бантов. Она — грязная траурная лента. Именно так оказалось.
Родственников других почти что и не было. Мать умерла родами младшего братишки, так что помыкалась Мария, поголодали они с братцем пяти лет от роду, да и появился покровитель. Кулагин обещал все: и походатайствовать об освобождении отца, убеждая, что может сделать Садового свободным; деньги обещал, устроить брата Марии Александровны, а после и оплатить его обучение.
И тогда… Она легла со своим покровителем, сама тогда решила, он не сильно давил, но намекал. И девушка думала даже, что ей нравится этот сильный мужчина, она тянулась к нему, а он… Однажды он опоил ее и «подарил» другому мужчине. А после еще раз и еще, при этом весьма щедро платя деньги и все более красноречиво убеждая, что всё это лишь во имя свободы батюшки.
Вот и с Жебокрицким было такое. Сам Кулагин приказал влюбить в себя этого помещика, чтобы после иметь свои рычаги воздействия на Жебокрицкого.
— И почему этот помещик еще не у твоих ног? — спросил Андрей Васильевич, после того, как воспользовался услугами Марты.
Марта… Мария принимала этот образ некоей Марты, стремясь огородить от грязи хоть небольшой островок в своей душе. Она уже и не знала порой, кто именно это живёт, ходит, ест и говорит — Мария или Марта.